Ворнинг. Данная повесть, хоть и выкладывается у Робина, но никакого отношения к аниме про Рикки и Ясона не имеет. Более того, она писалась в то время, когда авторы не знали об их существовании. Так что все совпадения в отношениях и ситуации можете отнести на то, что у дураков мысли сходятся.

It's no secret that a liar won't believe anyone else…
U-2 Fly

— Начинается буря, — сказал высокий человек, отходя к стрельчатому окну.
За окном была черная в темноте река, черный лес и далеко, у горизонта, под синим звездчатым небом — горы. Там клубились тучи, погромыхивало и видны были лиловые вспышки молний.
— Я говорил тебе, — прошамкал старик в грязных отрепьях, сидевший на полу возле очага прямо на дорогом многоцветном ковре. Свои морщинистые темные руки он протянул к огню. — Я говорил тебе, что придет буря и все изменится.
— Были уже десятки бурь, — усталым голосом сказал человек у окна. — Они начинались и заканчивались, а ничего не изменилось. Все, кто был мертв — мертвы, а я все еще жив, и ничто никогда не изменится.
Старик тихо засмеялся.
— Ты дурак, — сказал он. — Ты тешишь свое страдание, как младенца, носишься с ним, кормишь его. Все, кто мертв — мертвы, почему же ты не хочешь похоронить их наконец?
Его собеседник ничего не ответил. Он молча смотрел за окно, на приближающуюся бурю.
— Правильно, — продолжал старик. — Ты даже не хочешь говорить об этом, чтобы кто-нибудь случайно не избавил тебя от твоих мук. Ведь так, ответь мне, Клод?
— Они могли бы жить вечно, — отозвался человек у окна, и что-то в его голосе отозвалось низким рычанием боли и ярости. — А теперь они мертвы, и тот, кто сделал это, жив и процветает.
— Ты думаешь о мести? — осведомился старик, и в его голосе, дрожащем и хриплом, проскользнули саркастические нотки. — Клод Гардиан думает о мести?
— Нет, — Гардиан пытался говорить спокойно, но его голос упал, словно от сильного возбуждения. — Я не буду мстить, я просто хочу умереть.
— Ты не умрешь, — насмешливо сообщил старик. — Не надейся и не будь болваном. Завтра полная луна, ты помнишь?
— Да, я помню.
Дверь в комнате со скрипом приотворилась, и в нее проскользнул огромный пес в тяжелой серой шерсти, он был больше похож на волка, чем на собаку, особенно мордой и цветом. Он протрусил к человеку, стоявшему у окна, и подсунул ему голову под руку. Тот рассеянно погрузил длинные белые пальцы в шерсть на загривке.
— Я пойду в лес, — наконец сказал Гардиан решительно. — Может, ты и прав, Пан, а может, и нет, и я пойду туда, только чтобы растравить себе душу, но в конце концов, какая разница, хуже уже не будет, а у меня нет никаких надежд, так что и рушиться нечему. Только я не понимаю, как здесь в этом краю может оказаться еще один Страж. Это невероятно.
— А с чего ты взял, что это будет именно Страж? — спросил старик насмешливо.
Клод рассмеялся. Он, очевидно, почитал ниже своего достоинства отвечать на этот вопрос.
— Пан, — сказал он, — почему ты не останешься? Я дам тебе хорошие покои, и все твои книги здесь.
Старик обернул к нему потемневшее от загара, изрезанное тысячей морщин лиц в обрамлении пожелтевших седых волос. Глаза у него были темные, как сливы, и быстрые, как ртуть.
— Клод, — проговорил он убедительно, — если ты достаточно глуп, чтобы сидеть в своем замке один и ковырять свои раны, общаясь только с тебе подобными, то это вовсе не значит, что и я должен быть таким же идиотом и избегать людей.

Эммери развел костер неподалеку от большой шатровой сосны, он собирался ночевать под ее ветвями. Буря могла прийти, пока небо оставалось чистым и дул теплый ветерок, но предосторожность не помешала бы. Эммери освежевал зайца и теперь запекал его тушку на углях. Спешить было некуда, фляга полна меда, у него оставалась еще половина каравая хлеба, который ему отдала семья в селении за несколько миль отсюда, и жизнь была абсолютно прекрасна. А завтра, впервые за три года, он увидит мать и отца. И сестру. Матери он купил набор иголок и нитки, сестре — колечко, а отцу — новый нож. Когда-то, когда он был мальчишкой, эти подарки показались бы ему верхом богатства. А теперь, когда он в свои двадцать шесть обошел почти весь Видимый мир, он понимал, что это смешно. Но все равно по-детски надеялся обрадовать родных. Ничего не поделаешь, больше денег у него не было. Его ремесло охотника и проводника было неприбыльным.
Он сидел на корточках возле огня, втрое сложив свое худощавое тело. Мало кто просидел бы долго в такой позе, но он привык. Стороннему наблюдателю Эммери показался бы красивым, особенно сейчас, когда пламя бросало золотые отблески на его узкое лицо и забранные сзади в хвост рыжие волосы. Одна вьющаяся прядь выбилась и вилась вдоль виска тугой спиралью. Глаза у охотника были зеленые, а ресницы темно-коричневые с золотым блеском, высокие скулы и прямой нос. Еще год назад один его приятель в городе пошутил, что его вполне можно переодевать девицей и никто не узнает правды. Эммери не обиделся, он не обижался на такие вещи. Он себе нравился и таким. А с другой стороны, он и в зеркало-то себя видел всего пару раз в жизни, в основном только в водной глади, да и не было у него охоты себя разглядывать. Сейчас он смотрел в пляшущее пламя, думал о том, как вернется домой и даже, может, и останется. Ненадолго. Пока его снова не потянет в лес. Может, даже женится, чем черт не шутит. Интересно, выскочила ли замуж Мэгги, дочь мельника? Скорее всего, да, она была его младше года на четыре, значит, сейчас ей двадцать два, в здешних краях — уже перестарок, не то что в городе, где выдать девушку замуж раньше двадцати пяти означает признать, что она с изъяном. Он размышлял обо всем этом, пока не почувствовал чей-то взгляд.
Клод смотрел на человека, сидящего у костра. Он мог бы подойти к незнакомцу вплотную, ничем не обнаружив своего присутствия, но предпочел остановиться в отдалении у края поляны, где его надежно укрывали лесные тени.
Первые порывы бури налетели на лес. В вершинах засвистел ветер. Костер вдруг прибило к земле. Он распластался, как крыло невиданной птицы с жарким оперением, и снова взвился вверх. Там, куда попало пламя, занялись пучки сухой травы. Человек поднял голову и посмотрел в небо, потом прибил носком ноги многочисленные маленькие костры.
Его лицо понравилось Клоду. Оно было спокойным и красивым. Клод залюбовался им. Он и не подозревал, что его больная душа все еще способна к безмятежному созерцанию.
Клод очнулся от того, что незнакомец повернул голову в его сторону. Он вряд ли видел Клода, хотя их глаза встретились и Гардиан несколько секунд выдерживал взгляд незнакомца. Потом он, раздвигая кусты, сделал шаг вперед и пошел к костру. Человек сидел неподвижно, и только когда Клоду оставалось сделать не больше десяти шагов, поднялся.
Бьющееся на ветру пламя костра освещало его сбоку. На нем была обычная одежда охотников и следопытов, длинный плащ он надел так, чтобы высвободить правую руку. Гардиан не сомневался, что человек вооружен, но в его позе не было настороженности. Он вдруг, ни слова ни говоря, низко поклонился. Гардиан не ответил на его приветствие. Он подошел вплотную и еще раз пристально оглядел незнакомца. Вблизи лицо юноши показалось ему знакомым. Клод припомнил, что когда-то видел среди своих вассалов рыжего мальчишку. Теперь он вырос. Юноша прямо смотрел в лицо Клода. Это понравилось лорду. Он не любил людей за болтливость. Юноша позволял ему рассматривать себя, не прятался, не выказывал страха, не докучал ему изъявлениями почтительности.
— Почему ты не укроешься под деревьями? — поинтересовался Клод. — Сейчас начнется буря.
— Я собирался сделать это, милорд.
— Ты живешь в деревне? Я тебя прежде не видел.
— Я жил там раньше, потом ушел, а теперь возвращаюсь.
Клод кивнул. Он плотнее закутался в плащ. Его радовала надвигающаяся непогода. Предсказание Пана исполнилось. Клод не принадлежал к жалкой и суетливой человеческой породе, он смотрел на мир раскрытыми глазами. Пророчество Пана исполнилось. Клод понял это и намерен был завладеть тем, что принадлежало ему. На траву обрушились капли холодного дождя. Ливень надвигался на поляну с востока.
Эммери нерешительно подобрал с земли дорожный мешок.
— Пойдем под деревья, — сказал Клод.
Они укрылись под ветвями огромной ели. В черноту ночи дождь добавил блеска. Костер погас в первую же минуту.
Клод присел на корточки. Эммери расположился рядом с ним. Клод слышал его дыхание. Юноша не боялся его. Клод подумал, что мог бы взять его за руку, и он бы не отпрянул.
При этом Клод чувствовал в нем что-то странное, совершенно неподвластное ему. В этой простой, даже, можно сказать, «непочтительной», как он с усмешкой подумал про себя, манере держаться, во взгляде, не опускающемся вниз и смело выдерживающем взгляд глаз Гардиана, который мало кто из людей мог бы стерпеть, в самой осанке было что-то явно бросающее вызов Лорду здешних мест, отчего Клоду хотелось и разозлиться, и рассмеяться одновременно. И дело было не в том, что юноша нагличал и специально старался его разозлить, нет, он просто вел себя как свободный человек. «Как Страж», — подумал Клод с неохотой. Он не принадлежал ему, как принадлежал бы любой первый встречный, склоняющийся перед силой. От ощущения этого невидимого и никак не проявляемого сопротивления Клод раздражался. Ему хотелось, наконец, произвести хоть какое-то впечатление на мальчишку, и он не знал, как это сделать. Было в нем что-то завораживающее. То ли взгляд ярких зеленых глаз, то ли кошачий очерк скул и гладкого подбородка, то ли линия рта, сжатого и строгого, но все же красивого, как цветок. При этом Клод отлично видел, что Эммери не сознает собственной привлекательности и, скорее всего, собственной силы.
Они сидели рядом. Больше всего Клода поражало, что Эммери был абсолютно расслаблен, — обычно люди, которые имели с ним дело, сразу сжимались в комок.
— Хочешь служить мне? — спросил он внезапно, вглядываясь в почти невидимое в темноте лицо Эммери.
— Я и так ваш слуга, милорд, — откликнулся тот, и впервые Клод услышал в его голосе напряженные нотки.
— Нет, я хочу, чтобы ты жил в замке и был моим слугой, — настойчиво и почти грубо сказал Гардиан, сам ненавидя себя за эту настойчивость и грубость.
— Я не могу, милорд, — в темноте Клоду показалось, что глаза мальчишки блеснули вызовом. — Я пришел к своей семье и скоро уйду.
Клод ничего не ответил. Он выбрался из-под широких лап ели и пошел в сторону замка. Ветер рвал его плащ, дождь хлестал по лицу, но теперь ему хотелось, чтобы буря была еще сильней. В первый раз за последние два года он не думал о своих убитых братьях. Он был вне себя. Его разозлил этот чертов мальчишка, который был похож на самую прекрасную и желанную вещь в мире, какой-то несусветный подарок к самому лучшему дню рождения, но при этом не давался в руки. В первый раз у Клода Гардиана появилось столь сильное желание, и оно не исполнилось.
Дождь не проникал через огромные еловые лапы, и Эммери сидел, завернувшись в плащ, сжавшись в комочек, в каком-то странном оцепенении. Он не понимал, приснилась ему эта встреча или все было в самом деле. Мальчишкой он, пока еще жил дома, конечно, видел своих господ. И старого Лорда, и его сыновей — Дарио, Марка и Клода, — и всякий раз не мог оторвать от них глаз. Он прекрасно знал, что они такое, и не раз задавал себе вопрос, чем они похожи на людей, а чем отличаются от них. Испокон веков всеми областями мира правили Стражи, как они сами себя называли. Люди звали их Лордами края. Никто и никогда не сомневался, что они должны править, их нечеловеческая сущность не позволяла зародиться таким сомнениям. Век их был гораздо дольше человеческого, хотя они и были смертными. Они могли лечить самые страшные болезни, повелевать погодой, дикие и домашние звери слушались их. При этом власть Лордов никогда не была тиранической. Они управляли спокойно и разумно и, на взгляд Эммери, справедливо. Он был во многих местах Видимого мира, и никто еще не жаловался на Лордов. Возможно, Стражам просто не было дела до людей и они не тратили время и силы то, чтобы мучить и угнетать их.
Их краем управляла семья Гардианов — старый Каспар Гардиан, его жена Элейн и их трое сыновей. Эммери знал, что даже среди Стражей, потомков Ангелов, древнего предчеловечества, от которого осталось всего ничего, Гардианы считались одной из самых знатных семей. Их другом и наставником младших Гардианов был Айн Белый, великий маг, живущий в Обители Серебряного Колодца к северу от замка. Эммери видел его, когда он приезжал в город, — ему казалось, что от старика исходит сияние.
Эммери сидел под елью, погруженный в свои воспоминания. Он отлично помнил Клода. Когда он, Эммери, еще был мальчиком, он видел троих братьев, проезжавших на кровных скакунах по улицам их крохотного городка возле замка. Он вспоминал, как девушки выскакивали на улицу, чтобы посмотреть на них. Он помнил, что они всегда были веселыми и беззаботными, их бесшабашное буйство вызывало зависть у местных парней, да он и сам завидовал им. Он отлично помнил их дебоши в местных тавернах, когда приглашались все желающие, — дым стоял коромыслом, и кое-кому даже повезло услышать, как играет на лютне средний брат, Марк, по слухам, лучший менестрель из когда бы то ни было рождавшихся. Братья никого никогда не отталкивали от себя, но Эммери и в свои шестнадцать видел, что всей семье нет никакого дела до людей: ни старому Лорду, ни его сыновьям, ни его красивой жене. Для всех люди были чем-то вроде забавных зверьков, о которых забываешь, когда отворачиваешься. Для всех, кроме Дарио. Он вспомнил его лицо, черные, как смоль, волосы и заразительную улыбку, открывающую крупные белые зубы. И вспомнил эпизод, свидетелем которому был он один.
Как-то утром отец послал его отнести заказ в таверну на окраине города. Отец был кузнецом, лучшим на всю округу, и Эммери очень им гордился. Было свежее майское утро, пели птицы, он быстро дошел до окраины и вошел во двор таверны. Сразу, еще из-за ограды, увидев привязанных лошадей, он понял, что Гардианы провели здесь ночь. Ночь, видимо, была бурной, какие-то парни вповалку спали прямо на земле, у двери валялся разбитый кувшин. Девочка-служанка пробежала по двору и теперь сдвигала крышку погреба. Эммери остановился в воротах, мучимый любопытством: хотелось бы ему посмотреть на Гардианов еще раз и потом рассказать приятелям. Дверь трактира с шумом распахнулась, и на пороге появился Дарио. Он был в штанах и рубашке и зевал во все горло. Окинул двор безразличным взглядом, подошел к бочке с водой и решительно сунул туда голову. Эммери чуть не засмеялся. Оказывается, Стражи тоже страдают от похмелья. Вслед за ним появился Клод, на нем рубашки вовсе не было, он подошел к брату и попросил полить на него водичкой. Пока они плескались возле бочки, с сеновала спустился Марк. В его длинных кудрях запутались соломинки, и Эммери не сомневался, что он был там с девушкой. Марк был первый ходок по этому делу. Эммери стоял, прислонившись к воротному столбу, зачарованно наблюдая, как братья моются, седлают лошадей и собираются уезжать. И тут из погреба раздался ужасный крик. Марк поморщился и вскочил в седло. Клод обернулся.
— Что-то случилось, — сказал Дарио.
— Поехали, — Марк зевнул. — Сами разберутся. Дарио, куда тебя черт понес?
Через минуту Дарио уже вынес на руках из погреба девочку-служанку. Она захлебывалась рыданиями, одна рука у нее висела плетью. Эммери был готов бежать за лекарем, но тут он увидел, как старший Гардиан кладет ее на землю, гладит по руке, ласково уговаривая не плакать. Рыдания стихли. Девочка удивленно пошевелила рукой. Села, стала разглядывать кисть, потом сквозь еще не просохшие слезы улыбнулась своему целителю. Тот улыбнулся ей в ответ, и Эммери со странной тоской подумал, что никогда не видел такой сияющей, ласковой и чистой улыбки. Он погладил девчонку по щеке и пошел к своим братьям, которые ожидали его, сидя в седлах, лица у них были терпеливые. Дарио птицей взлетел на коня, и они выехали со двора, причем Клод что-то Дарио выговаривал.
«Интересно, где Дарио? — подумал Эммери, кутаясь в плащ. — Почему Клод ходит по лесу один в бурю? И где его собака?» — Насколько Эммери помнил, Клода всегда сопровождала огромная собака, больше похожая на гигантского волка. Он называл ее Би. Тревога впервые за весь путь домой ощутимо шевельнулась в сердце Эммери, он подумал, что найдет все сильно изменившимся, когда вернется.

