Пышные клены вдоль дороги оделись багрянцем, когда Серебряный Лис достиг местностей, лежащих вокруг Белого города. Его маленькая лошадка порядком притомилась, и юноша непрерывно подогревал ее стремление двигаться вперед ритмичной народной песенкой, в конце каждого куплета сильно хлопая шапкой по боку своего скакуна.
Внешний вид Серебряного Лиса был примечателен. Юноша собирал изумленные и любопытные взгляды фермеров, возвращающихся с городских рынков, их жен и дочерей, восседающих на пустых возах с видом горделивым и неприступным, тянущихся к городу пеших и верховых путников. И в самом деле, стоило посмотреть на его дорожную одежду, запыленную и измятую, но все же являвшую образец изысканного вкуса: верхнее одеяние кирпичного цвета, нижнее — бирюзового. Длинные и широкие рукава верхней одежды были подвернуты так, чтобы все желающие могли видеть вышитых шелковой нитью оленей у горного ручья. Пунцовые шаровары множеством складок нависали над щеголеватыми сапожками из дорогой многоцветной кожи. Юноша первый год носил прическу молодого воина, сооружение которой отнимало целых полчаса по утрам. Прическа представляла собой тугой пучок волос на затылке, скрепленный пятью шпильками, воинственно топорщившимися в разные стороны. Над плечом юноши неприметно для неискушенного глаза высовывалась перевитая темно-красным шнуром рукоять меча.
Лошадь Серебряного Лиса приковывала всеобщее внимание не меньше, чем ее владелец. Это был молодой мерин белой масти. Его круп и живот словно припорошила мелкая серая гречка. Шерсть в этих местах отливала нежнейшим оттенком розового. Соответственно этому имя лошади было Юки-но Акэбоно — Снежный Рассвет.
Ее сбрую увешивали разноцветные кисточки, сделанные из шелковых нитей. В начале пути они выглядели очень нарядно и, безусловно, привлекательно для добрых духов, призванных оберегать путников. Теперь же, грязные и спутавшиеся, они ничуть не контрастировали с общим видом лошади и всадника.
Наглядевшись как следует на все эти диковинки, любопытствующий спешил обратить взор на лицо владельца лошади и наряда. Последуем его примеру и мы.
Серебряный Лис был совсем молод, и лицо его еще не утратило некоторой детской округлости, особенно очертания губ напоминали добродушного, всеми избалованного ребенка. И все же его внешность обещала с годами явить образец благородной мужской красоты. Тогда окажутся совершенно к месту высокий лоб, ясная и твердая линия подбородка и скул, красиво изогнутые брови. Глаза Серебряного Лиса не были такими узкими, как у большинства его соплеменников, и вообще внешность юноши давала все основания задуматься, не присутствует ли в его жилах западная кровь.
Серебряный Лис по природному тщеславию делал вид, что не обращает внимания на легкий фурор, который производит на дороге. Он прикрыл глаза ресницами и стрелял ими направо и налево, выискивая среди фермерских дочек самых привлекательных.
«Все это, конечно, самые обыкновенные деревенщины, — думал юноша, — но хотел бы я взглянуть на лица этих почтенных землепашцев, если бы они узнали, что я до мозга костей благородный аристократ и в моих жилах течет кровь Королей-из-за-Моря».
Мимо пролетел на высокой горячей лошади гонец с королевской депешей, он держал в руке изогнутый рог и поминутно трубил в него. Услышав эти звуки, Снежный Рассвет вздернул голову и изъявил желание скакать, впрочем, без особого труда укрощенное его хозяином.
— Тихо, тихо, — пробормотал Серебряный Лис, натягивая вожжи, — тише едешь — дальше будешь. Как знать, может быть, нам придется достигнуть города раньше, чем этому самодовольному ослу с его громким рогом.
Акэбоно, будучи по природе своей разумной скотиной, внял голосу благоразумия и затрусил прежним незамысловатым аллюром.
Город уже был виден вдали во всем своем великолепии и мощи. Его белые стены отражали свет солнца, исполинский горный утес рассекал его. Город представлял собой триумф двух начал: человеческого и стихийного, ни одно из которых не пыталось одержать верх над другим. Высоко-высоко над башнями виднелись черные точки, это стяги государя год за годом одиноко противоборствовали с поднебесными ветрами.
«Вот он, город моего отца», — подумал Серебряный Лис.
Повинуясь внезапному порыву, который западному человеку с его варварским себялюбием показался бы унизительно раболепным, юноша спрыгнул с коня и преклонил колени, обратившись лицом к Минас-Тириту — белому городу королей.

Спустя полчаса Акэбоно достиг ворот города. Серебряный Лис нашарил на поясе кошелек, готовясь препираться со стражниками, которые везде без исключения скучают и поэтому рады почесать язык о приезжего, показавшегося им безобидным. Однако в этом месте дело обстояло иначе. Серебряный Лис с удивлением установил, что плату с приезжих не взимают, более того, воины, несшие стражу возле ворот, имели вид значительный и неприступный.