Эммери посмотрел на Тришу, лежащую в постели. Совсем не так представлял он себе возвращение домой. Сестра была больна уже два месяца, никто не мог понять, что с ней, никакие лекаря не помогали, она таяла, словно хрупкий лед под весенним солнцем. Рыжие, как у брата, волосы поредели, кожа стала тонкой и серой, губы обметало. Она почти уже не узнавала никого, на брата, наклонившегося над ней, посмотрела мутными, словно затянутыми пленкой глазами и отвернулась.
— Я хочу отнести ее в замок, — сурово сказал отец, останавливаясь за плечом Эммери. Тот безмолвно кивнул. Он знал, что Лорды края испокон веков лечили самые страшные болезни, к ним обращались в минуты крайней нужды, и они помогали, хотя и не бесплатно.
Сестру он донес сам. Она была завернута в тряпичное одеяло и весила мало, как соломенная кукла. Стража у входа в замок беспрепятственно пропустила их. Это была привилегия, дарованная всем без исключения, — приходить сюда со своими умирающими.
В огромном холле было тихо и пусто, свет падал в узкие окна высоко под потолком. Они ждали не больше десяти минут: отец, так странно похудевший и сгорбившийся за истекшие три года, мать в накинутой на плечи черной шали, ее рыжие, золотые, сверкающие волосы стали желто-белыми, как масло, и Эммери с сестрой на руках. Когда он услышал быстрые шаги на огромной лестнице, ведущей вниз, он невольно вздрогнул. Он все время вспоминал встречу вчера ночью в лесу. Высокого человека с бледным лицом и резким профилем и его низкий голос, спрашивающий: «Хочешь служить мне?» И свое моментальное желание сказать, «Да, хочу, приказывайте, мой господин, и я умру за вас». И сейчас он вздрогнул, когда увидел высокую широкоплечую фигуру Гардиана, спускавшегося по лестнице быстрым легким шагом. Клод остановился перед ними, и теперь Эммери смог разглядеть его при свете дня. В этом лице все же было что-то нечеловеческое: большие темные глаза, сдвинутые брови и морщинка между ними, запавшие щеки и слишком белая кожа. Темно-каштановые волосы лежали густой копной, они чуть смягчали резкость черт и упорный тяжелый взгляд, который Эммери с таким трудом выдерживал ночью.
— Чем ты собираешься платить мне? — спросил лорд Гардиан.
— Службой, милорд, — произнес отец, кланяясь, ритуальные слова.
Это было принято. Иногда Лорды требовали за свое лечение какой-нибудь пустяк, иногда — очень много, но цену всегда назначали сами.
— Хорошо, — ответил Лорд бесстрастно. — Я вылечу твою дочь. Но за это ты отдашь мне своего сына. Сроком… допустим на три года. Согласен?
— Я не могу решать за него, — тихо проговорил отец, глядя в пол. Гардиан посмотрел на Эммери, и тому показалось, что в темных, ничего не выражающих глазах Лорда мелькнул живой довольный блеск.
— Отлично. Тебе решать.
Эммери почувствовал, что его щеки заливает краска. Он не знал, что ответить, потому что Клод смотрел на него равнодушно и пристально, словно ему была безразлична не только судьба умирающей девочки, но и решение Эммери. А тот в ужасе понял, что теперь — а он не мог сказать «нет», — он оказался в кабале, страшней которой он не мог придумать. Теперь в течение трех лет Лорд Гардиан был властен в его жизни и смерти, не говоря уже обо всем остальном.
— Я согласен, — наконец удалось выдавить из себя юноше. И ему показалось, что в глазах Клода мелькнуло торжество.
— Положите ее сюда, — он коротким жестом показал на скамью.
Излечение длилось не больше двух минут. Никаких потоков света или волшебного сияния, которых невольно ожидал Эммери, просто Гардиан нагнулся над девушкой, положил руки ей на живот и постоял так. Лицо у него побледнело еще больше, почти посерело, он сглотнул, по горлу прокатился кадык, потом он встряхнул головой. И обалдевший Эммери увидел, что лицо сестры розовеет, разглаживается, волосы на глазах становятся гуще и приобретают естественный цвет и блеск, она спала, но уже была здорова.
— Она будет спать три дня, — отчужденно сообщил Гардиан. — Потом проснется здоровой.

И вот родители ушли, а Эммери остался наедине со своим новым хозяином. Ему отвели комнату в замке, там, где жили остальные слуги, рядом с кухней и прочими службами. Три дня Эммери совсем не видел Клода. Он слонялся в одиночестве по замку. Ему не препятствовали входить туда, куда он пожелает, но никто не пытался составить ему компанию. Слуги были неразговорчивы и заняты каждый своим делом. Эммери и не рвался завязать знакомство. Он от чистого сердца хотел служить Клоду, но он был человек свободный и гордый и на одну доску с прочими слугами становиться не хотел.

В первый день он сильно тосковал в замке. Ежеминутно соблазняемый отсутствием всякого надзора, Эммери с удовольствием удрал бы, чтобы побродить по лесу и скрасить таким образом хотя бы первые дни неволи. Но ворота замка были на запоре, как и маленькая калитка, а искать привратника, который мог бы выпустить его, Эммери не захотел.
Он сказал себе, что, сидя в замке, скорее привыкнет к своему новому подчиненному положению, и на этом успокоился. На второй день он уже не бесцельно бродил по замку, а специально забирался в господские покои, безотчетно рассчитывая найти там Клода. Эммери не мог не думать о нем каждую минуту. Он гадал, каков характер у его господина, вспоминал его лицо. Эммери все больше тянуло к нему. Одиночество только растравляло это чувство.
Клод объявился в замке на третий день. Эммери об этом не знал. Он уже настолько свыкся с тем, что господина нет дома, что преспокойно бродил по его покоям. С утра, поев на кухне, он отправился в большую залу с камином, перед которым на разостланной шкуре гигантского черного медведя стояли два кресла. Свет проникал в залу сквозь единственное огромное окно с алым витражом, на котором золотом было нарисовано солнце со множеством расходящихся лучей. Хотя размеры залы исключали привычный людям уют, Эммери нравилось находиться в ней. Алый свет умиротворял. Шум шагов терялся под высокими потолками. Эммери чувствовал, что здесь у Клода любимое место в доме.
Хозяин отсутствовал, и камин не топили. Из его темного, запачканного копотью нутра тянуло холодом. Эммери присел на краешек кресла и протянул вперед руку. На нее повеяло сквозняком. В дымоходе посвистывало. Эммери задумался. Клод сидел здесь один, но прежде этот зал не был так пустынен и тих. Эммери мог бы корить себя за черствость, но он был рад, что Клод остался один. Будь рядом с ним семья, Клоду и в голову бы не пришло приблизить его. Он сидел, машинально протянув руки к камину, словно их могло согреть несуществующее пламя. Он не замечал течения времени и пошевелился только один раз, когда почувствовал, что его ноги застыли на сквозняке. Эммери подтянул их, обнял колени и снова застыл.

Три дня Клод провел в горах. Они с Би забрались на маленькое плато. В скальной стене была небольшая пещерка, где хватало места и человеку с собакой, и небольшому костру. Би принес косулю, Клод освежевал ее охотничьим ножом, потом жарил куски на огне и ел их, от свежего мяса с кровью ему становилось лучше, легче, и процесс неведомой трансформации, шедший в нем, ускорялся.
С ним происходило что-то необычное. Он ни о чем не вспоминал. Он не чувствовал глухой сердечной боли, которая была его спутницей так долго, и иногда, когда способность анализировать возвращалась к нему, он удивлялся тому облегчению, которое наступало от отсутствия страданий. В конце концов, страдания были единственным, что у него осталось, почему же он так радовался, забыв о них? Он часто думал об Эммери. Представлял себе его. Его мечты, о которых он тут же старательно забывал, едва выплыв из сладкого дурмана, были откровенно эротическими, он представлял себе любовь с ним, и что будет, если Эммери ответит на его ласки. В конце концов, он мог взять его еще тем вечером, но здесь Клод напоминал себе гурмана, для которого чувство голода и предвкушение богатой трапезы важнее, чем сама трапеза. Ему не хотелось самому себе признаваться в том, насколько сильны были его желания, он просто растворялся в них, уговаривая себя, что забудет об этом, как только удовлетворит их. Он слишком радовался тому, что чего-то снова хочет, чтобы о чем-то сожалеть. Он ощущал, как жизнь возвращается в него. Ему нравилось все: небо, горы, ледяной ветер, режущий лицо, вкус сочного мяса и студеной, меловой родниковой воды, теплая шерсть Би, в которую он запускал руки, когда засыпал. Он не сомневался, что его чувства проснулись в нем лишь для того, чтобы мучения вернулись, теперь уже с большей остротой. Он в каком-то смысле боялся вернуться в замок, потому что мысль об Эммери, о том, что он увидит его и сможет его коснуться, вызывала в нем не только вожделение, но и страх. Клод сам не понимал, как ему следует себя вести, но упрямо говорил себе, что это просто человеческий мальчишка, над которым он имеет полную власть, и совершенно необязательно нравиться ему или считаться с его желаниями. Все равно он будет делать то, что скажут, и будет хотеть его. Ни один человек еще не устоял перед Стражем.
В замок он вернулся, ощущая сильный трепет. Он сам не знал, отчего так волнуется и переживает перед встречей с человеком, но когда он входил в ворота, его пальцы были холодными, а на спине выступила испарина. Он вспомнил Дарио, его улыбку и насмешливый голос, говорящий: «Ну-ну, Клод, если ты будешь топтаться, тебе ничего не достанется, ну и трус ты, братец». Он улыбнулся этому голосу, иногда ему все еще казалось, что его братья с ним. Иногда он думал, что дал бы себе отрезать правую руку, только бы еще раз услышать голос Марка и звон его лютни. «Это ничего, — подумал он. — Я просто дурак, решил, что пророчество сбудется, мне просто нравится этот мальчишка, я так долго был один, вот и волнуюсь. Завтра утром все пройдет, как и не было».
Эммери он нашел в большом зале у камина. Молодой охотник сидел с ногами в кресле и задумчиво смотрел в окно, прикусив костяшку указательного пальца. Клод несколько минут смотрел на него, поражаясь его наглости, а потом решил заговорить.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Клод, садясь в свободное кресло.
Эммери вздрогнул и перевел на него глаза. Он встал не слишком поспешно и поклонился.
— Я ждал вас, господин.
Он говорил искренне. Эммери рад был увидеть Клода.
Клод усмехнулся:
— Я вижу, что ты с удобством коротал время.
— Мне никто не запрещал приходить сюда. Мне нравится это место. Если я не должен был сюда приходить…
Клод остановил его движением руки:
— Конечно, не должен был. И помолчи. Я взял тебя служить, а не болтать.
Эммери отвел глаза. Во взгляде Лорда было нечто, вселяющее в него дрожь. Эммери терял контроль над собой, когда смотрел в глаза Клода. Это ощущение не оставляло его, даже когда он не видел его взгляда.
— Угодно ли вам приказать мне что-нибудь? — спросил он.
— Нет, — лениво ответил Клод. — Убирайся.
Эммери не заставил его повторять распоряжение.
Клод протянул руку в перчатке к холодному камину. Он сделал движение, как будто хватал что-то в воздухе. Возникшее из ниоткуда пламя встало стеной. Клод удовлетворенно откинулся в кресле.
Он вернулся домой раньше, чем предполагал, ведомый желанием увидеть Эммери. Он чувствовал, что мысли охотника обращены к нему. Даже когда он вошел в зал и увидел Эммери, свернувшегося клубочком в кресле, он остро почувствовал, как глубоко погрузился в мысли о нем.
Клод испытывал удовлетворение. Он хотел привязать Эммери к себе. Ему не доставила бы удовольствия слепая преданность или даже преданность, порожденная благодарностью. Он желал уз более мучительных и тесных. Эммери отзывался на его желание.
Би протиснулся в приоткрытую дверь, подошел к хозяину и растянулся у его ног.
Клод едва заметил друга. Он мысленно следил за Эммери. Охотник пошел в кухню. Клод усмехнулся. Пусть пока что посидит со слугами, почувствует свое место. Он не станет ему ничего обещать или объяснять, а когда придет время, возьмет все, что захочет.

Эммери просидел на кухне до самого вечера. Он выбрал себе местечко поближе к очагу. Слуги не обращали на него внимания. У Эммери снова было сколько угодно времени для размышлений. Когда Клод заговорил с ним, ему почудилось, что сейчас произойдет что-то, ради чего Гардиан и взял его к себе. Он был готов к этому. Но его выслали прочь, едва удостоив вниманием. Эммери не был ни смущен, ни раздосадован. Он мог ждать, хотя с прибытием Клода в замок его тревога усилилась. Что-то определенно должно было произойти.
О наступлении вечера Эммери узнал по тому, что стали собирать на стол для ужина. Ему тоже поставили прибор. Пожилая толстая кухарка жестом предложила ему занять место возле стола. Эммери едва успел поднести ко рту ложку мясной похлебки, как его окликнули.
Имя свое он никому здесь не сообщал, поэтому обращение «Эй, ты!» определенно могло относиться только к нему.
Слуга, стоя на верхней ступеньке лестницы, ведущей в подвальную кухню, подзывал его нетерпеливыми движениями руки.
— Господин требует тебя, — коротко заявил слуга.
Эммери поднялся и пошел наверх.
— Где господин? — спросил он.
— У себя. Знаешь, где его покои?
Эммери кивнул.
Точного местонахождения Клода ему не сообщили, поэтому, попав на господскую половину, он принялся открывать одну дверь за другой, пока не оказался в спальне. Клод был там. Он сидел на разобранной постели, упираясь руками в бедра и расставив локти.
— Вы звали меня, господин? — почтительно осведомился Эммери.
— Да.
— Что вам угодно?
— Раздевайся.
В комнате горели свечи, вставленные в богатые шандалы. Их огоньки отражались в глазах Клода, но их собственное сияние было еще сильнее. У Эммери отяжелели и поползли вниз веки. Он сделал шаг вперед и прикрыл дверь.
В принципе, он понимал, что должно сейчас произойти, и с удивлением признался себе, что ждал чего-то подобного. Он был отлично осведомлен о подобных отношениях, все-таки вырос в деревне, где такое нередко случалось между старшими, еще не женатыми парнями и их младшими приятелями. Девушки были под строжайшим запретом, а когда тебе двадцать, от этого дела остается только на стенку лезть или удовлетворять друг друга как придется. Да и постранствовав, Эммери немало повидал и кое-что попробовал, так что любовь между мужчинами не вызывала в нем никакого отвращения. Больше того, если он и хотел бы испытать это снова, то с Клодом и только с Клодом, потому что один взгляд на это бледное тонкое лицо вызывал у него страстное желание любить и повиноваться. Но одновременно с этим Эммери ощущал, как что-то внутри сопротивляется этому насилию. Клод не интересовался тем, чего хочет он. Эммери был для Гардиана игрушкой, вещью, которую он захотел и получил, в его глазах было вожделение, неприкрытое, острое, и именно оно, то сильное притяжение, которое возникло между ними ночью в лесу, разделяло их, как ледяная стена.
— Милорд, — проговорил Эммери, чувствуя, как каждый звук царапает сухое горло, — должен ли я…
— Должен, — сказал Клод сухо. — Или ты забыл? Теперь ты мой. Это твоя цена за жизнь сестры. Раздевайся. Я не люблю повторять приказов дважды.
Пока Эммери расстегивал рубашку, снимал ее и стягивал штаны, Клод не отрываясь следил за его руками. Восхищение переполняло его. Теперь Эммери принадлежит ему. Он больше не будет мучиться от этого острого желания, которое сводит его с ума, сейчас он утолит его.
Эммери был хорошо сложен, тонок в кости, но плечи были широкими, а руки сильными. Взгляд Клода скользил по его золотистой коже, стараясь не упустить ни одной черточки.
— Подойди сюда, — проговорил Клод, чувствуя, что дыхание становится тяжелым, а голос хриплым.
Эммери подошел. Его лицо было бледным и взволнованным, похоже, он не очень-то был готов к ночи любви, он по-прежнему сопротивлялся, что только больше заводило Гардиана.
— Как звала тебя мама? — спросил Клод, глядя снизу вверх в глаза юноши.
— Эм, — ответил тот, слегка задыхаясь.
Клод взял его за запястья, руки Эммери напряглись, на них вздулись мускулы. «Правильно, — подумал Клод. — не мальчик, а молодой мужчина». И приказал:
— Ложись на постель.
Тот лег. Клод видел, как у него перекатываются желваки. Он усмехнулся — мальчишка выглядел так, как будто его собирались резать. Но при этом Гардиан отлично видел, что у Эммери начинается эрекция.
Клод освободился от своей одежды и лег рядом с Эммери. Провел раскрытой ладонью по его животу, впитывая ощущения этой гладкой кожи, как аромат старинного вина. Потом он понял, что уже не может растягивать процесс и сдерживаться, и принялся целовать Эммери в губы. Они были горьковатыми и нежными, как у девушки. Эммери позволил языку Клода проникнуть внутрь, но на поцелуй не отвечал. Гардиан сперва не замечал этого, поглощенный новыми ощущениями, потом стал целовать Эммери настойчивей, но ответа так и не добился. «Ах ты стервец», — подумал он и, опустив руку вниз, взялся за член юноши и принялся ласкать его. Эммери по-прежнему не двигался, но Клод чувствовал, как перекатываются напряженные мышцы под его гладкой кожей. Мальчишка хотел его, но старался этого не показывать. Клод спустился к его шее, с наслаждением ощущая губами биение пульса, потом к груди и ласкал языком сосок, пока он не стал твердым, провел языком по животу. Эммери лежал, прикусив губу, чтобы не стонать, но Гардиан чувствовал, как содрогается его тело. Он отстранился от Эммери и отпустил его член. Взял его руку и положил на свой, уже сильно затвердевший.
— Потрогай его, — приказал он. — Я не собираюсь стараться за двоих.
Эммери чувствовал, что уже может и уступить, все равно изображать безразличие ему удавалось плохо. Он подумал, что сейчас самыми правильными были бы две одинаково неисполнимые возможности: либо отдаться Клоду во имя выполнения его желаний, либо подняться с постели, проговорив: «Вы не имеете права так со мной поступать. Распоряжайтесь мной, но не унижайте». Исполнению первой мешал барьер, который Эммери чувствовал между собой и Клодом, при том, что Клод и не думал помочь своему партнеру, для второй же время было упущено.
Он послушно положил руку на член Клода. Тот застонал и откинулся на подушки, прикрыв глаза. Эммери почувствовал гнев. Лицо Клода не было бесстрастным. Оно сияло, и Эммери знал, что это за свет. Он готов был схватить Клода за плечи и закричать ему в лицо: «Чего ты хочешь от меня?! Что ты делаешь со мной?!»
Вместо этого он упал на Клода сверху и сам стал целовать его. Клод широко раскрыл глаза. Эммери увидел в них удивление, которое тут же сменилось выражением, которое он видел только один раз в жизни.
Он служил в гарнизоне одного маленького городка, горделиво претендующего на независимость от Лордов и всего света. Там был один офицер. Эммери и он влюбились друг в друга до безумия. Ночью они удирали из города и занимались любовью где-нибудь в подходящем стогу или просто на траве. Только в глазах Ральфа Эммери видел такое ненасытное вожделение, готовность отдаваться и брать, хотя бы отдавать пришлось жизнь и брать ее же.
Эммери не мог помешать Клоду двигаться, но Гардиан и не пытался. Он позволял Эммери ласкать себя, а тот дал себе волю. С Ральфом он в совершенстве научился науке наслаждения. Он то стискивал член Клода, так что Лорд стонал сквозь зубы, то чуть касался пальцами, заставляя его вздрагивать всем телом. Клод схватил Эммери за руку и сам направлял его движения, а потом вдруг вырвался и схватил любовника. У Эммери перехватило дыхание. Клод с размаху швырнул его ничком на постель, навалился сверху и вошел в него. Эммери застонал и постарался расслабиться. У Клода был огромный член, и Эммери укусил подушку, чтобы не кричать. Клод схватил его за волосы и силой поднял голову любовника.
— Кричи! — приказал он. — Мне нравится. Ты упрямый мальчишка, я тебя заставлю закричать.
Эммери задыхался под ним. Он силился вырваться, но это было так же невозможно, как если бы на него навалилась скала. Он сам не понимал, наслаждение или боль чувствует, так же, как не понимал, чье это наслаждение, его или Клода. Он закричал, не слыша собственного крика, и в ту же секунду