«Сразу видно, что въезжаешь в столицу», — подумал юноша, с облегчением убирая в карман кошелек, бокам которого дорога пошла не на пользу точно так же, как бокам Акэбоно.
Серебряный Лис усиленно завертел головой во все стороны, стараясь разглядеть как можно больше. Его сразу же окружила толпа, говорливая и пестрая, как все толпы в мире. Люди торопились в город и из города. Немногочисленные верховые двигались среди пешего люда. Акэбоно оказался в непосредственной близости от торговки яблоками и потянулся мордой к ее корзине.
— Я тебе! — весело крикнула женщина. — Ишь ты, смотри какой крапчатый. Иди-иди себе, я не для тебя тут стою.
— Добрая госпожа, — смиренно ответил Серебряный Лис, останавливая лошадь, — если бы вы знали, какой долгий путь мы с моим конем проделали, чтобы увидеть ваш прекрасный, воспетый в стихах город, вы были бы более щедрой.
— Ну и ну, — удивилась торговка, — вот уж никогда бы не подумала, что ты умеешь говорить по-нашему. Откуда ты, сынок?
— Из Харада, — ответил Серебряный Лис. — Как насчет двух-трех яблок, чтобы скрасить мне и Акэбоно последнюю лигу пути? Я в благодарность сложу про вас стихотворение, и его обязательно поместят в книге стихов «Новогодний августейший сборник», который вот уже второе столетие ежегодно издается во дворце.
— Да ну тебя, держи свои яблоки и проваливай. Совсем заболтал, — засмеялась женщина.
Серебряный Лис сложил в шапку несколько яблок и поспешил продолжить путь, потому что прохожие, вынужденные обходить его коня, начали во весь голос выражать недовольство.
«Люди здесь на редкость приветливы, — думал юноша, — вот в самом деле счастливый город. Мать говорила про него чистую правду». Он надкусил одно яблоко, а другое сунул в рот Акэбоно, который принялся хрустеть, одобрительно потряхивая головой.
Широкая улица, вымощенная камнем, уводила его все дальше. По обеим ее сторонам на первых этажах домов располагались бесчисленные харчевни и лавки, в которых бойко шла торговля. Продавали посуду, оружие, обувь, книги и многоцветные ткани. Из подворотен выбегали мальчишки и приветствовали Серебряного Лиса восторженным свистом. Самые бесцеремонные некоторое время бежали рядом с его конем, разглядывая вышитых оленей. Один из этих провожатых, босоногий и расцарапанный, даже завел с ним на бегу разговор:
— Дяденька, а вы откуда?
— Издалека. А почему ты такой расцарапанный, как будто с кошкой дрался?
— Не-а, я с крыши свалился. Дяденька, а куда вы едете? Я могу показать. Я здесь все знаю.
— Я и сам знаю, — рассмеялся Серебряный Лис.
Улица плавно поднималась к центру города, туда, где на скале высилась цитадель. Погруженная в небеса, она возникала то справа, то слева над крышами домов. Серебряный Лис поглядывал в ее сторону с надеждой и тайной робостью. Как ни пытался он изображать уверенность в себе, но все же был далеко не уверен, что его хорошо встретят в доме отца.
Акэбоно продолжал размеренно поцокивать копытами и остановился, только почти упершись мордой в ворота цитадели. Здесь стояли на часах двое стражников в черных одеждах с изображением древа, короны и семи звезд. На них были кольчуги и шлемы с чаячьими крыльями, сделанными из белого металла и ловившими ослепительные солнечные лучи. Серебряный Лис против воли почувствовал смущение. Эти двое — один совсем молодой и другой, постарше, с короткой темной бородкой, — словно вышли из старинных героических преданий. Каким же нелепым должен был показаться им его наряд и конь — вся его наружность. Юноша спрыгнул с седла и вежливо обратился к воинам:
— Да не будет предела вашей доблести. Мне надо узнать, как пройти к королю.
Он старался держаться как можно достойнее, но в то же время не показаться надменным. Сложная задача, если ты весь взмок от ощущения неловкости своего положения.
Едва он проговорил эти слова, тот воин, что был помоложе, вскинул брови и воскликнул: «Пройти к королю?» — таким удивленным голосом, что разом потерял в глазах Серебряного Лиса всю свою благородную недоступность. Юноша переступил с ноги на ногу и даже не нашел необходимым кивнуть в знак подтверждения своего намерения.
— Вы, я вижу, издалека, — сказал старший воин, — и не знаете наших порядков. Вам придется спуститься обратно в город и записаться в канцелярии.
— И после этого я смогу увидеть короля?