Клод отпустил его, но только затем, чтоб поставить оглушенного Эммери на четвереньки. Эммери, не соображая, что делает, закинул руку за спину и ладонью задел Клода по спине.
— Не терпится, — услышал он задыхающийся голос Гардиана. — Я тебя не заставлю ждать.
Эммери чуть не взвыл, с такой силой Клод вогнал в него. Эммери уже забыл, что такое мужские объятия, но сейчас эта память просыпалась в нем с таким неистовством, точно все эти годы только и ждала удобного момента, когда она сможет вырваться наружу. Ральф, Дуглас, все его любовники слились в Клоде. У Эммери кружилась голова, когда он втягивал носом исходящий от Клода запах пота, смешанный с резким, горьким запахом любви. Этот запах могли испускать только оба их тела. Клод не торопился. Он извлекал из него член, чтобы раздвинуть бедра Эммери и поласкать там пальцами. В один момент Эммери показалось, что он сейчас сойдет с ума. Тот барьер, который он еще чувствовал между собой и Клодом, разрушился. Он чувствовал одиночество Клода, его боль и отчаяние. Вся сила любовника переходила в Эммери. И он чувствовал, что способен вместить ее и отдать много больше.
— Я хочу видеть твое лицо! — прошептал он.
Клод перевернул его и уложил на спину. Эммери вскинул ноги и положил их на плечи Клода.
— Войди в меня, — приказал он, и теперь уже Клод повиновался.
Он проник в него глубоко, до самого конца, но Эммери больше не чувствовал жестокого напора. Клод желал доставить ему наслаждение даже больше, чем насладиться самому. В момент оргазма у Эммери вырвался крик, в глазах полыхнуло, на миг он провалился в небытие. Последним усилием он уперся ногой в грудь Клода, и семя изверглось на него, обрызгав волосы Клода, его плечи и грудь. Клод сделал еще несколько резких движений и кончил сам. Эммери чувствовал, как семя Клода хлещет в него. Гардиан смотрел на него глазами, полными любви и благодарности.
Придя в себя после оргазма, он не торопился извлекать член из Эммери. Он как будто ждал чего-то, и Эммери понял, что Клод боится потерять его. Потерять ту близость, которая возникла между ними внезапно и была сильнее всех предрассудков и условностей, стоявших между ними. Он поднял свою руку, слабую и непослушную, и положил ее на волосы Лорда Гардиана. Они были шелковистыми, густая тяжелая копна, и Эммери зажмурился от удовольствия, лаская их. А когда открыл глаза, то увидел во взгляде Гардиана удивление и радость. Он осторожно освободил Эммери и положил ему голову на грудь, позволяя любовнику гладить себя по голове. Они лежали так какое-то время, потом Клод встал. Он подошел к камину, ярко пылавшему, — майские вечера были еще холодными, особенно здесь в предгорье, — несколько минут задумчиво постоял, глядя в огонь. Эммери наблюдал за ним. Потом Клод взял высокий кувшин и налил два стакана вина. Подошел к постели и один протянул Эммери. Задумчиво отхлебнул.
— Это вино из коллекции отца. Ему больше ста лет, — сообщил он. — Такое не пьет даже император.
Эммери попробовал. Вино было густым и терпким, как кровь. Оно струилось по жилам огнем, и юноша снова ощутил медленно разгорающееся возбуждение. Клод поглядел на него и усмехнулся.
— Ты все-таки удивительно дерзкий мальчишка, — проговорил он и нарочито медленно стер краем простыни с лица и груди капли спермы Эммери. — Смотри, что ты сделал.
— Простите, милорд, — Эммери было совершенно не стыдно.
— Пока мы в постели, называй меня по имени, — отрезал Клод, — и говори мне «ты».
— Хорошо.
Эммери почувствовал, как дрогнуло у него в груди. Он еще сам не знал, чего ему хочется больше: уйти и никогда больше Клода не видеть или разбить все то, что стояло между ними, и быть только с ним. Навсегда. Что-то было в этом человеке, что лишало Эммери всякого соображения: его близость, глубинный жар, исходящий от его тела, запах его пота и кожи, лицо, горячие темные глаза, скорбный рисунок рта, который ему хотелось целовать, не отрываясь. Сам он не решался коснуться Гардиана, но с нетерпением ожидал, когда тот сам дотронется до него. Клод залпом допил вино и растянулся рядом.
— Ты был в Столице? — спросил он. Он задал первый попавшийся вопрос, потому что мысли его были заняты только тем, что сейчас он сможет опять лечь с Эммери, но он не хотел демонстрировать ему свою страсть и нетерпение.
— Да, но недолго.
— И как там? Старый дворец еще стоит?
— Да. Вы были в нем? То есть ты.
— Был, а ты нет?
И Клод принялся рассказывать о старом дворце, о барельефе из черного оникса на его потолке, изображающем завоевание рая Ангелами, о том, как он изменяет цвет и как меняются вырезанные лица в зависимости от времени суток. Эммери слушал его, как завороженный, он даже подвинулся ближе и положил ему ладонь на грудь, словно лесной зверек, выползший из тьмы к яркому пламени костра. Гардиан только улыбнулся.
— Ты умеешь читать? — спросил он внезапно.
— Да, — ответил Эммери не сразу, захваченный рассказом. — Мне нравится читать, но мне негде достать книг.
— У меня большая библиотека, — и Эммери увидел, как в глазах Клода зажглись веселые золотые искорки. — Ты можешь пойти туда завтра и читать, сколько хочешь.
— Спасибо, — воскликнул Эммери, но тут же запнулся. — А как же моя служба, ми… Клод?
— Твоя служба — здесь, — отрезал Клод и похлопал рукой по постели.
Эммери почувствовал, что его щеки заливает горячий румянец. Он был не мальчишкой для удовольствий. Это было унизительно, по-настоящему унизительно.
— Я гожусь не только для этого, — угрюмо сказал он, отодвигаясь.
— Мне судить, для чего ты годишься, — в голосе Клода был уже антарктический холод. — И потом, — весело и недобро усмехнулся он, — кто тебе сказал, что ты вообще для чего-то другого годишься? Я, может быть, тебе в любви объяснялся.
Эммери было бы легче, если бы Лорд ударил его по лицу. Ни оскорбления, ни гнева, ни обиды он не чувствовал, только невыносимую тоску и горе. Если бы он смог, он в эту же секунду возненавидел бы Клода, стал бы его злейшим врагом, потому что Лорд из безжалостного каприза грозил уничтожить то, что для Эммери уже стало смыслом жизни, — его любовь. Но возненавидеть Клода он не мог. Он всей кожей чувствовал, как Клод ждет от него резкого ответа. Как возрадовался бы демон, давно завладевший душой Гардиана. Ему понравилось бы, если Эммери сплясал бы на надеждах своего повелителя. Эммери стало жаль Клода. Он носил в себе зверя и в ослеплении и гордыне покорно отдавал ему на прокорм все, что только было у него ценного.
Эммери лег на постель и накрылся одеялом, показывая, что собирается спать.
— Что ж ты мне не отвечаешь? — тихо спросил Клод.
Эммери обрадовался. Он чувствовал, что очень близок к тому, чтобы одержать верх над своим Лордом. Это его немного пугало, но радовался он гораздо сильнее.
— Я поклялся верно служить вам и сдержу свою клятву, — сказал он. — Вам не в чем будет упрекнуть меня. Моя честь тому порукой. Пусть все будет так, как вы говорите. Я вам повинуюсь.
Эммери не смотрел на Клода. Он и так знал, что Лорд стоит неподвижно и смотрит на него. Потому он шевельнулся и сделал один бесшумный для любого, кроме Эммери, шаг к постели.
— Хорошо, будем спать, — проговорил он.
Постель просела под тяжестью его тела. Клод лег близко к Эммери и потянул на себя единственное одеяло. Эммери уступил ему, не пытаясь продолжить разговор. Он и так чувствовал, что победил, и не во имя себя одного, но во имя обоих.

На следующий день Эммери пошел в библиотеку. Клод уехал с утра — как Лорд он выполнял обязанности судьи края, — и Эммери из окна наблюдал, как ему седлают рыжую тонконогую лошадь, как он легко вскочил в седло и выехал за ворота в сопровождении двух стражников. Гардиан не знал, что он наблюдает за ним, поскольку думал, что Эммери еще спит, как не знал и того, что Эммери проснулся на рассвете и долго лежал, опершись на локоть и глядя в спокойное лицо спящего Лорда. Бледная кожа Гардиана, казалось, светилась в рассветном полумраке собственным светом, и на ней чудно выделялись тонкие черные брови и длинные ресницы. Эммери не посмел их коснуться, только придвинул щеку совсем близко к губам Клода, чтобы ощутить его дыхание и тепло. Больше всего его пугало то, что в Клоде было одновременно что-то ужасно притягательное, что-то, что заставляло его любить без памяти, и одновременно всем, чем мог, он отталкивал Эммери от себя.
Сейчас он думал об этом, стоя перед огромным стеллажом, набитым книгами, и разглядывая кожаные с позолотой корешки. При воспоминании о минувшей ночи у него по спине бежали горячие мурашки, но он и хотел, и боялся повторения этого. Как ни молод был Эммери, он понимал, что нет ничего хуже, чем так страстно и безнадежно любить человека, который никогда не подпустит тебя к себе. Он вздохнул, вытащил книгу наугад и подошел к большему креслу, стоявшему у окна. И тут сердце его сжалось от болезненной радости. На низком инкрустированном янтарем столике возле кресла лежала толстая книга, стоял кувшин со слабым яблочным вином, которое обычно пили в этих краях за обедом, и тарелка с пирожками, которые, как Эммери уже знал, виртуозно пекла здешняя кухарка. Рядом лежал листок бумаги, на котором угловатым четким почерком было написано: «Не отказывай себе ни в чем, Эм. Советую начать с „Гончих небес“ Торкватта. Это космогония, очень забавная. Почитай, поговорим вечером. Клод». Эммери отложил свою книгу и взял в руки ту, что оставил Гардиан. Он все-таки вспомнил о нем. Он о нем позаботился. Значит, может быть, они еще не расстанутся сразу после того, как Клод получил то, чего хотел.
Эммери так увлекся, что к обеду его пришлось звать. Он наскоро поел и снова поднялся в библиотеку. Он был уверен, что слуги уже осведомлены о том, где он провел ночь, и ожидал если не насмешек, то укоризненных взглядов. Но, к его удивлению, с ним обходились так же равнодушно и спокойно, как раньше. Он невольно подумал, что, наверное, здесь до него много кто побывал и вряд ли любовник или любовница хозяина — такая уж диковинка для слуг. На него не обращал внимания никто, только пара девушек при кухне стреляли глазами и улыбались. Он им нравился — красивый ладный молодой мужчина с рыжими кудрями, которые он сегодня не собирал в хвост.
Ему очень нужно было дочитать книгу к вечеру, хотя читал он медленно, но ему страшно хотелось, чтобы он мог поговорить с Клодом, он чувствовал себя просто деревенщиной рядом с ним. Такой же, как его приятели, когда он возвратился из своего первого похода и понял, что они дальше околицы нос не высовывали. Клод ничем не дал ему понять, что считает его таковым, но Эммери-то видел, он почти физически ощущал, как едва скрипят его собственные мозги и как легко говорит и думает Гардиан. Правда, только когда дело касалось высоких материй. В житейском смысле Эммери чувствовал себя вполне состоятельным.
Он почти закончил книгу, когда в библиотеку быстрым шагом вошел Клод. Эммери тут же встал. Клод улыбнулся ему. Охотнику нравилась эта улыбка, чуть насмешливая, чуть печальная, но ему казалось, что эта улыбка ненастоящая. Что настоящей Клод улыбался давно, тогда, когда не было у него ни вертикальной морщинки между бровей, ни этого упорного взгляда. И ему бы очень хотелось, чтобы Гардин так улыбнулся ему.
Клод снял плащ и перчатки и швырнул их на пол. Потом почти упал в кресло напротив кресла Эммери.
— Устал, — сказал он невнятно. — Ненавижу этот суд. Принеси мне вина.
Эммери, обрадованный тем, что хозяин поручил ему хоть что-то, кинулся за вином. Пробегал он дольше, чем предполагал, потому что кухарка твердо сообщила ему, что уставший Лорд пьет только горячее вино с пряностями и через десять минут все будет готово. Когда Эммери внес на подносе дымящийся бокал, Клод все так же полулежал в кресле, прикрыв глаза ладонью и вытянув ноги в ботфортах. Эммери поставил рядом с ним бокал. Клод кивнул и отнял руку от глаз. Охотник увидел, что белки у него воспаленные и на левом веке дергается жилка. Ему захотелось погладить Гардиана по лицу, но он не осмелился, а просто отошел к полкам. Клод взял бокал и осушил его несколькими глотками. Потом посмотрел на Эммери.
— Прочитал? — спросил он.
— Почти, — ответил юноша, невольно сглотнув слюну. Облизал пересохшие губы. Его ужасно мучила одна мысль, казавшаяся ему унизительной. Он думал, что уставший Клод отправится в спальню один, а у него при взгляде на Гардиана в голове мутилось. Он готов был сколько угодно топтать собственную гордость, только бы еще раз оказаться в его постели, почувствовать тяжесть его тела и вдохнуть тревожащий горький запах его кожи и волос. Он не смел сам подойти к нему, он не смел даже смотреть на Гардиана, чтобы не выдать себя. Эммери отвернулся к книжным полкам и сделал вид, что рассматривает корешки книг.
Он был хорошим охотником и слышал даже, как легкий ветер крадется по траве и как ступает волк по лесу, но шагов Клода не услышал: то ли тот двигался совершенно бесшумно, то ли кровь так сильно стучала в ушах, но только когда Клод обнял его сзади и прижался всем телом, он понял, что Гардиан рядом.
— Я думал о тебе весь день, — хрипло сообщил Клод. Его руки шарили по животу и бедрам Эммери, от чего у него по телу проходила дрожь. — Я просто ни о чем другом не мог думать. Очень неудобно, когда ты при этом еще и Верховный судья.
Эммери молчал. Он закинул голову назад, и его огненные кудри рассыпались по плечу любовника. Клод поцеловал его в ухо.
— Я больше не могу ждать, — проговорил он еще глуше. — Ты позволишь мне, Эм? Прямо здесь.
— Да, — Эммери кивнул. — Да, Клод, да.
Руки Гардиана моментально расстегнули пряжку его пояса, и через секунду Эммери уже стоял, расставив ноги и упираясь руками в полки, а Клод возился с собственным ремнем. Еще мгновение — и Эммери почувствовал, как он входит в него с тем ошеломительным напором, от которого он сходил с ума прошлой ночью.
— Сегодня мы будем делать это долго, — прошептал Клод ему на ухо. — Одним разом ты не отделаешься.
Эммери только застонал. Он взялся одной рукой за собственный член, но Клод мягко и властно убрал его руку и принялся делать это сам. Все заняло не больше трех минут.
Когда Эммери повернулся, Клод уже застегивал ремень. Он улыбался, и Эммери подумал, что Лорд не поднимает глаз, чтобы не дать ему увидеть эту улыбку.
— Ну, давай поедим, — сказал Клод, положил руку на плечо Эммери, позволив ему полюбоваться краешком своей улыбки, которую тут же прогнал с лица, и повел его в столовую.
На столе уже стоял обильный ужин. В камне жарко пылал огонь. Камины были в каждой комнате на господской половине замка, и Клод не терпел, когда в них не было огня.
— Ну, расскажи мне, что ты делал, пока меня не было? — потребовал Гардиан, беря вилку.
— Читал, — пожал плечами Эммери.
— Весь день?
— Да.
— Ого. Ну, и много ли усвоил?
Эммери коротко пересказал содержание книги, добавив очень осторожно свои соображения о написанном. Клод внимательно слушал его. Ободренный его вниманием, Эммери дерзнул высказать свое несогласие с автором. Клод рассмеялся.
— А ты самоуверен, хотя и корчишь скромника, — заявил он. — Ты хоть знаешь, что Торкватт возглавлял тогдашний столичный университет в течение сорока лет, а стал ректором, когда был не старше тебя?
— Тем более я имею право спорить с ним, — невозмутимо заявил Эммери.
Он уже ничуть не боялся Клода. Близость с ним служила отличным средством от излишней почтительности, которую, на взгляд Эммери, он проявлял по отношению к своему господину. Он ожидал какого-нибудь ответа от Клода, возможно, язвительного, но только не того, что Клод вдруг выплеснул полный кубок вина ему в лицо.
Эммери задохнулся. Вино стекало ему на камзол. Он облизнул губы и ощутил терпкий горьковатый привкус. Клод с усмешкой смотрел на него.
— Не позволяй себе слишком много, — заявил он. — Ты мой слуга. Я хочу, чтобы ты помнил об этом. Что ты там лепетал о своей чести и о том, что будешь меня слушаться? Я ведь очень хорошо помню. Давай-ка, развлеки меня, полезай под стол.
Ошеломленный Эммери не знал, что ответить. Клод ухватил его сзади за шею и силой пригнул к полу так, что Эммери вылетел из своего кресла и, не удержав равновесие, встал на четвереньки. Клод с силой притянул его к себе. Эммери догадывался, что от него потребуется. Он рванулся. Ни один уважающий себя мужчина, даже если ему случалось спать с себе подобными, не стал бы брать в рот. До этого опускались только жалкие типы в женских платьях.
Эммери рванулся и гневно вскрикнул. В ответ Клод ухватил его за волосы и изо всех сил дернул. От боли Эммери ослеп, но гнев был сильнее. Он вырвался из рук Клода, оставив у него в пальцах клочья волос. Эммери, как был на четвереньках, скакнул в сторону, выпрямился и сделал еще несколько шагов.
Лицо Клода злобно исказилось.
— Вот как, — сказал он. — Я тебя все равно заставлю это сделать.
Он рывком поднялся с кресла, отшвырнув его, и в один прыжок настиг Эммери. Тот в ужасе прикрыл глаза. Впервые он видел настоящее лицо Стража. Почтительность и страх простых людей были оправданы, но если бы они видели Лорда в гневе, они никогда не дерзнули бы смотреть на него иначе, чем упав на колени.
Клод ухватил Эммери за плечи. Тому показалось, что его кости разломятся в руках Стража, как трухлявое дерево. Изо всех сил Клод швырнул Эммери на пол. Тот ударился головой и потерял сознание.

Эммери очнулся на постели в своей комнате. Рядом с ним никого не было. На столике горела свеча. Судя по темноте за окнами, была поздняя ночь, вот только Эммери не знал, была ли это ночь, последовавшая за днем их размолвки с Клодом, или какая другая.
Он попытался осторожно сесть в постели. Тело у него ломило. Когда он попытался опереться на руки, левое плечо пронзила боль. Эммери со стоном упал обратно в постель. Ему было очень стыдно. Он вспомнил свое поведение и с отчаянием подумал, что Клод, хотя и выразил свое отношение к происходящему с присущим ему неистовством, имел право сердиться. Эммери начал относиться к нему небрежно, как к личной собственности. Перестав бояться Клода, он чуть ли не перестал и уважать его.
Дверь скрипнула, приоткрываясь, и Клод, пригнувшись, вошел в комнату. Дверной проем был слишком низок для него. Он остановился перед постелью Эммери и несколько секунд пристально смотрел на него. Лицо у него было замкнутым и суровым, гораздо более замкнутым и суровым, чем даже в первую их встречу. Эммери так остро, гораздо острей, чем свою, ощущал его боль и одиночество, что он повалился бы перед Клодом на колени, чтобы вымолить прощение.
— Ну как ты? — спросил Клод.
— Хорошо, — тихо ответил Эммери и, склонив голову, прошептал: — Господин, простите меня, я вел себя непозволительно. Умоляю, не гневайтесь на меня.
Клод молчал целую долгую минуту. Когда он заговорил, у Эммери огромный камень свалился с души.
— Я что, не говорил тебе, чтобы в постели ты меня не называл на вы? Подвинься.
Эммери отодвинулся к стенке. Его кровать была уже, чем широкое ложе повелителя, но когда Клод, раздевшись догола, лег к нему, Эммери понял, что они вполне умещаются здесь вдвоем. Клод больше ничего не говорил, он просто прильнул поцелуем к шее Эммери. Несколько невыносимо долгих и сладких минут юноша таял в его объятиях, забыв обо всем, его крепкие пальцы ощупывали широкие плечи Гардиана, ласкали их, впивались в гладкую кожу, он даже не замечал, что губы Клода перемещаются все ниже, и вот Клод уже целовал его живот и завитки волос в паху, а потом Эммери, уже корчась в каком-то немыслимом пламени, ощутил, что язык Гардина прошелся по его члену. Наслаждение и ужасный испуг пронзили его насквозь, он попытался оттолкнуть голову любовника. Клод поднял на него глаза.
— Не трепыхайся, — посоветовал он почти добродушно. — Сам виноват. Если ты не захотел развлекать меня, тогда я буду развлекать тебя. И только дернись.
Эммери вцепился ногтями в простыню. Он не мог смириться с этим и не мог отказаться от этого. Это был его господин и повелитель. Это был Страж и Лорд края. Это был Клод Гардиан, чье имя приводило в ужас. И этот человек, в жилах которого текла кровь Ангелов, лежал у него в ногах, жадно и страстно целуя его член, как последняя шлюха. И этим он не ограничился. Он забрал его в рот, и от этого у Эммери голова закружилась так, словно он стоял над пропастью. Его тело наслаждалось с ненасытной жадностью, а душа горела от восторга и унижения. Он понимал, что Клод делает это, и чтобы втоптать в грязь его, и чтобы унизиться самому. Но в черном пламени этой страсти Эммери чувствовал, что в позоре они становятся ближе друг к другу гораздо сильнее, чем если бы они были братьями. Почувствовав приближение оргазма, Эммери закричал, пытаясь оттолкнуть от себя Гардиана, чтобы не осквернить его рот своим семенем, но тот даже не шелохнулся, продолжая ладонями прижимать бедра Эммери к кровати. Он пил его семя так, словно умирал от жажды. Он стонал, и Эммери с ужасом понял, что все это доставляет Клоду удовольствие почти такое же острое, как и сам акт любви. Наконец он оторвался от Эммери. Тот, совершенно ошеломленный тем невозможным, растапливающим кости наслаждением, которое он получил, лежал навзничь, прикрыв рукой глаза. Он не отваживался взглянуть на своего господина.
Клод еще долго не спал. Он лежал на узкой постели рядом со спящим Эммери, и мучительные мысли не давали ему расслабиться, хотя он устал за день, а то, что было между ними сейчас, превзошло самые смелые ожидания. Он смотрел на профиль своего любовника, выделяющийся на подушке, словно он был прорисован рукой самого гениального мастера, и мысли об Эммери не отпускали его. «Мальчишка, — горько думал Клод. — Просто мальчишка, ничтожество, полуграмотный охотник, вдобавок еще и наглец. И это пророчество о том, что я найду свою вторую половину? Потеряв брата, найду брата своего сердца, как сказал Пан. Но почему же меня так к нему тянет? Что в нем такого, что отличает его от других? Я-то думал, глупец, что просто пересплю с ним, и все, я смогу освободиться, он станет для меня просто игрушкой, развлечением на пару недель, а потом будет служить мне, как остальные. Так нет же». Клод усмехнулся, подумав, что уже сейчас, после двух ночей, проведенных с ним, ему хочется засыпать Эммери подарками, одеть его как куклу, доставлять ему наслаждение любыми способами, которые доступны; если он хочет увидеть Столицу и королевский дворец, покинуть свой замок, из которого Гардиан не выезжал уже лет семь и которым дорожил больше всего на свете, и свозить его туда. Показать ему все и не расставаться с ним ни днем, ни ночью. Говорить с ним, учить его, слушать, как он рассказывает свои истории, ходить с ним на охоту и отвести его во все места, где он был только с Дарио и Марком, разделить с ним свою жизнь. А ведь сегодня он чуть не потерял его. Он мог убить Эммери в приступе животной ярости, и по спине у него потек холодный пот, когда он подумал, что мог бы лишиться его. «По собственной глупости, — беззвучно проговорил он. — И по его тупому упрямству, не забывай», — жестко сказал он себе. Клод усмехнулся, вспомнив, какое лицо было у Эммери, когда он взял у него в рот. И ведь он все понимал, этот мальчик, так неожиданно попавший в его жизнь и в его постель. Понимал, что Клод хотел унизить его, а еще больше хотел унизить себя. И Гардиан любил его за это инстинктивное понимание его больного истерзанного сердца. Ему хотелось плакать в первый раз после похорон, в груди что-то мучительно сжималось. Он теперь чувствовал свое одиночество еще острее, потому что с ним рядом был человек, который мог избавить его от этого ада, но Клод не мог подпустить его к себе. «Если бы он был Стражем… — подумал Клод в муке. — Если бы только в нем была наша кровь. Это унизительно, унизительно быть так влюбленным в это нелепое существо. Я не хочу. Я хочу, чтобы этот мальчишка отпустил меня, иначе я убью его».
Внезапно Эммери открыл глаза. Он посмотрел в лицо склонившегося над ним Клода, и его взгляд был ясным и осмысленным, словно он и не спал вовсе. Гардиан вздрогнул, будто в этой темноте Эммери мог бы прочитать убийство в его глазах.
— Что с тобой, Клод? — спросил юноша тихо. — Тебе плохо?
— Просто не могу уснуть, — пробормотал Гардиан хрипло, пряча глаза.
— Иди сюда, — ласково шепнул Эммери, притягивая его к себе и прижимая голову Клода к груди.
Его нежные прохладные пальцы легли на виски Клода. И тот почувствовал, что все мысли покидают его словно по волшебству. Ему стало хорошо и так покойно, словно ничего не происходило, словно все были живы и сам он никогда ничего не терял, ни своей семьи, ни своей чести. Эммери гладил его по лицу и волосам, и внезапно Клод ощутил, что усталость всего этого дня обрушивается на него, как каменная глыба. Он уснул почти мгновенно, словно провалился.

Эммери медленно шел вдоль библиотечных шкафов. Они казались не менее древними, чем сам замок. По тому, были ли истрепаны корешки и стерта с них позолота, Эммери определял любимые и нелюбимые книги хозяев. У него с трудом укладывалось в голове, что можно владеть всеми этими книгами, запросто приходить сюда и брать их когда вздумается, а потом также небрежно возвращать на место.
Клод сидел в кресле у окна, положив ногу на ногу. В руке он держал хрустальный бокал с вином. Подперев голову одной рукой, он наблюдал за Эммери.
— Ну, что ты скажешь? — внезапно нарушил он молчание. — Ты уже полчаса бродишь тут. Хотелось бы услышать от тебя пару комментариев. Не заставляй меня думать, что это пошлое выражение «язык проглотил» соответствует действительности.
— Никогда в жизни не видел столько книг, — проговорил Эммери. — Сколько их здесь?
— Понятия не имею. — Клод поднялся и подошел к Эммери. — Вот. Почитай-ка эту книгу. Она тебя развлечет.
Книга была не очень толстой. На темно-голубой шелковой бумаге, в которую она была обернута, не значилось ни имени автора, ни названия. Эммери открыл первую страницу и увидел рисунок розы, сделанный серебряным карандашом на листке тонкого полупрозрачного пергамента.
— Это Дарио, — сказал Марк. — Он зачем-то положил сюда этот рисунок. Он сам его нарисовал, а я не стал убирать. Это вроде суеверия. Знаешь, когда в комнате умершего не переставляешь вещи, кажется, что он жив.
Голос Клода был непривычно печален. Эммери обернулся к своему господину. Клод смотрел на рисунок. Он впервые предстал перед Эммери без своей брони. Эммери смотрел на него с испугом. Он так привык видеть Клода насмешливым, злым, готовым к драке со всем миром в лице первого встречного, что не знал, что делать с ним, подавленным и каким-то сиротливым.
— О чем эта книга? — спросил он.
— Почитай, узнаешь, — со вздохом ответил Клод.
Он направился обратно к своему креслу. Эммери последовал за ним, присел в соседнее кресло и положил книгу на колени. Непонятно было, чего ждать от такого Клода.
— Мне эта книга очень нравилась, когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, — сказал он. — И Дарио тоже. Мы ее друг у друга вырывали. Это перевод. Еще нашему отцу продал свиток один бродячий торговец. Отец приказал переписать его.
Эммери наугад перелистал страницы. Ему не терпелось взяться за чтение.
Он прочитал книгу за один вечер. Печальная и чуть насмешливая история любви двух мужчин: странствующего комедианта и воина из древнего рода. Эммери не знал, что затронуло Клода в этой повести, но она так была похожа на его собственные переживания, что ему хотелось плакать, когда он ее читал. Клод не подходил к нему. Но как только Эммери дочитал последнюю страницу в свете масляной лампы, которые зажигали во всех комнатах, когда стемнело, Гардиан тут же появился в комнате, словно знал, что тут происходит.
Камин потух, Клод некоторое время сам возился около него, особым образом укладывая сосновые поленья, потом встал, небрежно махнул рукой в сторону очага, и огонь вспыхнул с гудением и треском. Еще неделю назад Эммери пугался этого, а сейчас привык. Гардиан подошел к нему и нагнувшись, легко вынул Эммери из кресла. Сам сел в него, устроив юношу на коленях. Тому было и неловко, и приятно, он осторожно обвил рукой шею Лорда.
— Вам будет тяжело, — пробормотал он.
— Во-первых, «тебе», а не «вам», во-вторых, не воображай о себе слишком много. Я могу пронести тебя на руках отсюда до гор и даже не запыхаюсь, — усмехнулся Клод.
В свете лампы его лицо стало резче, темные тени, залегшие вокруг носа, делали его старше и почему-то красивей. Эммери с тоской вглядывался в его черты. Сейчас он страшно сожалел о потере Клода. Пусть это никогда бы не дало им встретиться, но он много бы отдал за то, чтобы его семья была с ним.
— Понравилась книга? — спросил Клод с любопытством.
Его рука гладила Эммери по бедру. Юношу всегда поражало то, что Клоду все время хочется до него дотрагиваться. Даже тогда, когда они не лежали в постели и Гардиан не собирался немедленно заняться с ним любовью, его прикосновения всегда были полны скрытого желания.
— Да, очень, — твердо сказал Эммери. — Только я не понял одной вещи.
— Какой?
— Почему она нравилась тебе?
Клод закинул голову и звучно расхохотался. Утер выступившие слезы.
— Вот ты какого обо мне мнения. Ты считаешь меня тупицей или думаешь, что я увлекся мальчиками после горького сердечного разочарования в какой-нибудь бабе?
Эммери смущенно рассмеялся:
— Нет, я так не думаю. А все-таки, почему?
— Все очень просто. Она нравилась Дарио. Он вообще в этом смысле был с присвистом. Женщины вокруг него всегда крутились, этого добра хватало, но у него был роман с одним парнем, с нашим егерем. Марк об этому, слава Всевышнему, не знал, иначе он бы перепилил его надвое. У него были только два способа жить личной жизнью. Либо он трахал всех подряд и забывал к утру об этом, либо, закатывая глаза, ухаживал за какой-нибудь красоткой, подходящей ему по положению. Целовал ручки, и дарил цветы, и рассказывал нам, как он влюблен. А Дарио был совсем другой. Он говорил мне, что эта книга напоминает ему его собственную жизнь. Он один раз сказал, что если бы он мог выпустить из своих жил кровь Ангелов и остаться с Лео навсегда, он бы это сделал.
Эммери вздрогнул. Как бы он хотел, чтобы Клод относился к нему так же, как Дарио к своему возлюбленному.
— А где Лео теперь? — спросил он дрогнувшим голосом.
— Он покончил с собой, — сурово отрезал Клод. — На другой день после похорон. Повесился.
Эммери закусил губу. Кем бы ни был этот таинственный Лео, он его хорошо понимал.
— Вот-вот, — правильно истолковал его молчание Клод. — А что касается мужчин, так я тебе скажу по секрету: мой первый опыт был именно с мужчиной. С моим кузеном. Он сейчас женат и свою жену обожает, но когда нам было шестнадцать, было очень весело. Я потом переключился на девушек, вслед за Марком, но годам к двадцати пяти уже не брезговал никем, — Клод усмехнулся, но Эммери увидел в этой усмешке печаль. — Противно это все, — сказал он внезапно. — Я никого не любил, кроме своих братьев. Мне казалось, что я так и проживу свою жизнь в непрестанных развлечениях.
Он замолчал, отвернулся от Эммери и стал смотреть в огонь. Потом опять повернулся к юноше и поцеловал его в шею.
— Ладно, теперь ты расскажи про свой первый опыт с мужчиной, и чур ничего не утаивать.
— А с чего ты взял, что он у меня был?
— Ну, хватит валять дурака, или ты меня считаешь за слепого и слабоумного!?
Эммери не успел как следует выразить благородное негодование, веселый возглас Клода прервал его.
— Ну да, — сказал он. — У меня была одна такая история. На самом деле не то чтобы одна. Ты знаешь, как у нас в деревне… С мужчинами я спал с четырнадцати лет.
— Ты, наверное, был ужасно хорошенький, — Клод рассмеялся, сильно втянув воздух сквозь стиснутые зубы, отчего смех прозвучал странно. — Жаль, что я не наведывался в деревню, уж я бы тебя потискал!
— У меня был приятель, Жани. Вот он в самом деле был красавчик. Молодые парни за ним ходили по пятам, и ему это нравилось. Мы-то предпочитали особенно не обращать внимания на то, что они с нами проделывают. Это считалось чем-то неизбежным, без этого не станешь мужчиной. А ему это в самом деле нравилось. И в него можно было влюбиться. Мы все были грубой закуской. Наши парни потом женились и про нас думать забывали, а к Жани они бегали и после свадьбы. Он жил один с отцом.
— Я видел его? — поинтересовался Клод, имея в виду Жани.
— Да, наверное. Его было невозможно не запомнить. У него были черные, вьющиеся волосы. Они не доставали до плеч. И он двигался так… — Эммери прикрыл глаза, подбирая выражение, — ну, не знаю. Не могу описать, но никакая женщина в этом не могла с ним сравниться. Один взгляд на него — и ты чувствовал такое желание, как будто в тебя вселился демон. Мы с ним были одного возраста, нам обоим было по тринадцати. До этого возраста Жани не очень-то обращал на меня внимание, а потом я, видно, чем-то ему понравился. Он сделал меня своим приятелем. Это произошло как-то само собой. Я сейчас вспоминаю и удивляюсь. Я и оглянуться на успел, а Жани уже ходил со мной гулять, рассказывал мне обо всем, что с ним происходило. Честное слово, если бы он захотел, у него и луна бы стала восходить одновременно с солнцем.
— Ну-ну, — протянул Клод, хитро глядя на Эммери. — Ты и в детстве, наверное, был такой же простачок, что и сейчас. В тебя немудрено было влюбиться.
— Жани сразу стал со мной очень откровенен, — продолжал Эммери. Он так увлекся воспоминаниями, что не мог отвлекаться на ответы Клоду. — А когда он брал меня за руку, я чувствовал, что у меня сердце начинает стучать вдвое быстрей. Я ужасно его стеснялся. И я все больше и больше в него влюблялся. То есть я этого не понимал, но если Жани уходил вечером с каким-то парнем, а это случалось постоянно, я ужасно страдал. Я даже Жани не мог об этом рассказать, потому что какие у меня были права на него? А потом я так радовался, когда он возвращался и брал меня за руку, что забывал о своих горестях. Постепенно я привык к тому, что он всегда возвращается ко мне, и начал воображать, что происходит между ним и теми парнями. Я тогда еще был девственником, но о том, как это все происходит, мне рассказали старшие мальчишки.
Я представлял это и места себе не находил. Я уже начал тогда заниматься сам собой. И я это проделывал, а в это время представлял, как тот парень раздевает Жани. Это меня почему-то особенно возбуждало. Все остальное меня не очень интересовало. Я мечтал только посмотреть на Жани без одежды и еще кое-что с ним сделать. Я не стал бы входить в него.
Клод с интересом смотрел на Эммери. Перебивать его он перестал, глаза его потемнели. Он облизнул языком губы. Эммери сидел у него на коленях, сдвинув бедра, положив одну руку на плечо своего господина. Он не замечал, что мускулы его тела напряжены. Воспоминания пробуждали в нем желание.
— И когда я начал представлять себе это все, я начал думать, что Жани не так уже недоступен для меня. Мы часто уходили с ним гулять куда-нибудь. Жани не приходилось работать. Поклонники доставляли все необходимое и ему, и его отцу, а я просто увиливал всеми силами от своих обязанностей. Жани, должно быть, почувствовал, как переменились мои мысли о нем. Мы как-то шли по тропинке в полях. Был полдень. Мы собирались найти местечко, чтобы лечь отдохнуть. Пока мы гуляли, Жани несколько раз на меня взглядывал. У него были лукавые и веселые глаза. А я даже говорить толком не мог. Я решил, что сегодня обязательно сделаю то, что задумал. Я и боялся, и злился на себя за этот страх. У меня ничего в голове не было, кроме этого. Жани болтал за двоих.
«Я знаю одно хорошее место», — вдруг сказал он и повел меня к берегу ручья. Там была небольшая укромная лужайка. Даже в полдень там была тень. Мы сели рядом на траву. Жани посмотрел мне прямо в глаза. Мне кажется, что ему была открыта каждая моя мысль, и он не тратил времени на страх.
«Ты меня хочешь?» — спросил он.
«Чего?» — ответил я, пытаясь грубостью скрыть, как меня взбудоражил его откровенный вопрос.
Жани не стал отвечать, а вместо этого взял мою руку и сжал. Тут уже никакие слова были не нужны. Жани положил мне ладонь на шею сзади и притянул к себе. Он сам поцеловал меня. Это был первый поцелуй в моей жизни, и едва его губы коснулись моих, у меня встало. Такого со мной никогда не было, чтоб у меня так стояло. Жани оттолкнул меня, увидел бугорок на моих штанах и рассмеялся, а потом в мгновение ока скинул с себя рубашку и штаны. Я мечтал раздеть его сам, но не осмелился заявить об этом. Он все еще казался мне запретным лакомством. Я не был уверен, что смогу прикоснуться к нему. Но едва он голый подсел ко мне, я забыл о своих опасениях. Крышу у меня сорвало. Я опрокинул его. Он засмеялся, как сумасшедший, и прошептал, что он умирает, как меня хочет. Это было правда! Он в самом деле был влюблен в меня. Он лежал подо мной, вроде бы чего там, — Эммери покраснел и опустил голову, — но он так отдавался мне, что было понятно, как долго он об этом мечтал, а Жани умел мечтать так, как никто больше. Мы потом долго не могли уйти с этой лужайки. Лежали рядом и даже не разговаривали. А потом заснули и проспали до вечера.
— Ну, а он тебя трахнул? — без обиняков спросил Клод, у которого на щеках уже выступил румянец.
Эммери тоже покраснел и усмехнулся нервной и сладострастной усмешкой.
— Как ты догадался? Да, потом, через пару дней. Он ходил только со мной, и мы каждый день сматывались вечером из дома. Он просто сказал, что так будет нечестно. И я ему позволил. Я ему вообще позволил бы все, что угодно.
— Тебе было больно? — спросил Клод, притягивая его ближе к себе и почти касаясь губами уха.
— Не очень, — Эммери, сам не замечая своего возбуждения, откинулся на руку своего господина, его пальцы перебирали волосы Гардиана, одной ногой он уперся в подлокотник кресла, прижимаясь коленом к груди Клода. — Он смазал себя, ну ты понимаешь. Говорил, что я должен обязательно попробовать, что это здорово, ну и я…
— Тебе понравилось? — от жаркого шепота Клода Эммери совсем разомлел, рука Гардиана ласкала внутреннюю сторону его бедра, пока еще очень легко прикасаясь к промежности, но от этих прикосновений Эммери уже становилось жарко.
— Да, — Эммери рассмеялся звонким возбужденным смешком. — Я кончил. И знаешь, — он словно бы мельком взглянул Клоду в глаза, — он ведь был еще совсем мальчишка, а я потом стал думать, что бы было, если бы это был мужчина. Ну, если бы он был больше, ты понимаешь, что я имею в виду…
— Конечно, понимаю, — губы Клода были в миллиметре от шеи Эммери, и его дыхание щекотало кожу так, что у юноши мурашки бежали по спине. — А скажи мне, малыш, ты ведь видел нас, меня, братьев, когда тебе было шестнадцать?
— Видел, — лукаво отозвался Эммери.
Он чувствовал, что Клод возбужден, он ягодицами ощущал, как напрягается его член, и ему хотелось кокетничать, дразнить его и возбуждать все больше. Он еще никогда не чувствовал себя таким свободным с ним.
— И мы тебе нравились? — Эммери слышал, как сел у Гардиана голос.
— Да, очень. Я даже думал о вас. Думал, что было бы, если кто-нибудь из вас мне засадил. Я думал о тебе, — вдруг внезапно признался он в том, в чем никогда никому не признавался. — Марк мне не нравился, Дарио я боялся, а о тебе я думал. Ты был такой… Ну как тебе сказать, просто было видно, что ты очень горячий, — он украдкой глянул на Клода, не рассердился ли он. — Я думал, ну… — Эммери замялся, в этом разговоре было что-то ужасно непристойное и одновременно возбуждающее.
— Ну и о чем ты думал? Давай, скажи. Не бойся.
— Я думал, большой ли у тебя член и как ты это делаешь, — тихо проговорил Эммери. Клод тихо рассмеялся, он держал юношу так крепко, что то уже не смог бы высвободиться при всем желании. — Причем, знаешь, — он в первый раз поглядел Клоду в глаза уже открыто, — я думал об этом, не только когда мне было шестнадцать.
— А когда еще?
— Тогда, когда встретился с тобой в лесу. И потом, когда тебя не было в замке. Я не знал, делаешь ли ты это с мужчинами. То есть, я не то чтобы… — он совсем замялся.
— То есть не то чтобы хотел, но думал? — хитро усмехнулся Клод.
— Ну да. Ну подумай сам, как я мог тебя хотеть, это же совсем нельзя, — жарко зашептал ему Эммери на ухо. — Я бы ничего не мог сделать, я даже подойти бы к тебе не мог…
— Ну не ври, — глухо ответил Клод, — не ври, ты же все видел. Ты отлично видел, как я на тебя смотрю. Ты же видел, что я с ума по тебе схожу, никогда не поверю, что ты не понимал этого.
— Да, видел, — выдавил Эммери и тут же спросил: — А ты правда этого хотел?
— Безумно, — ответил Клод. — Я ни о чем другом думать не мог. Только о тебе. Все воображал, как ты под меня ляжешь, — он не выдержав, прильнул жадными губами к шее Эммери. — Я все думал, как ты будешь извиваться подо мной, а я буду делать с тобой все, что захочу. И думал, что ты сам меня поцелуешь, я от этого просто на стенку лез.
— А почему не сделал этого сразу? — Эммери внезапным движением передвинулся так, чтобы сидеть лицом к Клоду, он обоими руками обнял его за шею и смотрел прямо в глаза.
— Я не мог. Я не хотел, чтобы это было так… Наспех и насильно, понимаешь? — губы Клода скривились, на лице было написано острое, сумасшедшее вожделение, он смотрел на Эммери, как умирающий на свое единственное исцеление.
— А если бы я не пришел тогда?
— Я бы все равно тебя взял, — сказал Клод жестко, и у Эммери началась моментальная эрекция от этого тона, от одной мысли, насколько сильно желает его Лорд Гардиан.