— Да, через день или два.
— Ладно, — процедил сквозь зубы Серебряный Лис, — день или два — это еще не так много.
Он потянул за повод Акэбоно и пустился в обратный путь. Для юноши, выросшего в Хараде, необходимость записываться на прием к такому важному лицу, как государь, вовсе не казалась унизительной. В самом Хараде непросто было попасть даже к чиновнику одного из низших рангов, а уж императора и вовсе нельзя было лицезреть простым смертным. И все же Серебряному Лису казалось, что перед ним в силу его особенного, отличного от прочих положения ворота дворца распахнутся, как по волшебству. Когда же этого не произошло, юноша был расстроен и чувствовал, что вера в благорасположение небес к его особе испытала резкое потрясение. Он брел обратно в город, держа повод за самый конец, а за ним тащился Акэбоно. Он изо всех сил задирал голову, так что видны становились зубы. Конь всячески демонстрировал свое раздражение тем, что его, уже добравшегося до цели, снова заставляют куда-то идти.
И все же судьба, несмотря на все укоры и жалобы Серебряного Лиса, продолжала великодушно покровительствовать ему. Юноша и его конь не успели сделать и трех десятков шагов, как из-за поворота дороги выскочили двое слуг в белых одеждах, ведущие под уздцы лошадь, впряженную в портшез, за которым следовала свита. Все эти люди торопились, утирали платками пот с раскрасневшихся лиц и не переставая болтали между собой. Лошадь часто переставляла ноги и энергично покачивала алым плюмажем. Звонкое цоканье ее подков слышно было даже за шумом голосов. Вся процессия благодаря пышности одежд и упряжи, важности, которую слуги, даже вприпрыжку следуя за портшезом, не забывали сохранять на лицах, производила одновременно и пышное, и комическое зрелище. За раскачивающимися занавесками Серебряный Лис разглядел силуэт дамы, и тут его осенило. Он отвесил низкий поклон и заговорил так громко, что был услышан:
— О, не может быть, чтобы земное существо восседало в таком экипаже. Это, должно быть, богиня веселья следует своим путем, или одна из небесных дев, что танцуют перед самим престолом, решила покататься и похитила повозку, в которой по небесам шествует Луна.
Серебряный Лис рассчитывал на эффект, который неизбежно вызывала его столь непривычная западному слуху речь, и не ошибся. Дама в портшезе протянула руку и мелодичным голосом приказала слуге:
— Стой.
Серебряный Лис рискнул подойти поближе. Женщина высунула голову наружу и пристально разглядывала юношу, начиная от его сапог с загнутыми носами и кончая прической. Она была молода и хороша собой, как снисходительно заключил Серебряный Лис после непродолжительного и нелестного для незнакомки мысленного сравнения с обитательницами Харада.
— Кто ты? — спросила женщина. — Почему ты здесь стоишь?
— Я бедный странник из той земли, что каждый год принимает зимой ваших птиц, а весной присылает их обратно, — скромно возвестил о себе Серебряный Лис.
— А, ты из Харада? Ну, можно догадаться. А сюда ты почему пришел?
— Мне, недостойному, необходимо увидеть государя.
— Ну, что же. За это, думаю, меня не осудят. Полезай. Эй, кто-нибудь, возьмите его коня.
Маленькая рука, сверкнув перстнем, распахнула дверцу портшеза, и Серебряный Лис влетел внутрь, с размаху рухнув на колени незнакомки.
Принеся нижайшие извинения, без малого сотню раз назвав себя варваром и невежей и приняв самое деятельное участие в расправлении юбки, Серебряный Лис получил суматошное прощение и приказание немедленно сесть куда-нибудь. Он кое-как устроился на полу, подвернув под себя ноги.
— И все таки ты смешной!.. О, чудовище, куда делась брошка вот отсюда?! Ай, я на нее села! — слова без малейшей паузы сыпались изо рта дамы, которая в это время пребывала в бесчисленных заботах, проверяя наличие на руках перстней и браслетов, а в прическе заколок. Наконец в портшезе воцарился относительный порядок, и спасительница Серебряного Лиса нашла наконец минутку, чтобы благосклонно взглянуть на юношу.
— Да, — вдруг спохватилась она, — как же тебя зовут?
— Меня зовут Серебряный Лис, — представился тот. — Готов преданно служить вам, добрейшая среди благородных женщин.
— Ну, если меня ты называешь так длинно, то как же ты зовешь мать? — немедленно отозвалась дама, пренебрежительно наморщив нос.
В это время портшез поравнялся с воротами, и стражи заступили было ему дорогу.
— Ах, нет, нет! — закричала дама. — Со мной, со мной, со мной! Я не желаю ничего слышать. Сейчас не война, чтобы запирать все двери. А вам должно быть стыдно.
Последнюю фразу она произнесла прямо в лицо стражу, который, едва увидев даму в портшезе, отошел в сторону, не пытаясь ни единым словом возразить ей.
Серебряному Лису несказанно повезло. Его спасительницу звали Галенэль, она была обладательницей огромных поместий и нескольких усадеб, больше походящих на замки. Она состояла в свите королевы и относилась к своим обязанностям с пренебрежительной добросовестностью, являясь на все пиры и празднества, толкаясь среди придворных из окружения короля, рассыпая острые словечки и еле-еле выкраивая время на то, чтобы посидеть среди придворных дам. Вершиной ее придворной карьеры, несомненно, следует считать тот день, когда она на празднестве по случаю дня рождения принца Эльдариона буквально силой оттащила короля от жены, бросив ей через плечо:
— Всего только на одну минуточку, милочка.
Впрочем, оправданием ей мог служить тот факт, что Галенэль была близорука, а королева появилась среди придворных в очень простом платье.

Галенэль относилась к тому сорту людей, которые в определенные дни наполняли дворец, оттесняя на задний план князей и воинов. Чудаки, неудачники всех мастей, одержимые и пророки, они все хотели видеть короля, говорить с ним, пусть даже не с глазу на глаз, пусть стоя на лестнице, второпях, в гаме и давке, в окружении нескольких десятков человек свиты. Они были бесцеремонны, как дети, — и как дети же, безобидны и добры. Они тащили к королю свои свитки и рукописи, чертежи летательных механизмов, трактаты о лечебных свойствах глаз совы, планы постройки гигантских плотин для использования силы текущей воды. Их пытались направлять к секретарям, которых выбирал сам король, но они, упорные и вежливые, наотрез отказывались разговаривать с секретарями и требовали только государя. Казалось, прорвался где-то затор и в мир хлынули эти вдохновенные изобретатели, поэты и мастеровые. Еще полуграмотные, плохо понимающие азы своего ремесла, но пылкие и одаренные, бескорыстные и верные идеям, которые придавали смысл их существованию.
Государь неизменно выкраивал время, чтобы говорить с ними. С поэтом он разговаривал о поэзии, преобразующей темные начала человеческой природы в гармонию и свет, он старательно пытался вникнуть в значки, которые чертил перед ним математик, переплетая пальцы, дрожащие от бессилия передать словами вселенское величие этой первой среди наук. Перед ним сидел алхимик в прожженной кислотами мантии, и провинциальный учитель в круглых очках, постукивая пальцем по исчерканным листам, говорил: «Эмбар — колыбель человечества, но нельзя вечно жить в колыбели».
Арагорну, который в полной мере был привержен старому веку, катящемуся в небытие с окончанием Войны Кольца, эти люди внушали опасение. Они были чужды его сознанию, и все же он проводил с ними время, провидя за ними власть и силу в грядущем. Некоторые из принесенных ими записок он приказывал отправлять в хранилище книг.
«Я не уверен в пути, по которому идет мир, но чувствую: что бы ни произошло с ним и людьми, его населяющими, на все есть высшая воля. И я покоряюсь ей. Может быть, этим рукописям доведется пережить не только наши дела, но даже память о них», — писал он Йомеру.
Итак Галенэль была особенно вхожа к королю, потому что она, сама отчасти будучи одной из этих людей, все же принадлежала к прежнему миру. Она являлась как бы передаточным звеном между беспокойным племенем чудаков и королем, вынужденным разбираться в их делах, мало что в этом понимая.
Пообещав Серебряному Лису сделать все, чтобы он смог как можно скорее повидать короля, Галенэль оставила юношу на попечение слуг, которые проводили его в комнату, принесли обед и горячей воды для мытья. Юноша с наслаждением соскреб с себя дорожную грязь и переоделся в парадное платье, которое долгое время ожидало своего часа на дне дорожного мешка. Оно состояло из множества лиловых одежд, из которых нижние были самыми темными. Юноша тщательнее обычного расчесал волосы, взял свой меч и, усевшись на постели, принялся терпеливо ждать известий от Галенэль.

Из всего Минас-Тирита цитадель провожает солнце последней. Ее древние стены еще отражают буйство небесного пожара, когда город внизу уже погружается в тень и там зажигают фонари.
На закате Арагорн прошел покоями своего дворца, которые наконец покинули последние просители и придворные, позвал пса Моро и направился вместе с ним в свою любимую комнату. Она была расположена в одной из башен цитадели и считалась кабинетом, хотя король никогда не занимался там делами.
В маленькой круглой комнате с одним узким окном стояли несколько кресел и стол. Прямо на покрытом старым ковром полу лежали большие книги. Еще здесь был камин и ящик с дровами, а больше ничего.
Для того, чтобы попасть в комнату, приходилось одолеть длинный подъем по винтовой лестнице, но это обстоятельство как нельзя больше устраивало короля, потому что резко сокращало число поводов, по которым слуги и пажи считали возможным беспокоить его.