В то утро Эммери, как всегда, проснулся раньше своего Лорда. Гардиан спал, лежа на спине и отвернув от него голову, брови его были нахмурены. Но когда Эммери осторожно, чтобы не разбудить его, выскользнул из-под одеяла, Клод открыл глаза.
— Доброе утро, Эм, — сказал он.
Эммери всегда удивляла, если не пугала, его вежливость в подобных мелочах.
— Доброе утро, Клод, — ответил он и стал одеваться.
Гардиан некоторое время смотрел на него, прищурившись. Раньше Эммери тревожил этот пристальный взгляд, а потом он привык.
— Ты мне нужен сегодня, — сказал Клод внезапно.
— К вашим услугам, — отозвался Эммери мгновенно и замер, как был, держась за пуговицу, которую застегивал. В тоне Клода было что-то необычное. Гардиан поднялся и принялся натягивать штаны.
— Ты мне нужен в своем обычном качестве.
— То есть?
— Мы идем охотиться, — объяснил Клод, застегивая ремень. Глаза у него были веселые, Эммери это и обрадовало и напугало. — Через два дня приедут гости. Мои родственники, — он ухмыльнулся, словно сказал что-то забавное. — И нам надо чем-то их кормить.
Было в этом что-то дикое — Лорд края, о несметном богатстве которого Эммери был уже осведомлен, обладающий возможностью достать к своему столу любой разносол из предлагаемых Видимым миром, собирался идти на охоту, чтобы кормить своих гостей. Однако Эммери уже довольно знал о причудах своего хозяина, чтобы возражать.
— Но я не егерь, Клод, я охочусь один, — растерянно объяснил он.
— А мне и не нужны егеря. Разве мы с тобой не настреляем достаточно дичи за два дня? — осведомился Гардиан, улыбнувшись.
— Вполне. — Эммери был рад, действительно рад, два дня наедине с Клодом в лесу могли многое сделать. Многое изменить. Во всяком случае, ему так казалось.
— Вот и отлично, — невозмутимо отозвался Клод. — значит, одеваемся, завтракаем и выходим.
Они ходили до вечера. Дважды возвращались к замку и отдавали мрачноватому егерю настрелянную птицу. Казалось, Гардиан просто притягивает дичь. Она летела, ползла и бежала к ним, словно там было медом намазано. Би молча ходил за ними. Обычно он не реагировал на Эммери. Не рычал на него, даже не смотрел. Эммери все понимал и тоже никак не пытался завязать отношения с близким другом своего господина. Клод как-то бросил вскользь, что Би не просто собака, и Эммери в это верил. Однако тут Би внезапно обратил на него внимание. Когда первая подстреленная Эммери куропатка с шумом упала в траву, за ней отправился Би. Он принес птицу в зубах, постоял минуту в задумчивости, переводя взгляд с Клода на Эммери, и наконец подошел к юноше и положил птицу у его ног. Клод смотрел на них с веселым любопытством. Эммери совершенно серьезно поблагодарил собаку. Он чувствовал себя немного польщенным, вдобавок, каждый такой эпизод, как ему казалось, связывает его с Клодом еще одной невидимой нитью. О том, что Лорд может разорвать эту связь одним рывком, он старался даже и не думать.
Когда стало смеркаться, Эммери сказал, что пора возвращаться. Клод в это время стоял возле огромной сосны, обняв ее рукой за ствол, словно любимую подругу. Во второй руке он держал опущенный арбалет. Эммери сегодня уже наблюдал, с какой головокружительной скоростью Гардиан поднимает его и спускает тетиву. Сегодня он еще ни разу не промазал.
— Ты не хочешь переночевать в лесу? — спросил Клод удивленным голосом.
— Хочу, — ответил Эммери честно. — Просто я подумал, что вы, милорд…
— Не надо, — ответил Клод самым своим противным сладким голосом. — Я могу думать сам. Мне не нужны твои услуги.
Эммери вздрогнул. В обычное время он бы среагировал спокойней, но этот день прошел так мирно, так хорошо. Клод был весел и искренне наслаждался и лесом, и охотой, и иногда Эммери ловил на себе его взгляд, в котором ему чудилась нежность. День был теплый, и скоро они остались только в штанах и рубашках. Эммери очень старался поддержать свою охотничью славу, но ему казалось, что у него вышло бы лучше, если бы он не смотрел все время на Клода. Он был почти такой же, каким Эммери помнил его, как в те времена, когда были еще живы и его родители, и Дарио, и Марк. Оказавшись в привычной обстановке, от которой почти отвык, пройдя по лесу, Эммери внезапно понял, насколько сильно его нынешняя жизнь сосредоточилась на Клоде. Он словно забыл обо всем. Его путешествия, его друзья и подруги, все его занятия словно перестали существовать, он внезапно понял, какой, в сущности, рассеянной и ничего не значащей была его жизнь. Да, он ходил по миру, да, он много чему научился, но при этом у него не было никакой цели. Сейчас он чувствовал себя, словно направленная на мишень стрела. Вся его жизнь, весь смысл существования сосредоточились сейчас в этом человеке, в его господине, который привязал его к себе невидимой цепью, прочнее якорной, и одновременно и не отпускал его, и пытался порвать эту цепь. Эти попытки Клода притянуть его к себе еще ближе и одновременно сохранить дистанцию, не давать Эммери забыть, кто он, а кто его господин, изводили юношу чрезвычайно. Но сегодня был такой хороший день, что он почти расслабился. «Если он опять начнет, — мелькнуло у Эммери в голове, — то я просто развернусь и уйду в замок. Единственное, что он может со мной сделать, это избить». Эммери врал себе. Клод мог еще его прогнать, и это для Эммери, хотя он себе и не сознавался, было хуже смерти. Ему так тяжелы были эти неровные отношения, это жестокое обращение, эта власть, которая попирала его достоинство во имя непонятно чего. Если бы Клод был просто жесток, он бы понял, но Гардиан, скорее всего, был жесток к себе, а платил за это Эммери. Иногда ему казалось, что Клод просто не может себе простить, что он так относится к нему, а Эммери и думать не смел, что Гардиан в него влюблен, нет, просто он хочет меня, думал юноша, кусая пальцы от обиды, и Клод специально все время напоминает себе о том, что Эммери ничтожество, и специально изводит и его, и себя, чтобы наказать. Себя — за это неуместное отношение, а любовника за то, что он это отношение вызвал. Но сегодня ничего этого не было, они были просто двумя друзьями, двумя охотниками, радующимися небывалой для этого сезона добыче. Если бы не последняя реплика Клода.
— Как угодно вашей милости, — Эммери склонил голову.
Клод нахмурился.
— Что, уже моя милость? — пробормотал он. — А как же «ну, Клод, ну стреляй же, не стой бревном»? — ехидно осведомился он.
Эммери покраснел.
— Ладно, — сказал Клод милостиво. — Пойдем, я покажу тебе одно место. Ты все по миру шастал, а я вот здесь каждый закоулок знаю.
Через полчаса быстрой ходьбы они вышли к круглому темному озеру, окруженному лесом. Только в одном месте был узкий песчаный пляжик длиной шагов в двадцать. Эммери изумился. Он хорошо знал здешние места, но этого озера никогда не видел. Клод бросил на песок связку битой птицы и свой мешок.
— Мы здесь с братьями часто бывали, — сказал он, задумчиво глядя на темную воду.
Заходящее солнце бросало розовый блеск на вершины сосен и на гладь озера. Небо было уже совсем летним — синим, голубым, лиловым, тающим, в воздухе повисла дымка, и где-то укладывались спать и переговаривались замирающими голосами птицы. Пахло нагретой за день смолой, травой и чистой водой. Эммери посмотрел вверх. Над застывшими в размаянном от солнца воздухе черными верхушками сосен блестели алые полоски облаков. В такой вечер ему всегда хотелось лечь на траву и смотреть в небо, как оно меняет свой цвет от серо-голубоватого, сизого, как пушок на черном винограде или горлышко голубки, к густо-синему, глубокому, а потом к черному бархату ночи, усыпанному звездной крошкой. Мысль о том, что сегодня они будут в лесу вдвоем, доставила ему неожиданное наслаждение.
— Ты плавать-то умеешь, охотник? — осведомился Клод, выводя его из задумчивости.
— Умею, — ответил Эммери, и они стали раздеваться.
Вода была прохладной, но не холодной, что после целого дня по жаре было очень приятно. Она была чистой и ласковой, словно обмывала не только кожу, но и саму душу. Клод беззвучно плыл впереди, его волосы намокли и стали виться, Эммери следовал за ним. Потом Клод повернулся, и Эммери увидел на его лице чистое, ничем не замутненное блаженство.
— Поплыли назад, — выдохнул он. — Надо до темноты костер зажечь, а так век бы плавал.
Потом Эммери разжигал костер, а Клод хрустел по кустам в поисках дров про запас. Би лежал рядом, вывалив язык, и дышал. Он тоже купался, а когда вылез из воды, словно нарочно обдал Клода и Эммери веером брызг. Возможно, это была такая шутка. Когда Клод вернулся, Эммери уже ощипывал куропаток. Клод свалил дрова на землю и вдруг спросил:
— Помнишь зайца?
— Какого зайца? — не поднимая головы, осведомился Эммери. — Какого-то знакомого зайца?
Клод засмеялся:
— Нет. Того, которого ты собирался есть, когда мы встретились.
— Ну, помню. Я его потом и съел. А что?
— Просто мне очень его хотелось попробовать. Ты так еще его пек аппетитно. С какими-то травками, да?
— Ну да. Могу так запечь куропаток, хочешь?
— Хочу, — твердо сказал Клод и стал подкидывать дрова в костер.
Куропатки удались на славу и таяли во рту. Мелкие косточки Клод просто перемалывал зубами с отменным, никогда не изменявшим ему аппетитом.
Клод был большой любитель поесть и выпить. Эммери поражался ему. Сам он был очень умерен в еде и никогда не пил много, зная, что ему ничего не стоит напиться вусмерть.
Эммери как раз приканчивал крылышко куропатки, когда Клод потянулся к последней птице, от прочих осталась горка виртуозно обгрызенных костей. Клод с мнимым беспокойством взглянул на Эммери, отломил кусок куропатки и протянул ему.
— Ты что-то плохо ешь, держи.
— Благодарю вас, господин, за заботу, — шутливо произнес Эммери и тут же оказался распростертым навзничь на траве.
Одна из прелестей близкого общения с Клодом состояла в том, что никогда не было известно заранее, чего от него ждать. Улыбающееся лицо Гардиана нависло над Эммери. Тот закрыл глаза и получил поцелуй в губы. Он еле успел ответить, как Клод уже отпустил его и непринужденно вернулся к куропатке. Эммери поднялся, моргая.
— Вы мне предпочли еду! — возмущенно воскликнул он.
Клод, рот которого был забит, сделал движение, которое должно было означать, что еды осталось слишком много, чтобы ее выбрасывать.
— Подожди пять минут, — приказал он. — И не говори мне «вы».
— Здесь нет постели!
— Меня это не волнует. Ты должен говорить мне «вы» только в присутствии посторонних.
Клод запил еду из фляги и удовлетворенно вздохнул. Эммери, не удержавшись, взглянул на Би. Клод хмыкнул и вполне серьезно сказал:
— Он свой.
Эммери усмехнулся. Би посмотрел на него желтыми спокойными глазами и уткнулся мордой в лапы. Клод лег на спину, на охапку лапника, накрытого плащом, и закинул руки за голову. На нем не было рубашки, только штаны, перетянутые в талии широким кожаным ремнем с тяжелой бронзовой пряжкой, и короткие сапоги, которые он, правда, тут же стащил, и Эммери видел его узкие длинные ступни. Гардиан безмятежно смотрел в небо, в один угол рта у него была засунута травинка. Эммери сидел у костра, становившего все ярче в наступающей темноте, и думал, как все время все глупо получается. Он знал, чего хочет Клод. Он хочет, чтобы Эммери сам подошел к нему, чтобы хоть раз продемонстрировал ему собственное желание, а не был просто игрушкой в его руках. Это и впрямь было глупо. Эммери не мог ничего скрывать. Невозможно все время скрывать от человека, с которым ты спишь, свое собственное желание, особенно такое сильное. Но при этом Клод не позволял ему проявлять инициативу, словно боялся, что это разрушит то ледяное равновесие, которое он сам установил между ними. И одновременно хотел этого, и иногда Эммери видел, что он раздражается на его показное равнодушие. И сейчас, подбрасывая сучья в беззвучно пляшущий огонь, он почти ненавидел Клода за то, что он, дав ему возможность быть так близко к нему, продолжал держать на расстоянии. Ему так хотелось подойти к Клоду, лечь с ним рядом и наконец сделать то, что он хочет, что хотят они оба. Он понимал, что Клод злится на то, что Эммери не отдается ему до конца, при этом Гардиан не понимал, что это была только его вина, а Эммери хотел именно этого — принадлежать ему и соединить их две жизни в одно. «Но как же, он же Страж, он Клод Гардиан, — думал охотник, вороша палочкой в углях, — а я так, развлечение на пару месяцев, что со мной считаться, я же просто человек, что-то вроде мотылька-однодневки, рождающегося утром и умирающего вечером. Какой толк ко мне привязываться. Да, не станет он унижаться». Эммери понимал, что Клод никогда не отпускает поводьев потому, что ему кажется, что пока он контролирует ситуацию, Эммери принадлежит ему, а не наоборот.
Пока Эммери ворошил палочкой костер и предавался неутешительным размышлениям, Клод повернул голову в его сторону и смотрел молча, с ничего не выражающим лицом.
— Эм, — наконец позвал он.
Охотник посмотрел на него.
— Что?
— Подойди сюда.
Эммери послушался.
Клод, подняв руку, положил ее на талию своего любовника и заставил его сесть рядом с собой.
— Что случилось? — спросил он.
— Почему ты решил, что что-то случилось? — вопросом на вопрос ответил Эммери.
— Потому что я это чувствую. Ты помни, с кем имеешь дело. Я не умею читать мысли, но у тебя на лице и так все написано.
Эммери не устоял против горького соблазна рассказать обо всем Клоду и, возможно, вызвать в нем раскаяние.
— Я подумал, какие у нас странные отношения, — заявил он.
Глаза Клода сузились.
— Странные? В чем же это?
Эммери запнулся. Если Клод улавливал его настроения, то и его слуга был способен к тому же. Сейчас он чувствовал, что Клод не хочет поддерживать этот разговор, и если он станет настаивать, то, пожалуй, разозлится и оборвет его или наговорит гадостей.
— Скажи мне, как ты ко мне относишься, — попросил Эммери.
Клод рассмеялся.
— То, что я с тобой сплю, тебе ни о чем не говорит?
— Этого недостаточно, — твердо сказал Эммери. — Не сердись на меня, Клод. Я знаю, вы не слишком жалуете людей и даже презираете их. Но ни один взрослый человек не стал бы обращаться со мной так, как ты.
— То есть ты хочешь сказать, что я ребенок? — очень тихим и сдержанным голосом осведомился Клод.
Если он хотел одним этим указать Эммери его место, то своей цели он не добился. Эммери был слишком раздражен.
— Да, ты себя ведешь ничуть не лучше, чем ребенок, да еще довольно избалованный и капризный, — заявил он.
Клод тяжело засопел. Эммери почувствовал, что этого его повелитель никогда еще не выслушивал от человека, и невольно восхитился его выдержкой. Судя по характеру Клода, он и от своих родных не принимал упреков.
— Хорошо, — заявил Клод, не глядя Эммери в глаза. — Тогда ответь мне ты, как ты ко мне относишься?
Эммери был готов к этому вопросу, но помедлил, прежде чем ответить на него.
— Вы знаете, что раньше я никому не служил, тем более в том качестве, которое вы мне указали. Но я могу повторить вам то, что уже говорил однажды. Я буду с радостью слушаться вас, не оставлю вас и сделаю все, что в моих силах, чтоб вы были счастливы.
— Не много ли ты берешь на себя, человек, если собираешься меня осчастливить? — грозно повысил голос Клод. — Что ты можешь знать о том, каков я? Что ты знаешь обо мне?
— Вы ничего мне не рассказываете! — заорал Эммери, вскакивая. — Вы ничего не говорите мне, а играете со мной, словно с собачонкой: то иди сюда, то иди прочь! Неужели вам самому не надоело это? Неужели вас это не тяготит?
Клод смотрел на него в изумлении.
— Ну-ну, — только и сказал он. — Этого я от тебя не ожидал.
Но глаза его потеплели и говорил он без гнева. Эммери чувствовал, что растрогал Клода своим признанием, и в который раз изумился тому, с какой легкостью одержал верх над своим господином.
«Если таковы все Лорды, — подумал он, — удивительно, что мы их боимся и преклоняемся перед ними. В чем-то они сильнее нас, но, если разобраться, они просто несчастные дети, которые сами не могут справиться с теми силами, которые им даны».
И еще он подумал:
«Я просто дурак. Чего стоят все эти речи? Я не меньше, чем Клод, боюсь переступить наконец эту черту и встать рядом с ним. Чего стоят все эти речи, когда надо было бы просто сказать: „Я тебя люблю“ — и поцеловать его».
Клод внимательно следил за выражением его лица. Потом взял его за руку и заставил лечь рядом с собой. Эммери понимал, что Клод не желает продолжать этот разговор, но в каком-то смысле был рад этому и охотно подставил губы. Поцеловав его, Клод посмотрел ему в глаза.
— Ну, если ты хочешь меня осчастливить, — проговорил он хрипло, — то можешь начинать.
Эммери рассмеялся и провел пальцем по груди Клода.
— Можно уговор, господин мой?
Клод поднял бровь.
— Ты не слишком много берешь на себя?
— Не слишком.
— Какой еще уговор?! — Клод приподнялся на локте. Глаза его засветились нехорошим весельем. — Говори скорее. Мне не терпится кое-чему тебя научить.
— Не в этот раз. В этот раз ты будешь слушаться меня, — быстро с придыханием произнеся эти слова, Эммери ловко увернулся от объятий Клода.
Тот рассмеялся.
— Хорошо, но если я останусь недоволен, я отделаю тебя по-своему!
Эммери не ответил ему. Пристально глядя Клоду в глаза, он подтолкнул его лечь навзничь. Спиной он почувствовал чей-то взгляд и, оглянувшись, увидел Би. Пес, как будто понимая, что здесь он лишний, встал и бесшумно ушел в лес.
Клод ожидал. Эммери обернулся к своему любовнику и склонился над ним.
— Слушайся меня, — повторил он, потому что ему хотелось что-нибудь сказать Клоду.
Он лежал перед ним расслабленный и уже почти покорившийся. Эммери хотелось доставить ему удовольствие, как можно больше удовольствия, чтобы Клоду не в чем было упрекнуть его, чтобы эту ночь он потом вспоминал еще много дней. Эммери подумал, что ему хочется показать Клоду свою настоящую силу, которую дает только истинная любовь, владеть которой научил его Ральф.
Он крепко и не спеша поцеловал Клода. Эммери нравилось, что он может не торопиться. Он давно мечтал поставить Клоду такое условие, единственно для того, чтоб насладиться его любовью сполна. Когда Клод брал управление в свои руки, непонятно было, чего ему хочется больше — не то взять Эммери целиком и уже не отдавать, не то покончить поскорее с этим грязным делом. Эммери больше не намерен был позволять ему этого.
Он лег на Клода сверху. Бережно провел руками по его телу сверху вниз. Клод задышал тяжелее. Руки у него сжались в кулаки. Эммери чувствовал, как ему хочется нарушить данное слово, как и то, что Клод не позволит себе этого. А если будет нужно, он и сам не позволит ему. Разве в постели они не равны и в них есть хоть какое-то отличие, препятствующее людям по-настоящему сближаться со Стражами?
Эммери приподнялся и провел языком сверху вниз по груди Клода. Тот застонал в голос.
— Разденься, — повелительно шепнул он.
— Молчи, — коротко ответил Эммери и заткнул своему повелителю рот еще одним поцелуем.
— Я тебя заведу так, как тебя никто не заводил, — пообещал он, когда у обоих кончилось дыхание и любовники оторвались друг от друга.
Эммери все еще не снял рубашку. Он собирался как можно дольше оставаться одетым. Это был еще один способ из тех, что сулила эта ночь, одержать над Клодом верх. Эммери намеревался испробовать их все.
Клод начал проявлять нетерпение. Он схватил Эммери за шею, мешая ему двигаться, и принялся расстегивать на нем рубашку.
— Нет! Еще рано! — приказал Эммери.
И Клод послушно убрал руки.
— Если хочешь получить все, что я припас для тебя, потерпи, — ласково шепнул Эммери.
Обернувшись назад, он медленно расстегнул на Клоде штаны. Он всей кожей чувствовал взгляды Клода, которыми тот обшаривал застывшую в напряженной позе фигуру любовника. Он и сам уже начал ощущать лихорадочное вожделение, но старался держать себя в руках. Эммери должен был, раз уж взялся, держать все под контролем.
Он стащил с Клода штаны. Клод застонал. Эрекция у него уже началась. Эммери заставил себя положить руку на член Клода, который прежде означал для него лишь символ власти Лорда и его собственного подчинения. Оказывается, подчиняться было сладко, но приказывать, чтобы потом подчиниться, еще слаще. Эммери, не меняя позы, хотя спина у него быстро затекла, ласкал кончиками пальцев член Клода, проходясь по всей его поверхности, то обхватывая его, то отпуская. На каждое его прикосновение Клод отвечал стонами. Он не выдержал, запустил руку под рубашку Эммери и стал жадно ласкать его тело. Эммери не препятствовал ему, хотя руки Клода властно требовали от него покорности. Эммери подумал, что если бы это была их первая ночь, он очертя голову ринулся бы в объятия Клода. Невозможно было противиться властному и жестокому очарованию его силы. Но теперь Эммери слишком хорошо осознавал свою.
Он отпустил член Клода и, сделав молниеносное движение, обхватил его губами. Клод вскрикнул и вцепился рукой в волосы любовника. Эммери медленно коснулся языком его горячей и нежной поверхности. Для него это были совершенно новые ощущения, и он без всякого стыда признавался перед самим собой, что наслаждается ими. Он мог быть изобретательным в ласках, чего не позволяли их обычные позы, мог быть очень жестоким или очень нежным. Эммери смаковал возможности, которые предоставлял этот новый для него вид любви. Клод не мешал ему. Он закинул руки за голову и вцепился правой рукой в запястье левой, как будто желал удержать их подальше от любовника, чтобы не прерывать его занятия.
Эммери то легонько касался языком члена Клода, то выпускал его изо рта и прижимался к нему щекой (от этого Клод разочарованно стонал) , то брал в рот головку, а основание сжимал руками.
Голова у него кружилась все сильнее. Вожделение становилось почти непереносимым. Он второпях, обрывая пуговицы, принялся стаскивать с себя рубашку. Ему пришлось прерваться, пробормотав Клоду:
— Подожди! — для того, чтобы справиться со штанами.
Отбросив одежду в сторону и оставшись обнаженным, он хотел было снова нагнуться к Клоду, но тот вдруг схватил его обеими руками за талию и поднял над собой. Эммери сел на него верхом.
— Какой ты красавчик! — прошептал Клод. — Давай, котенок, покатайся на нем.
Эммери уже забыл, что приказывал Клоду слушаться. Он был в таком восторге от своего нового любовного опыта, который позволил ему почувствовать себя хотя бы только в постели ровней своего господина, что он без лишних слов приподнялся и позволил Клоду войти в себя. Только он не дал ему сделать это быстро, как обычно, он насаживался на его член так медленно, как мог, это было больно, больнее, чем всегда, но от этой боли Эммери испытывал такую головокружительную сладость, что хотел только одного — продлить еще, так долго, как только можно. Клод смотрел на него широко раскрытыми глазами, его пальцы вцепились в плащ, он поймал себя на том, что не смеет даже коснуться Эммери, хотя ему очень этого хотелось. Эммери был так красив, когда сидел верхом на нем, сжав бедрами его бока и запрокинув голову так, что Клод видел его светлое хрупкое горло, его точеные плечи, по которым рассыпались рыжие, горящие золотыми искрами кудри, он был так красив, что у Клода сжималось до боли сердце, и эти ощущения были, пожалуй, даже сильнее тех, которые он испытывал, когда его набухший член входил в нежное горячее тело. Наконец Эммери наделся на него до конца и в какой-то момент обессиленно поник, опустив голову так, что его волосы закрыли Клоду грудь. От этого Гардиан застонал в голос и, положив ладони на бедра Эммери, принялся их ласкать. Он помогал любовнику двигаться, тот вскрикивал от боли и наслаждения, потом Эммери взялся за собственный член, Клод не стал помогать ему, потому что зрелище мастурбирующего юноши превратило его кровь в кипящую смолу. В конце концов Эммери спихнул ладони Клода, помогавшие ему.
— Я сам, — прошептал он.
Потом уперся руками в плечи Клода и взглянул в его лицо. Глаза у него горели зеленым огнем, он и вправду был похож на кошку — не на котенка, а на дикого лесного зверя, поймавшего свою добычу. Он двигался в одном темпе, не позволяя Клоду его ускорить, и Гардиан внезапно почувствовал, как приятно покоряться ему. Как приятно впускать в себя его силу и делать все что угодно, все, что захочется этому красивому дикому зверьку. В его разгоряченном мозгу мелькнула мысль, что он хочет, да, хочет, чтобы Эммери взял его, он согласился бы, не раздумывая. Это видение, как Эммери раскладывает его прямо здесь, на лапнике, берет его, целуя в шею и затылок, заставило Клода закричать. Эммери, не переставая вглядываться в его лицо, ускорил движения и, изогнувшись в судороге оргазма, Клод кончил в него, чуть не сбросив юношу с себя. И еще не остыв, чувствуя что кровь еще кипит во всем теле, привлек Эммери к себе и, взяв в рот его член, через секунду с жадностью проглотил его семя. На этот раз Эммери не вырывался, напротив, он сжал ладонями виски Клода, но не кричал, а закусил губу, только лицо его исказила гримаса мучительного блаженства.