Оказавшись в своем пристанище, Арагорн поспешил запереть дверь на ключ, потрепал по загривку вьющегося возле ног Моро и опустился в кресло. Он подумал, что надо затопить камин, но тут же убедил себя, что сейчас на это нет сил. Король чувствовал себя несказанно усталым, но вполне счастливым тем, что вокруг нет людей, не слышно даже их голосов и можно молчать и, отрешившись от дел, пустить по великому кругу свои никогда не иссякающие размышления обо всем на свете.
Кресло короля стояло напротив затянутого слюдой окна, которое краски заката превратили в великолепный витраж. Взгляд Арагорна засасывало медленно угасающее великолепие всех оттенков огненного, пурпурного и багряного. Он начал дремать с открытыми глазами, когда резкий стук в дверь болезненно ворвался в его грезы.
Моро, лежащий у ног хозяина, насторожился и приподнял голову.
— Кто там? — спросил король, стараясь, чтобы его голос не звучал недовольно.
— Это я, ваше величество, пожалуйста, отоприте дверь, — долетел до его слуха приглушенный женский голос.
Это была Галенэль, и Арагорн отправился к двери хотя и с чувством раздражения, но все же не с таким сильным, как если бы это был паж, примчавшийся звать его вниз. Галенэль прекрасно удавалось поддерживать закатные разговоры, она как никто умела чувствовать настроение сумерек, сдобренных последними отблесками небесного огня, и Арагорну нравилось вести с ней беседы, которые обычно доставались на долю Моро.
— Здравствуйте, ваше величество, — проговорила Галенэль, буквально упав на руки короля, когда дверь открылась. Она усиленно обмахивалась платком, и лицо ее цветом могло бы соперничать с закатом, хотя, может быть, только с самыми нежными его красками.
— Здравствуйте, Галенэль, — ответил Арагорн. — Присядьте.
Он довел женщину до кресла и усадил. Галенэль перестала обмахиваться платком, осторожно вытерла им лицо и огляделась.
— А, Моро, и ты тут, — сказала она и тут же добавила: — Добраться к вам просто мука, но здесь очень хорошо.
Можно было подумать, что она разговаривает с собакой.
Арагорн молча смотрел на женщину, ожидая, что еще она скажет. Ему казалось, что Галенэль привело сюда не только желание побыть с ним наедине в этой отрезанной от всего мира комнатке. По тому, как женщина стреляла глазами во все стороны, комкала платок и вытирала им ладони, видно было, что ее томит какая-то новость, которую она желает немедленно поведать.
— Что то случилось? — осторожно помог ей король.
— И да, и нет, — Галенэль обрадовалась, почувствовав, что ее ведут в нужном направлении. Она спрятала платок в карман и уставилась прямо на короля. — Видите ли, у меня есть кое-кто, с кем я хотела бы, чтобы вы встретились.
— Прямо сейчас? — спросил король.
— Н-ну, нет, конечно, но раз он все равно здесь…
— А я боялся, что мне придется провести вечер одному, — укоризненно сказал ей король.
Галенэль снова покраснела и опустила глаза. Всякий раз, совершив очередную бестактность, она раскаивалась, что не мешало ей с прежним пылом продолжать совершать их.
— Где он? Ждет за дверью? — спросил Арагорн.
— Да. Разрешите, я позову его? — проговорила Галенэль и, не дождавшись разрешения, крикнула: — Эй, ты слышишь? Серебряный Лис, войди.
Спустя самое малое время юноша появился из-за занавеса. Галенэль отошла в сторону, рассчитывая полюбоваться, какой эффект произведет на короля его появление, и была вознаграждена сверх всякой меры. Увидев Серебряного Лиса, государь изменился в лице и даже отступил на шаг, словно увидел привидение, постоял несколько мгновений, затем вдруг сорвался с места, подбежал к юноше, схватил его за плечи и проговорил:
— Осенняя Хризантема?..
К полному изумлению женщины, юноша как будто прекрасно понял, что хотел сказать государь. Он беззвучно засмеялся, зажмурившись и показывая белые зубы, и быстро-быстро затряс головой.
— Моя благородная мать шлет своему благородному супругу пожелание прожить девять раз по сто счастливых лет и вот этот веер, — проговорил он, захлебываясь своим беззвучным смехом.
Серебряный Лис выхватил из-за пояса алый веер и, отмахнув глубокий поклон, на вытянутых руках подал его государю.
В продолжение этой сцены Галенэль стояла возле самой двери, теряясь в догадках, не следует ли ей выйти и сделать вид, что ее и вовсе не было. Однако поскольку ни король, ни его гость вовсе не обращали на нее внимания, женщина оставалась на месте, все больше и больше изумляясь.
«Потрясающе!» — думала она, мысленно уже составляя письмо любимой кузине.

За пять дней, прошедших с того памятного вечера, Серебряный Лис освоился при дворе настолько, что его почти перестали считать заморской диковинкой. Он бродил, где вздумается, охотно завязывая новые знакомства, любезничая с дамами и не упуская ни одного случая привлечь внимание. Под вечер он возвращался в покои Галенэль усталый и довольный собой, усаживался прямо на ковер, небрежно орудуя палочками, съедал ужин и, если Галенэль бывала в настроении, часок болтал с ней. Темы их бесед были весьма прихотливы, но женщина скоро заметила, что о чем бы они ни начинали говорить, рано или поздно в разговоре появлялся Арагорн.
Отец постоянно присутствовал в мыслях Серебряного Лиса. Юноша не переставал думать о нем, даже когда занимался сущими пустяками, например, расписывал придворным дамам двадцать один способ завязывать пояс на парадной одежде. Галенэль как могла старалась удовлетворить его любопытство, не догадываясь, что истинный предмет столь кропотливых розысков Серебряного Лиса — вовсе не государь Гондора, а сам Серебряный Лис.
Отец существовал в жизни юноши с его самых первых дней, как море присутствует в жизни маленького островка, определяя циклы рождений и смертей его обитателей, их характер и мировоззрение. В представлении маленького Серебряного Лиса отец был началом почти стихийным, чье физическое отсутствие никак не связано с его участием в твоей судьбе, непосредственным и непрерывным. Каждый вечер они с матерью преклоняли колени перед домашним алтарем, мать зажигала палочку благовоний и, потупившись и размеренно ударяя ладонью о ладонь, принималась читать молитвы о ниспослании здоровья и удачи королю Гондора. Мальчик жмурился, когда в глаза попадала струйка ароматного дыма, и отец представлялся ему чем-то вроде статуи верховного божества в их деревенском храме: с благословляюще поднятой рукой, с раскосыми глазами, выражающими лишь беспредельную отстраненность от всех человеческих дел.
И все же отец был живым человеком, а кроме того величайшим из смертных государей и непобедимым воином, это Серебряный Лис уже несколько позже усвоил из рассказов, услышанных в школе. Местопребывание отца сменилось с небесных чертогов на белостенный город у Великой реки. Там король Элессар сидит на высоком престоле, окруженный советниками и воинами в сверкающих латах, а рядом с ним королева, чья красота затмевает сиянием звезды. Воспитанный в восточной стране, Серебряный Лис нимало не смущался фактом своего незаконного рождения. Он был склонен скорее гордиться тем, что его мать заслужила благосклонное внимание великого государя, чем терзаться мыслью, что тот называет своей супругой другую женщину.
В девять лет Серебряный Лис ужасно задирал нос, считая себя едва ли не принцем крови, когда же ему исполнилось тринадцать, на смену гордости вдруг явилось страстное желание не просто быть сыном своего отца, но оказаться достойным его. Ночью, последовавшей за днем его тринадцатилетия, мальчик вдруг проснулся, как будто кто-то разбудил его, шепнув на ухо: «Пора». Серебряный Лис лежал в постели с открытыми глазами и чувствовал, как из ниоткуда возникает в нем понимание, что жизнь его отныне приобрела особый смысл. Он должен прожить ее так, словно отец ежеминутно находится рядом и судит его слова и поступки. Это было тревожное и радостное чувство, похожее на свет, вдруг зажегшейся в нем и осветивший все его существо до самых дальних закоулков. Оно посещает только избранных и само по себе является наградой за предстоящий им труд. Мальчик понимал это, потому что, преисполненный благодарности и счастья, вскочил с постели, намереваясь начать новую жизнь с того, чтобы провести всю ночь перед алтарем в молитвах за отца. Он простоял на коленях целый час, прежде чем сон сморил его, но, забираясь под одеяло, Серебряный Лис не переставал улыбаться.
Мать, со своей стороны, старалась поддерживать честолюбивые желания сына, так что если бы Серебряному Лису всерьез вздумалось придумать себе девиз, лучшего выражения, чем «Отец смотрит на меня», трудно было бы подыскать.
Теперь же настало, наконец, время узнать, чего он достиг за все годы, когда каждый свой поступок словно взвешивал на невидимых весах, непрестанно соревнуясь с самим собой за право называться сыном короля.

Король приходил в покои Галенэль поздним вечером, и женщина оставляла его и Серебряного Лиса наедине. Государь расспрашивал Серебряного Лиса о матери и, выслушивая его ответы, внимательно смотрел на юношу. Тот робел под этим взглядом и, в обычное время красноречивый болтун, теперь сбивался и путался.