Замок скребли и чистили два дня, и когда Эммери и Клод вернулись, все было почти готово. Эммери увидел, как сняли чехлы с мебели в парадной зале, увидел портреты, среди которых узнал и Дарио, и Марка, и старого Каспара, и самого Клода, стоявшего в небрежной позе возле окна, и удивился его веселой и небрежной улыбке, совершенно беззаботной, он никогда не видел его таким. Он здорово устал за два дня в лесу, месяц в обществе Гардиана заставил его сильно расслабиться, и Эммери давал себе слово, что, что бы ни сказал Клод, они будут выбираться в лес хотя бы раз в неделю. Или он один. Клод сказал, что у него есть дела, и велел Эммери ложиться спать, сообщив, что гости приедут с утра.
Утром Эммери проснулся поздно, его сморил крепкий здоровый сон, словно он провалился в какую-то мягкую глубину, и некоторое время он сидел в постели, не понимая, где он и что происходит.

— Ну наконец-то, — сказал Клод, который сидел в проеме окна и внимательно на него смотрел. — Я думал, что ты уж помер.
— А что, я проспал? — невнятно осведомился Эммери, потирая глаза.
— Так полдень уже, — ответил Клод. — Скоро все приедут.
«А причем здесь я?» — хотел резонно возразить юноша. Он был твердо убежден, что все происходящее теперь его уже не касается. Это гости Клода Гардиана, его господина, и максимум, что он может, так это подавать блюда на стол, да и этому не обучен. Но произнести это ему не удалось. Дыхание замерло у него в груди, когда он увидел небрежно брошенные на стул камзол и штаны из черного бархата, отделанного по рукавам и воротнику золотым шитьем. На Клоде были те же цвета, белоснежный шейный платок заколот булавкой с крупным золотистым топазом. Он впервые видел, чтобы руки Гардиана украшали кольца: на указательном пальце левой перстень с сапфиром в простой оправе, на среднем правой — странное кольцо, выполненное с большим искусством: кружевной узор, представлявший листья мирта, переплетенные друг с другом.
— Одевайся, — приказал Клод с удовольствием, проследив за направлением его взгляда. — Чтобы через десять минут был готов.
И, легко спрыгнув с подоконника, вышел.
Эммери оделся, как во сне. Одежда ему была точно впору, он никогда не видел такого богатства. Кружевной воротник и манишка рубашки были усыпаны бриллиантовой крошкой, золотое шитье на рукавах камзола изображало тот же мирт. Короткие сапоги, сшитые точно по его ноге, были из такой тонкой и прочной кожи, украшенной выдавленным рисунком, что Эммери некоторое время ощупывал их, удивляясь искусству мастера. Наконец он вышел. Клод ждал его в парадном зале. Он внимательно окинул Эммери взглядом. Потом, не говоря ни слова, провел невесть откуда взявшейся расческой по волосам юноши и ловко собрал их на затылке в хвост, защелкнув блестящей пряжкой. После вынул из кармана кольцо с алым рубином и надел Эммери на палец.
— Это подарок, — объяснил он сухо. — Оно твое.
Тут Эммери наконец обрел дар речи.
— Клод, ради Бога, не надо, — проговорил он, отлично понимая, что его голосу не хватает убедительности. — Клод, я не могу, ты сам подумай, это твоя семья…
— Ты хотел быть мне ровней? — тихо сказал Клод, заглядывая ему в глаза своими карими с золотистым блеском глазами. — Ты хотел знать, как я живу? Вот и привыкай. Думаешь, легко быть Гардианом?
Эммери покраснел. Он не ожидал, что Клод так воспримет его слова. Клод улыбнулся.
— Ладно, — сказал он. — Пока еще никто не явился, я расскажу тебе кое-что.
Эммери безмолвно кивнул. Его трясло от страха и неуверенности. Он даже не представлял, как он будет один находиться среди семьи Стражей.
Клод сел в кресло у камина и жестом предложил Эммери устраиваться напротив.
— Наша семья — больше чем я, мои братья и мои родители, — начал он тихо, напряженным голосом. — Есть четыре ветви: Мирт, Ландыш, Мак и Ирис. Я, как ты понимаешь, последний, кто остался из ветви Мирта. От Ириса приедет Дик, мой кузен, и его жена Айрис. Они хорошие ребята, тихие, они тебя не тронут. С ними можешь говорить о чем угодно, Дик надежный парень. От Ландыша — Родерик Мидоуз с женой, ее тоже зовут Клод, мы зовем ее просто Кло, и его сестра-близнец, Гортензия. Она немного сумасшедшая, обязательно будет к тебе цепляться, ты ей понравишься, она любит мальчиков вроде тебя, — Клод мрачно усмехнулся. — А ее брат в полном порядке, только любит помахать мечом, когда выпьет. Кло хорошая девчонка, сам увидишь. Что касается Мака, то тут подвалит все семейство: Гарольд, Диана — это старшие, предупреждаю, что они будут глядеть на тебя, как на кусок дерьма, они так и на меня глядят, так что не расстраивайся. Их дочь — Аш — она получше. Виктор, ее братец, просто безголовый, трепло, хоть и будет изображать из себя черт знает что. Ты к нему даже не подходи. Держись естественно. Поговори с Родериком, он любит охоту. Понял?
— Да, — кивнул Эммери. Никакой радости он не испытывал.
— Ну, вот и они, — сказал Клод и встал. И Эммери услышал, что во двор замка въехали всадники.
Они спустились вниз. Эммери попытался было вякнуть, что подождет их здесь, но пальцы Клода сжали его плечо, точно клещи.
— Пошли, — сказал он железным голосом, и Эммери подчинился.

Клод ждал своих гостей, стоя у подножья лестницы. Эммери от страха и неуверенности старался даже особенно не смотреть, но Клод тут же начал его знакомить, и открыть глаза все же пришлось. Больше всего его поразило то, что родственники Клода были на Клода совсем не похожи. Брат и сестра Мидоуз были белокурыми и голубоглазыми, а Дик Гардиан — рыжим. Единственный, кто слегка напоминал Клода, был Гарольд, такой же темноглазый и широкоплечий. Его жена, красивая, холодная, чем-то ужасно напоминавшая Эммери змею, даже не взглянула в его сторону. Гарольд отделался коротким кивком. Эммери увидел, как по губам Клода проскользнула усмешка.
С Клодом здоровались довольно сердечно, но Эммери показалось, что из всей собравшейся компании Клод питает приязнь только к четверым. К Родерику, с которым они сердечно обнялись, — как понял Эммери, это и был тот самый кузен. Это укололо его в сердце, уж больно он был хорош, и улыбка у него была открытая и обаятельная. К его жене, она поздоровалась с Эммери очень приветливо, сказала чтобы он звал ее по имени, и ему показалось, что она все понимает и хочет его поддержать. К Дику, который и Эммери тоже понравился, ему показалось, что он лишен вообще всякого высокомерия, так просто он себя держал. И к Аш, высокой синеглазой и темноволосой молодой женщине, она только легко поклонилась Эммери и улыбнулась уголком рта, но юноше показалось, что это не из гордости. Он почему-то подумал, что эта девушка скорее стесняется, чем пытается его унизить. Или просто очень сдержанна.
Начался обед, на котором Эммери изнывал от тоски, потому что гости говорили о вещах, совершенно ему непонятных. Разговор этот начал Гарольд, и Эммери почему-то казалось, что он сделал это специально. Тут явно шла какая-то война, и Клод использовал его как оружие. Эммери это понимал, но уйти не мог. Ему казалось, что он еще потерпит. Наконец, за десертом, все разбились на группки и стало полегче. К Эммери подсела Кло.
— И как, тебе уютно здесь? — спросила она, в ее голосе было только доброжелательное любопытство, так что Эммери не счел вопрос нетактичным.
— И да, и нет, — честно ответил он. — Клод со мной держится почти как с равным.
Эммери осекся, не зная, как будут восприняты его слова женщиной, которая принадлежала к породе, привыкшей взирать на людей свысока. Но Кло только улыбнулась, показав ослепительно белую кромку зубов, и кивнула, как будто приглашала собеседника продолжать.
— И все же… — Эммери замялся, попытался мысленно сформулировать то, что собирался сказать, спутался, пытаясь найти самую тактичную форму, которая не обнаруживала бы больше, чем он хотел сказать, и замолчал. — Простите, госпожа, мне не хотелось бы говорить об этом, — удрученно пробормотал он, опуская глаза под взглядом Кло.
Оказывается, иметь дело с Леди еще труднее, чем с Лордами. У тех еще можно нащупать слабые стороны, если прежде они не обругают тебя и не выставят вон, раскусив твои намерения. Леди же для простого смертного неприступны, в своей броне из драгоценностей, дорогих тканей и красоты, так, словно в эту самую секунду их ноги попирают облака.
Кло, видя замешательство Эммери, рассмеялась, тряхнув волосами, которые у нее были острижены до плеч и ровно обрамляли лицо, как у совсем юного пажа.
— Бедный мальчик, — непринужденно произнесла она. — Я поговорю с Клодом.
Муж позвал ее, и она поднялась с места прежде, чем Эммери успел пролепетать возражение. Он остался в одиночестве. Лорды и Леди не собирались обращать на него милостивое внимание, так же как и любым другим способом выражать свою осведомленность в том, что вместе с ними в зале находится существо другой породы. К собакам, которые лежали у их ног, они еще время от времени обращались. Если бы Эммери осмелился встать, он отошел бы в самый дальний угол и почел себя счастливым. Но он продолжал неподвижно сидеть в своем кресле, задерживая дыхание всякий раз, как взгляд Лорда безучастно скользил мимо него, обращаясь к очагу или окну. Эммери чувствовал себя последним дураком в своих парадных одеждах, которые, вероятно, казались Стражам возмутительным оскорблением, поскольку в роскоши не уступали их собственным. Эммери начал злиться на Клода. Тот выставил его напоказ, чтобы досадить родственникам, и как будто забыл про своего слугу, предоставив ему наслаждаться одиночеством и молчаливым презрением окружающих. Кло, правда, время от времени посылала ему ободряющие улыбки. Она успела улизнуть от мужа и присоединиться к Дику и его жене. Она что-то зашептала им, после чего вся троица стала посылать Эммери благодушные взгляды. На них Эммери злился ничуть не меньше, чем на Клода. К себе они его не приглашали, а вот Би лежал у ног Дика и благосклонно принимал комплименты последнего и позволял трепать себя по ушам. Эммери он никогда не позволял обходиться с собой подобным образом, хотя Клод говорил, что пес полюбил его. Положительно, сегодня все как один сговорились ставить Эммери на место. Запертый в замке с Клодом, на положении хозяйского фаворита, он еще мог строить иллюзии насчет своего положения среди Лордов. Но теперь они лопались, как мыльные пузыри.
Эммери собирался с духом, чтоб подняться и выйти из залы. Он был уверен, что его уход не вызовет ничьего интереса. Почувствовав в себе достаточно решимости, он поднялся, и в ту же минуту его окликнул Дик.
— Эй, Эммери, подойди сюда, — приказал он.
На мгновение все разговоры стихли. Всего лишь на мгновение, но этого было достаточно, чтобы показать в истинном свете безразличие Лордов к любимчику их родича. Конечно, все они сразу же пришли в себя и вернулись к беседе, только Клод проводил Эммери долгим взглядом, пока тот шел к Дику и его компании.
Дик небрежно указал ему свободное кресло.
— Дружище, — непринужденно заметил он, — я, кажется, видел тебя раньше.
— Где! Наверное, в зеркале, — воскликнула Айрис и безо всякого почтения взъерошила ослепительную гриву своего господина и повелителя. Дик благодушно ворча, встрянул головой, но не оторвал взгляда от лица Эммери.
Тот постарался припомнить все случаи, когда судьба сталкивала или, вернее, вплотную подталкивала его к Лордам, поскольку раньше ему не приходилось общаться с ними напрямую.
— Возможно, вы могли видеть меня. Я служил в гарнизоне в Столице, — предположил он. — Лорды часто приезжают туда. Мне, конечно, не приходилось заговаривать с ними, но вы могли мельком заметить меня.
Дик кивнул. Слуги разносили горячий пунш в огромных чашах. Дик взял себе одну. Леди удовольствовались гораздо более скромными кубками подогретого вина.
— Эти изумруды тебе Клод подарил? — воскликнула непоследовательная Айрис. — Прекрасные камни. У него одна из лучших коллекций драгоценных камней в мире, ты это знаешь?
Эммери покачал головой.
— Почему ты ничего не пьешь? — спросила Кло. — Возьми.
Она подала Эммери свой кубок, из которого успела отпить. Эммери поблагодарил. Он заметил, что Клод время от времени с любопытством косится на их кружок.
— Да, в Столице мне приходилось бывать не раз, — мечтательно протянул Дик, удостоверившись, что Леди высказали весь первичный запас замечаний. — Еще до того, как я женился. Что и говорить, свет вообще хорошая штука, а уж в Столице это понимаешь с первого шага. Я там как-то за одну ночь спустил все золото, которое привез с собой, да еще порядочно проиграл в долг. Что ты думаешь, старикашка, владелец игорного заведения, потом заявился ко мне в замок требовать уплаты!
Дик захохотал, видимо, воспоминание о наглости простого смертного до сих пор забавляло его.
— Когда он предъявил мне мою расписку и потребовал денег, честное слово, я так смеялся, что заплатил ему и даже оставил погостить у себя в замке. Вы, люди — чертовски смелый народ для таких хрупких субъектов. Не знаю, что делает вас такими. Если бы мне предстояло прожить каких-нибудь жалких шестьдесят лет, я наверное, держался бы очень тихо.
Дик показал еле заметную брешь между большим и указательным пальцами, которая должна была демонстрировать всю меру его смирения в случае, если судьба уготовила бы ему рождение в образе смертного. Видимо, нелепость подобного предположения развеселила его, и он захохотал, откинувшись на спинку стула. Горячий пунш из чаши выплеснулся прямо на спину дремлющей борзой суки. Она вскочила с жалобным визгом и сломя голову ринулась к двери. Собаки повскакивали со своих мест, заливаясь отчаянным лаем и, не тратя времени на прояснение ситуации, сцепились друг с другом. Лорды с криками и бранью разнимали их, орудуя кулаками и бичами в качестве неотразимых хозяйских аргументов. Леди вскочили на кресла. Би один не принимал участия в схватке. Он встал боком к креслам, на которых стояли Кло и Айрис, охраняя женщин. Дик же, мигом позабыв о своей лучшей половине, устремился в самую гущу свалки.
Эммери не знал, что предпринять. Собаки были, подстать Лордам, огромные. Встать поперек дороги кипящему боевым пылом псу означало верную смерть. Кло разрешила его сомнения.
— Эммери, сюда! — услышал он повелительный голос.
Кло звала его. Эммери, помедлив минуту, вспрыгнул к ней на кресло. Ему пришлось встать к женщине вплотную, так что он чувствовал под платьем ее бедро. Брошь в виде букетика бриллиантовых ландышей зацепилась за его камзол. Он отстранился насколько было возможно и краем глаза уловил взгляд Клода. Вот тут Эммери испугался по-настоящему. Во взгляде Клода было изумление и недоумение. Он не верил своим глазам. Проклиная свою несчастную судьбу, которая забросила его к бесчувственным и бестолковым Лордам, а заодно и всех вместе взятых Лордов, он спрыгнул с кресла. Тем временем удалось восстановить порядок. Клод громогласно призывал слуг, требуя принести еще вина. Дик отправился к нему извиняться.
— Ерунда, — буркнул Клод. — Мы здорово повеселились.
— Да уж, — с брезгливой гримасой заметил Гарольд и в сердцах вытянул перчатками по спине пса, который в последней вспышке неприязни покусился на глотку соседа.
Леди слезали с кресел. Происшествие их, похоже, только позабавило. Эммери подумал, что будь на их месте представительницы человеческой аристократии, не было бы конца слезам и обморокам.
Пол вытерли от пролитого пунша и вина. Слуги принесли новые подносы и подбросили в камин дров. Лорды и Леди подсели поближе к огню. Эммери заметил, что небольшая встряска только пошла им на пользу. Разговор оживился и стал всеобщим. Эммери по-прежнему сидел рядом с Кло, Диком и Айрис. Кло окончательно взяла его под свое крылышко. Она уже не выпускала его руки из своей и щебетала ему в самое ухо. Эммери готов был сквозь землю провалиться. Клод заметил это и приказал:
— Эммери, поди сюда. А ты, Кло, почему не привезла своего пажа? Тоже мне, нашла игрушку, — сказано было достаточно резко, но Леди как будто решила не поддаваться на его тон.
— Я его и привезла. Он сидит вместе со слугами. Не тащить же сюда человека.
Она поняла, что сказала бестактность, слегка покраснела и торопливо занялась своей брошью. Эммери, не скрывая облегчения, устроился рядом с Клодом.
Но неприятности на этот день еще не кончились. Клод разговаривал с Гарольдом, как понял Эммери, о делах, потому что в разговоре все время мелькал император и имена известных ему военачальников. Внезапно странное словосочетание промелькнуло в речи Клода. «Все равно Черную Розу ему не найти». Гарольд тут же отрезал: «Потом, Клод», — и Эммери почувствовал, как он на секунду обжег его взглядом, как плетью. Он тут же забыл об этом, потому что к нему подошли. С этой женщиной он не перемолвился и словом. Гортензия Мидоуз, Клод сказал ему, что она сестра-близнец Родерика, и вправду, она была на него похожа, как две капли воды — такая же белокурая и большеглазая, с маленьким ртом и пристальным взглядом. Она остановилась перед ним, небрежно крутя в пальчиках тонкие перчатки из голубоватой кожи. На ней было простое платье, кобальтово-синее, на котором выделалось только сверкающее алмазное ожерелье. Очевидно, на этот контраст все и было рассчитано. Она посмотрела в лицо Эммери с беззастенчивым любопытством.
— Привет, — сказала Гортензия.
Голос у нее был резкий и звонкий, в противоположность мягкому, хрипловатому тенору брата.
— Здравствуйте, миледи, — отозвался Эммери.
— Ты новый дружок Клода? — спросила Гортензия. — И как он тебе? Не сильно замучил?
Эммери ошеломленно молчал. В этом вопросе было не только желание поставить его в положение еще более неловкое, чем то, в котором он находился, Гортензии и вправду было любопытно, отчего вопрос стал еще более мучительным.
— Клод всегда любил это дело, — продолжала она беззастенчиво. — А ты очень хорошенький. — Она улыбнулась ему такой же обаятельной, как у брата, улыбкой. — Правда, он тебя быстро так затрахает, что от тебя ничего не останется, — и она расхохоталась над тем, что казалось ей шуткой.
Эммери почувствовал, что к глазам у него подступают слезы. Клод ничего не слышал, увлеченный спором с Гарольдом. Единственное, что он мог, это, не опуская глаза, глядеть в миловидное личико своей мучительницы. Спасение пришло внезапно. Кло и Родерик появились как из под земли, и Мидоуз сразу взял сестру под руку.
— Ты сбрендила, Тейзи, — сказала Кло резко. На ее круглом, совсем мальчишеском лице пылал гневный румянец. — Дура. Отстань от него.
— Пошли, — сквозь зубы процедил Родерик, пытаясь оттащить сестру от Эммери.
— Да отстаньте вы! — выкрикнула Гортензия сквозь смех. — Не уйду, пока он не расскажет мне, каково ему в постели с Клодом Гардианом!
Все тут же замолчали. Клод медленно обернулся к ней, и Эммери увидел, что его глаза пылают, как раскаленные уголья. Тейзи тут же замолчала и приняла скромный вид. Тихо, стараясь ни на кого не смотреть, Эммери встал с кресла и вышел и зала. Он поднялся в свою комнату и там, повалившись на постель, наконец заплакал.
Через несколько минут он услышал, как Клод постучал в дверь.
— Эм, открой! — Не дождавшись ответа, Гардиан повысил голос. — Эм, открой немедленно! — И стукнул по филенке кулаком.
Эммери молчал. Он услышал, как Гардиан выругался, и потом его удаляющиеся шаги. Он не хотел его видеть. Унижение, и то, что Клод это унижение видел и был в нем повинен, жгло его сердце. Сейчас он ненавидел Клода больше, чем своих обидчиков. Если бы он мог видеть его позор, он был бы счастлив.

Поздней ночью в пиршественной зале горел камин, и около него в огромных креслах сидели Клод и Дик Гардианы. Родерик Мидоуз расположился прямо на ковре около огня. Рядом с ним стояла бутылка вина, к которой он с непринужденным изяществом прикладывался.
— Дядюшка Гарольд вне себя, — сказал он с удовольствием, отпив очередной раз. — Тебе таки удалось его вывести.
— И очень хорошо, — сказал Клод. Он был мрачен, брови сдвинуты, между ними залегла вечная вертикальна складка.
— Это да. Он не любит этого дела, — хихикнул Дик. — С мужчиной, да еще с человеком… Клод, ты просто безобразник.
Клод посмотрел на него еще мрачнее.
— Успокойся. Дядюшка трахал только свою собственную жену, да и то ручаться можно лишь за два раза, — Родерик усмехнулся, его глаза в свете пламени блестели. — Так что его расстроило бы все, что угодно.
— Плевал я на Гарольда, — сказал Клод. — Роди, дай-ка бутылку.
Родерик подал ему темную бутыль, заметив:
— Кончается, надо бы еще принести.
— Возьми на столе, — отмахнулся Клод и сделал хороший глоток.
— А симпатичный мальчишка, — заметил Дик после непродолжительного молчания, во время которого Родерик сходил за вином и оделил своих собеседников.
— Ты кого имеешь в виду? — спросил Клод низким голосом, хотя отлично знал, кого.
— Ну этого твоего парня, Эммери. Хорошенький, как картинка. У тебя есть вкус.
— Заткнись, — голос Клода стал хриплым, и это не укрылось от ушей его братьев.
— Ого, вот, значит, как! — обрадовался Родерик. — Да ты к нему неровно дышишь! Я сразу понял, не стал бы ты устраивать все это представление, чтобы только помучить дядюшку.
— И ты заткнись.
— Нет, подожди, Клод, — уже серьезно вступил Дик. — Что у тебя с ним?
— Он мой любовник и все, — отрезал Клод.
— Это мы поняли, — продолжал настаивать Дик. — Но зачем ты его приволок? Да еще и нарядил в свои цвета? Да, он красив и, по-моему, неглуп, но все-таки он человек, а ты ведешь себя так, словно хочешь принять его в семью. Не похоже это на простой эпатаж, Клод. Да и ты ведь… ну, у тебя никого не было с тех пор, как… ну ты понимаешь.
— Может, и хочу, — криво усмехнулся Клод. — Ты, что ли, мне запретишь?
У Дика вытянулось лицо. Родерик расхохотался.
— Ну все, — протянул он насмешливо. — Мы до этого дожили, Клод влюбился! Влюбился в человеческого детеныша! Ура!
У Клода побелело лицо, и он скрипнул зубами.
— Я в тебя сейчас чем-нибудь запущу, Родерик, — предупредил он. — Будет больно.
— Ладно, ладно. Уймись, — замахал на него ладонью Мидоуз. — Ну, так я прав?
— Да, ты прав. Доволен?
— Это так серьезно? — тихо спросил Дик, совершенно не разделявший веселья своего кузена.
— Достаточно серьезно, чтобы это меня беспокоило, — устало ответил Клод. — Честно говоря, ребята, это меня уже очень беспокоит. Я не могу без него ни дня прожить. Слушайте, я не хотел пугать дядюшку. Я просто хотел ему показать вас, а вам — его. И, похоже, сглупил.
— Это да, — очень серьезно отозвался Родерик. — Не думаю, что ему было особенно приятно.
— Да, — сказал Клод рассеянно и тут же взорвался: — Я не знаю, как себя с ним вести. Понимаете? Он не такой, как все, ему не нравится, когда им командуют, он ведет себя так, словно ему плевать на меня, он просто подчиняется неизбежному. Он сказал, что хочет быть мне ровней, а я, я не могу… Что я ему могу рассказать? — сбивчиво говорил он. — Я не знаю, могу ли я ему доверять. Я ничего не знаю. Я хочу, чтобы он был со мной ласковым, а сам только ору на него и насмешничаю, а он обижается, и он прав, любой бы обиделся. Я делаю вид, что мне на него плевать, а сам только и жду, когда он посмотрит на меня. Что мне делать, а?
— Бросай его, — твердо сказал Дик. — Он тебе не пара.
— Заткнись, идиот! — внезапно взорвался Родерик. — Был бы здесь Дарио, он бы дал тебе по шее. Все правильно, Клод, валяй. Любишь — и отлично. Не будь дураком. Никакого унижения нет в том, что ты влюблен в человека. А если ты вправду в него влюблен, то… — Родерик понизил голос, словно говорил о чем-то непозволительном, — то, сам знаешь, все в твоих руках.
— Ты спятил!!! — рявкнул Дик. — Даже не говори с ним об этом. Клод, тебе надо жениться. Тебе нужен наследник. Прекрати эти игры.
— Клод, не слушай ты этого козла! — Родерик даже вскочил на ноги. — Он ничего не понимает в любви, женился на такой же корове, как и он сам. Все правильно, братец. Делай, как делаешь. Я ужасно за тебя рад.

Гости уехали во второй половине следующего дня. Эммери просидел все время в своей комнате, не выходя. Утром к нему зашла Кло. Он так изумился, увидя ее, что потерял дар речи. Леди Мидоуз была одета в темное платье, и из всех украшений на ней было только золотое кольцо, очень похожее на то, что он видел на руке Клода, только теперь узор изображал цветы ландыша.
— Доброе утро, — сказала она, с любопытством оглядывая комнату.
— Доброе утро, — выдавил Эммери, — миледи.
Кло усмехнулась.
— Давай без церемоний. Ты же знаешь, как меня зовут. Я на минутку. Я хотела тебе сказать, чтобы ты не переживал из-за Тейзи. Она немного не в себе.
— Я понимаю, — пробормотал Эммери.
— Ну и отлично. Ты хороший парень. Мне нравится, как Клод выбрал, — она снова усмехнулась, глядя ему в глаза. И пообещала: — Я думаю, что мы будем часто видеться.
Когда Кло ушла, Эммери погрузился в какое-то странное оцепенение. Почти всю ночь он лежал без сна, а теперь у него слипались глаза. Он прилег на постель и мгновенно заснул.
Проснулся он от того, что дверь открылась. Он сел на постели и протер рукой глаза. У него болела голова и пересохло во рту. В дверях стоял Клод и смотрел на него.
— Проснулся? — спросил он без всякого выражения и, пройдя в комнату, сел в кресло.