А государь Гондора, чье молчание так сокрушительно действовало на Серебряного Лиса, и сам был взволнован и смущен. Уезжая из охотничьего домика князя Рохана, Осенняя Хризантема объявила королю, что ждет ребенка, но на все просьбы остаться если не в Гондоре, то хотя бы в Рохане, где государь мог бы следить за судьбой ребенка, ответила отказом. Арагорн тогда не стал удерживать ее, а теперь с раскаянием понимал, что делая это, складывал со своих плеч тяжкий груз. Жизнь его с Осенней Хризантемой была лишь внешним признаком необъяснимой и внезапной подмены душевных свойств, произошедшей в нем. Благодаря ей король Элессар оказался изгнан, и на его место явился какой-то бродяга, не признающий законов. Однако срок действия этой метаморфозы истек, и Арагорну снова захотелось вернуться в привычные рамки своего «я», снова оказаться наследником Исилдура и государем Гондора.
Поэтому он очень скоро позабыл Осеннюю Хризантему, и память, лукавая пособница, запрятала ее образ так далеко, что за все эти годы он ни разу не приходил на ум королю. Более того, ни с кем не разговаривая, действуя, кажется, одной только волей, король заставил забыть об этом жену и Йомера, всех, кто мог знать об Осенней Хризантеме. Ее свита вернулась обратно на свои острова, увезли подушки для сидения, церемониальный занавес и низкие лакированные столики. Комнаты опустели, словно никогда и не существовало маленькой женщины, каждый вечер ожидавшей здесь своего государя. Алый с белым платок государь хранил у себя, но никогда не доставал из ларчика, где кроме него лежали письма и первое стихотворение Айлинэль, написанное ей в три года и подаренное отцу. Шли годы, рождались дети.
И вот теперь взрослый юноша сидел перед королем, внешностью, голосом, движениями до того напоминая свою мать, что Арагорн не мог смотреть на него, не испытывая чувства вины.
Ему о многом хотелось расспросить этого юношу, которого государь уже начал любить. Узнать, как он жил все это время, какие мысли посещали его, что составляло предметы его забот и огорчений, словом, стать отцом, так, словно он всегда был им.
— Послушай-ка, — сказал однажды король, — завтра во дворце праздник, я хочу, чтобы ты был там.
Серебряный Лис кивнул.
— Ты увидишь… кое-кого.
Юноша вскинул глаза на Арагорна и увидел, что тот хмурится и не хочет смотреть на него. Серебряный Лис, конечно же, догадался, что речь идет о королеве, и хорошо понимал чувства, обуревающие отца.
— Если вы считаете, что мне лучше не присутствовать на празднике, я поступлю так, как вам будет угодно, — тихо ответил он.
— Нет, — проговорил Арагорн после некоторой паузы. Серебряный Лис уловил, что голос его звучит все более уверенно, словно государь принял какое-то решение, которое разрешило его сомнения. — Ты будешь там. Я этого хочу.
Так случилось, что на следующий вечер в большой празднично освещенной зале королевского дворца среди прочих приглашенных, ожидающих выхода короля, бродил Серебряный Лис. Парадные одежды юноши вызывали удивление тех, кому еще не посчастливилось видеть героя этого повествования во всем великолепии, но сам Серебряный Лис не обращал ни малейшего внимания на любопытствующих. Он был взволнован предстоящей встречей с королевой и волновался все больше и больше. Накануне днем ему вдруг пришло в голову, что королева, должно быть, знает о его происхождении, во всяком случае некоторые интонации в речи отца заставляли сделать именно этот вывод. От этого открытия смятение юноши только усилилось, поскольку Серебряный Лис считал, и не без оснований, что королева является значимой фигурой в его судьбе. Юношу вовсе не радовала мысль о ее вполне вероятной неблагосклонности к нему. Серебряный Лис уже десять раз готов был ретироваться под любым благовидным предлогом и задерживался на балу только потому, что был уверен — его уход будет воспринят отцом как трусость.
Наконец пение труб и крики герольдов возвестили о появлении короля и королевы. Серебряный Лис в это время находился в дальнем конце зала, но, услышав громогласно возглашенное имя отца, вместе со всеми придворными устремился туда, где особая тишина, перебиваемая лишь шорохом одежд, лучше любого глашатая возвещала о появлении государя.
Юношу словно помимо воли тащило вперед желание поскорее оказаться лицом к лицу с причиной его тревог. Энергично действуя локтями, Серебряный Лис добился того, что оказался в первых рядах гостей, выстроившихся так, что посреди зала образовался проход, по которому шли король и королева. В это время они как раз поравнялись с ним. Королева повернула голову и посмотрела на Серебряного Лиса. Тот остановился, завороженный ее взглядом. Ему показалось, что за то мгновение, пока королева смотрела на него, он был словно призван к ответу за сам факт своего существования и не смог найти убедительных оправданий этому проступку. Королева прошла дальше, а Серебряный Лис остался стоять, не двигаясь, как застывают внезапно убитые из лука, прежде чем плашмя рухнуть на землю. Потом юноша принялся проталкиваться прочь, вызывая недовольство людей, которых он толкал, но не обращая на это никакого внимания. Лицо королевы все еще стояло у него перед глазами. Серебряный Лис не мог сказать, было ли оно красивым. Оно холодно сияло. В правильности его черт не таилось ни страстей, ни соблазна. Только взгляд — строгий, враждебный, нетерпеливый — напоминал о том, что лицо все же принадлежит живой женщине.