— Да, — ответил Эммери.
На Клода он не смотрел. Его гнев еще не прошел, и он был уверен, что зачем бы ни пришел Гардиан, но точно не извиняться.
— Послушай, Эм, — небрежно начал Клод, тоже на него не глядя. — Ты зря так. Никто не хотел ничего плохого. А Тейзи просто чокнутая. Ты не должен принимать так близко к сердцу, это все чепуха.
— Для вас — возможно, — отрезал Эммери.
— Но я не знал, что так выйдет! — возмутился Клод. Однако в ярость он не впал, и Эммери это показалось странным.
— Все вы прекрасно знали, — отчеканил он. — Вы специально все это сделали, чтобы, во-первых, меня на место поставить, а во-вторых, досадить вашему семейству, правильно?
Клод молчал, опустив глаза.
— Вы просто хотели, чтобы я понял, кто я и что я, и что я не могу быть вам ровней, я ведь никто, так? Хотели посмотреть на меня рядом со своими Лордами и Леди, чтобы понять, наконец, на каком вы свете и что я вам вовсе не нужен!? Я ведь прав, да? Я так, ваш каприз, прихоть Клода Гардиана! А что я хочу и что я чувствую, на это вам плевать! — он специально называл Клода на «вы», с острым злобным наслаждением ощущая, как каждое такое «вы» царапает его по сердцу, как зазубренный нож. — Вы же и в постель меня укладываете, когда вам надо, если бы не захотел, вы бы просто изнасиловали меня, а я еще думал, что мы можем быть равны! Нет, никогда, вам плевать, чего я хочу на самом деле, вы можете только приказывать, катитесь к черту. Не хочу вас видеть больше никогда!
Он замолчал, глядя на Клода сверкающими вызовом глазами, ему было плевать, что Клод сделает с ним: изобьет, убьет, выгонит, ему было все равно. Но Клод даже не пошевельнулся.
— Значит, каждый раз, когда ты ложился со мной, ты делал это только потому, что боялся ослушаться, да? — спросил он, не поднимая глаз.
— А вы как думали? — ядовито расхохотался Эммери. — Естественно, вы же мой Лорд. Или вы думаете, что так можно добиться любви? Приказывая и командуя? Нет, так не бывает, милорд.
— Хорошо, я понял, — Клод встал. Лицо его так побледнело, что на минуту Эммери ужасно пожалел обо всем сказанном. Гардиан был почти серым, щека у него дергалась. — Я больше не буду трогать тебя, Эм, — сказал он и вышел.
Эммери остался сидеть. Он был ошеломлен и испуган. Он ожидал чего-то другого — ссоры, скандала, может, побоев, он надеялся, что ему, несмотря на это все, удастся зацепить Клода сильнее, и тот, наконец, поймет, где он был не прав. Но Эммери никак не ожидал такой развязки. Ему было жалко Клода, это чувство проснулось моментально, как только он высказал все, что накопилось, и он не понимал, как вести себя дальше. Он знал, что наговорил неправды, приказы Клода были не при чем, но он должен был понимать… Эммери застонал и обхватил руками голову. Он действительно не представлял, что будет дальше. А потом, он понимал, что Клоду тоже тяжело, что он борется с собой, как может, просто у него это неважно получается. И вот, кажется, он наделал непоправимых глупостей. Эммери встал, подошел к столу и, взяв кувшин с яблочным вином, осушил его почти наполовину. Ума от этого не прибавилось, но перестало саднить пересохшее горло. Эммери лег обратно на кровать и погрузился в раздумье.
Ему было жалко Клода. Эммери слегка перегнул палку. Примерно половина произнесенных в запальчивости слов соскользнула с языка Эммери помимо его воли. Он испугался, когда осознал это. Значит, где-то в нем жило раздражение по отношению к Клоду. Ему ведь так легко было выкрикивать в лицо своему любовнику обвинения, над которыми на трезвую голову он посмеялся бы. Эммери перевернулся на живот и в отчаянии обхватил голову руками. Он уже не помнил, чьи слова подтолкнули его к размолвке с Клодом, целиком сосредоточившись на том, что было сутью их отношений.
«Неужели в глубине души я ненавижу Клода?!» — раз за разом говорил он сам себе до тех пор, пока не перестал понимать значение этой фразы. Он копался в своих ощущениях, непосредственных, вчерашних и едва памятных, и так запутался, что уже не мог сказать, что именно чувствовал к Клоду в определенный момент. И вместе с тем он прилежно морочил себе голову, уговаривая себя, что простое чувство, которое он испытывал по отношению к Клоду, можно раздробить на составные части. Сейчас Эммери пытался понять, в чем причина его мнимой ненависти к Клоду. В какой момент и под влиянием каких обстоятельств родилось это чувство, чтобы занять его подсознание? Глаза у него слипались все сильнее. От выпитого вина ему захотелось спать. Эммери очень устал. Нелегкое это дело — общаться с Лордами, даже если они настроены к тебе наилучшим образом. Ну, и презрение Тейзи, скандал, крик, отчаяние, гнев — все это доконало его.
«Завтра же уеду из замка», — решил про себя Эммери, ленивым движением натянул одеяло на ноги, улегся поудобнее и заснул.

Клоду было не до сна. Он сидел в исподнем на постели. Преданный Би уткнулся носом ему в колени. Рука Клода лежала на загривке пса. Клода мутило от гнева. Он злился, и ему было нехорошо. Он осознавал это, и ему было еще хуже. Отдаться ярости целиком Клод не мог. Таково было воспитание Айна Белого. Его воспитанник уже не мог, очертя голову, кидаться в пучину страстей. Но иногда в такие моменты смотреть на себя со стороны было мучительно.
Чтобы отвлечься, Клод подошел к камину и пинком ноги отправил в огонь здоровенное полено.
Эммери бесил его, негодный мальчишка. Клод застонал и бессильно зашагал взад и вперед по комнате. Он не верил ни одному слову своего любовника, но они продолжали мучить его. Если бы у Клода было чуть побольше сил и храбрости, он понял бы, что в ярость его приводит смертельная боязнь поколебать равновесие в отношениях, пусть даже самое призрачное, которое ему удалось выстроить. Клод желал бы поднять Эммери до себя, сам Эммери не менее страстно мечтал о том же. Им было неудобно и неприятно быть слугой и господином, но в то же время, если слуга был готов к тому, чтобы сделаться ему ровней, господин отчаянно цеплялся за свое превосходство. Клоду казалось, что если он по-настоящему откроет Эммери свое сердце, чего он не делал никогда и ни с кем, прекратит эту дурацкую игру в повиновение и господство, он утратит часть самого себя. В мире нарушится что-то, сдвинется чаша весов, страшно подумать даже, во что может превратиться вселенная. Это тоже было чистой воды притворством, ничего подобного Клод не боялся. Стал ли бы потомок Гардианов бояться такой малости, как гибель вселенной. Но поверить в свою любовь к Эммери было для него тяжелей и мучительней, чем погибнуть в пламени конца света.

Назавтра Эммери из замка не уехал. Он сам не знал, почему, но отдавал себе отчет в том, что находиться рядом с Клодом, даже не общаясь с ним, было для него мучительным наслаждением, которого он не мог себя лишить. Только теперь он понимал, какую ценность имело для него их общение, каким бы неправильным, на его взгляд, оно ни было. Он с утра уходил в библиотеку, читал, но чаще просто смотрел в раскрытую книгу и припоминал всякие мелочи из их совместной жизни. Как они купались в озере на следующее утро после ночи, проведенной в лесу, и Клод вынес его на руках из воды. Как Клод один раз просидел с ним в библиотеке почти четыре часа, разбирая одну из священных книг Ордена Серебряного Колодца, вникая во всякое слово и терпеливо рассказывая Эммери все, что ему надо было знать по этому поводу. Он вспоминал, как Клод просыпался по утрам, потягивался, расправляя плечи, и смотрел на него сквозь прижмуренные ресницы темными блестящими глазами. Он хотел все это получить обратно, но не знал, как это можно сделать. В душе Эммери поселилась тоска, почти отчаянье, порой он ненавидел Клода за то, что он создал эту невыносимую ситуацию, в которой он не мог ни подойти к нему, ни уйти прочь. А иногда он понимал, что любит Клода так, что его сердце не выдерживает жара этой любви. Естественно, живя в одном доме, они сталкивались. Клод ограничивался спокойным приветствием, а если он заходил в библиотеку, где в этот момент сидел Эммери, то он тут же выходил. Всякий раз, когда Эммери видел его, у него сердце останавливалось и ему хотелось подойти к Гардиану и сказать ему, как он любит его, как сожалеет о своих словах.
Так прошло пять дней. Ничего внешне не изменилось, Эммери по-прежнему пользовался полной свободой передвижения и полным комфортом, обед, завтрак и ужин ему подавали в комнату, все было так же, как и до их размолвки. И каждую ночь он долго лежал без сна в постели и думал о Клоде, о том, как все так получилось, как рухнуло все, чем он так дорожил. Он закрывал глаза, прижимался щекой к подушке, представляя, что это плечо Клода, и думал, как много он мог бы сказать и сделать, если бы ему был дан еще один шанс. Это было просто глупо — в тот единственный момент, когда он набрался смелости поговорить с Клодом начистоту, у него не получилось сказать ничего, кроме жестокой лжи и обидных несправедливых слов.
На шестой день, вконец измученный, он отправился к Клоду, решив, что лучше он попросит прощения, сделает все, что скажет Гардиан, или уберется отсюда к чертовой матери, но больше он этого терпеть не станет. Он мечтал, почти скрывая от себя эти свои мечты, что Клод скучает по нему, любит его и скажет ему об этом. Что они помирятся, обязательно помирятся, иначе как же жить друг без друга дальше?
Клод не ждал Эммери. Он находился довольно далеко от замка. Если бы Клод знал, что Эммери захочет объясниться, возможно, он остался бы дома, а может быть, напротив, умчался бы как ветер еще с вечера, оседлав на конюшне самую резвую лошадь.
Как бы то ни было, в ту минуту, когда Эммери осторожно толкал дверь в его комнату, мучаясь от волнения дурнотой и сердцебиением, Клод пробирался по заросшей колючими кустами теснине, тысячелетнему ложу ручья, который, торопливо журча, устремлялся все вниз и вниз, чтобы окончательно низвергнуться в скальную расселину. Конь Клода остался наверху, за ним следовал Би. Пес опустил нос к самой земле и осторожно выбирал место, куда поставить лапу. Клод сам не знал, что завело его в эти дебри, где не водилась дичь и не было удобных мест, где добровольный изгнанник из родного дома, утративший и покой, и волю мог бы пристроиться, чтобы созерцанием полечить тоскующую душу.
Клод не переставая думал об Эммери. Образ возлюбленного пребывал в его мыслях постоянно. Клод не осознавал этого и только так ухитрялся спастись от безумия, потому что думать об Эммери он не хотел.
Клод оступился и едва не упал. На глаза ему попался подходящий валун, и он поспешно опустился на него, упираясь ногами в каменистый склон. Би, вывалив язык, уселся у его ног.
Теперь, когда тело его пребывало в покое, ничто не мешало Клоду вспоминать Эммери. Он гадал, чем может заниматься его любовник. У Клода даже мысли не возникало, что ему следует отправить Эммери домой. Подсознательно он стремился удержать его при себе любой ценой. Как всегда, в такие моменты мысли Клода разделились на несколько ярусов. Эммери и раздражал его, и притягивал. Он с нежностью ласкал его образ и с мучительным от невозможности излить его бешенством вспоминал, что Эммери кричал ему. Только Клод мог без вреда для душевного здоровья совмещать в себе такие противоположные чувства.
Единственное, в чем он не сомневался, — в том, что по-прежнему любит Эммери. И теперь он даже испытывал какую-то черную радость от того, что может сидеть здесь и думать о нем с любовью и нежностью, не причиняя ущерба свое гордости. В конце концов, Эм был так далек от него, дальше, чем когда бы то ни было, так что он мог мечтать о нем сколько угодно. Он сидел на камне в своей расщелине и предавался глупым детским мечтам о том, как Эммери придет к нему, кинется на шею и будет говорить, как он любит Клода и как был не прав. Внезапно он насторожился. Прислушался. Он услышал, как кто-то зовет его по имени.
Эммери же, не обнаружив Клода в комнате, испугался. Он не знал, что делать, потому что хотел видеть его немедленно, сейчас, и наконец разрешить все, что его мучило. Выйдя из замка, он пошел в лес в какой-то бессмысленной надежде найти Гардиана. Пока он шел, ему в голову приходили всякие ужасные соображения о том, что Клод нашел себе кого-то еще. Не человека, Стража, и теперь он с ним или с ней, а он, Эммери, так и будет прозябать один, в своем ничтожестве, без Клода Гардиана. Потом он подумал, что с Клодом что-то случилось. Он сломал ногу или на него напал дикий зверь, а он во всем виноват и виноват в том, что больше никогда его не увидит. Подстегиваемый этими нелепыми, но такими правдоподобными картинами, он зашагал быстрее. У озера Клода не было. Тогда, ведомый темным чувством уверенности в том, что он знает, где Клод, он зашагал к горам.
Уже дойдя до предгорья и узких скальных выступов, ограждавших вход в расщелину, из которой вытекал ручей, он понял, что дальше ему не пройти. Он устал и сбил себе ноги, но все же полез в гору. Он начал звать Клода, выкрикивая его имя, оступился, упал, но продолжал орать, пока не охрип. Слезы струились по его лицу ручьями, он разодрал себе в руки в кровь, а поскольку вытирал ими глаза, то лицо у него скоро покрылось багровыми разводами. Он ничего не замечал. У него была настоящая истерика. Он думал лишь о том, что должен сейчас, тут же найти Клода и добиться от него прощения, иначе ему останется только умереть. Эммери еще несколько раз крикнул, но голос уже не слушался его. Он сел под огромным дубом, росшим тут же, уронил голову в колени и зарыдал. Внезапно он ощутил, что кто-то обнимает его и отводит руки от лица.
Когда Клод увидел своего драгоценного мальчика, скорчившегося в три погибели на земле и спазматически рыдающего, у него внутри все перевернулось. Он забыл про свои обиды и гнев, он забыл про то, кто он и кто Эммери, он вообще не мог думать ни о чем кроме того, что кто-то обидел его мальчика, сделал ему больно, и теперь он должен немедленно тут же быть рядом с ним и защитить его. Он бросился на колени рядом с ним, прижал его к себе, увидел кровь на лице Эммери, и ему стало дурно от страха.
— Что с тобой, Эм, что с тобой? — повторял он, как заведенный, — Кто тебя обидел, что с тобой?
Но Эммери только рыдал взахлеб, цепляясь за его шею, и твердил: «Клод, Клод», словно забыл все остальные слова.
Клод обнял его еще крепче. Слова были не нужны, Клод знал это лучше, чем Эммери, который все порывался что-то произнести, давясь рыданиями. Он рвался из объятий Лорда, но Клод не отпускал его и только сильней сжимал объятия, как будто не сам Эммери пытался высвободиться, а кто-то другой вырывал возлюбленного из его рук.
Наконец Эммери немного успокоился. Его ресницы слиплись от слез, на щеках блестели влажные полоски, нос распух. Клод смотрел на него с плохо скрываемой нежностью.
— Тебе надо умыться, — сказал он. — Пойдем.
Он отвел Эммери к ручью, заставил его опуститься на корточки, сам сел рядом и, зачерпнув воды, своими руками умыл его. Эммери больше не вырывался, только слабо постанывал. Зубы у него начали стучать, и лицо стало по-настоящему несчастным, видимо, в ожидании неизбежного словесного разбирательства, он избегал смотреть Клоду в глаза. Лорд подавил в себе желание расхохотаться. Этот так сильно любимый им мальчишка сидел перед ним, взъерошенный после умывания, и походил на провинившегося школьника. Он одним пальцем приподнял лицо Эммери, подцепив за подбородок.
— Я тебя люблю, — сказал он.
Эммери все время ставил его на место. В любви он всегда был и смелее, и отзывчивее, чем могучий и почти бессмертный Лорд. Клод привык терпеть его превосходство, хотя никогда не позволил бы Эммери даже заподозрить это. Но эта однажды и навсегда выбранная позиция была на самом деле неестественна для него. Клод придерживался ее лишь ради упрямства. Теперь он наконец мог покончить с ней.
Он отвез Эммери домой. Приказал приготовить горячую ванну и сам обработал его изрезанные руки. Они почти все время молчали, Клод боялся открывать рот, чтобы не наговорить лишнего, а Эммери шатало от слабости, вызванной нервным перенапряжением. Был уже поздний вечер, когда Клод уложил его в свою постель, напоив предварительно вином, настоянным на травах. Какое-то время Эммери поворочался на подушках, глядя сквозь полуопущенные ресницы на Гардиана, сидящего в кресле с книгой, потом попросил тихонько:
— Ляжешь со мной?
Клод улыбнулся. Отложил книгу, разделся и лег рядом. Эммери с успокоенным вздохом, который не мог сдержать, положил голову ему на грудь. Он слышал, как неровно стучит его сердце. Он не хотел ничего делать или говорить, он просто хотел привыкнуть к тому, что они снова вместе, и к тому, что Клод его любит. Успокоиться. Знать об отсутствии страданий так, словно бы это было его нормальной жизнью. Клод положил ладонь на его волосы.
— И все-таки, — сказал он с теми нотками железного упрямства в голосе, которые Эммери так ненавидел и от которых у него кружилась голова, — если ты меня бросишь, я тебя убью.

В то утро Эммери казалось, что жизнь представляет собой одно непрерывное счастье. После их страшной ссоры прошло две недели, и Гардиана словно подменили. Он не проявлял свою нежность открыто, но в их отношениях установилось то равенство, о котором Эммери мечтал всегда. Иногда он думал, что ему только так кажется и Клод обязательно сорвется, но каждый день приносил все новые открытия, и Эммери жил только тем, что учился заново общаться с Клодом Гардианом.
Эммери вошел в библиотеку в поисках своего господина и нашел его сидящим в кресле возле низкого столика. Темные брови Клода были сведены к переносице, губы презрительно скривились. В руках он держал лист бумаги, видимо, письмо, и то ли читал его, то ли перечитывал.
— Что-то случилось? — спросил Эммери осторожно, присаживаясь на ручку кресла. Гардиан поднял на него темные, почти черные глаза.
— Да. Ты не возражаешь, если Родерик с Кло поживут с нами?
— Нет, — Эммери даже опешил. Конечно, все сильно изменилось, но чтобы настолько, чтобы Лорд Гардиан спрашивал его, кого ему можно приглашать, кого нет… — Что-то случилось?
— Еще нет, — мрачно ответил Клод. — Но скоро случится.