Юноша добрался до сидений, установленных вдоль стены зала, и опустился на одно из них, устало раздумывая, не достаточно ли подвигов он совершил и не будет ли теперь пристойным потихоньку вернуться к себе.
Неизвестно сколько времени он просидел так, прежде чем его уединение было нарушено появлением двух девушек.
Они походили друг на друга, одна — уже совсем взрослая — красавица с двумя черными косами, небрежно перекинутыми на грудь, вторая — девочка в коротком бледно-зеленом платье и таких же туфельках. Они остановились прямо напротив Серебряного Лиса, не успевшего опомниться от их вторжения, и старшая проговорила холодным, едва снисходящим до того, чтобы быть насмешливым, тоном:
— Ты и есть наш братец?
Она вызывающе смотрела на Серебряного Лиса, всей своей позой, взглядом, постукиванием туфельки выражая высокомерие. Что касается младшей девочки, то она вовсе не разделяла настроения сестры. Она тоже в упор рассматривала юношу, но в ее глазах отражались только любопытство и немедленная готовность завязать знакомство.
— А вы, надо полагать, мои гондорские сестрички, — так же холодно ответил Серебряный Лис.
Он понял, что видит перед собой дочерей короля, но неожиданно вместо робости ощутил раздражение и почти что гнев. В конце концов, ни одна женщина никогда не позволяла себе говорить с ним в таком тоне, тем более что он ничем не заслужил подобного обращения.
Такой ответ как будто изумил говорившую девушку, но она, чуть-чуть поколебавшись, возобновила атаку:
— У вас еще много таких или ты один?
Серебряный Лис стиснул зубы и заговорил очень тихо и глядя в пол:
— Послушайте-ка, думаю, вы не желали своими необдуманными словами оскорбить мою мать, но зачем вы тогда оскорбляете моего отца? Если такой великий государь, как он, ощутил когда-то любовь к моей матери, то это большая честь для нашего дома, а вовсе не предмет для насмешек над ним.
Не поднимая глаз, юноша понял, что попал точно в цель. Девушки были растеряны и обескуражены его ответом. Излучающий лучи бешенства ледяной монолит, который вырос перед ним в образе старшей дочери короля, таял, как простая сосулька.
Серебряный Лис услышал совсем рядом чьи-то шаги и, вскинув голову, увидел короля. Королевы с ним не было.
— Дети, что здесь происходит? — твердо спросил он.
В последний момент он успел перевести глаза на дочерей, так что могло показаться, будто он обращался только к ним. И все же — Серебряный Лис понимал это так же ясно, как девочки, — отец сказал то, что хотел сказать. Коротким обращением он словно очертил круг, вместивший их всех, и каковы бы ни были их взаимные симпатии и антипатии, отныне, волей отца, они одна семья.
— Ничего не происходит, — спустя какое-то время проговорила старшая девушка, — мы просто разговариваем.
— Вот как? — король подошел к Серебряному лису, поднял его, обняв одной рукой за плечи, и подвел поближе к девушкам.
— Это Айлинэль, — сказал он юноше, — а это Нифрелас. А это Серебряный лЛс, — закончил он, уже обращаясь к дочерям. — Я не хочу, чтобы вы начинали знакомство с ссор.
— Да, отец, — с едва слышным вздохом ответила Айлинэль. Что касается маленькой Нифрелас, то она давно уже улыбалась до ушей: и отцу, и сестре, и Серебряному Лису.

— Я хочу кое с кем познакомить тебя, — сказал Арагорн на следующий вечер после бала. Он и Серебряный Лис сидели перед камином в комнате, примыкающей к опочивальне короля. Юноша улыбнулся отцу и кивнул головой. Собственно, этот жест выражал чисто условное согласие, Серебряный Лис разнежился возле огня и совсем не хотел трогаться с места ни ради каких знакомств.
— Его не было на празднике, — добавил король, выжидательно глядя на сына. — Вставай, вставай, хватит лениться.
Он взял Серебряного Лиса за руку и одним движением вытянул из кресла, так что юноше пришлось встать на ноги.
Они прошли через несколько безлюдных покоев и оказались перед закрытой дверью. Король тихо постучал в нее и, не дождавшись ответа, открыл ее. В комнате, которая находилась за этой дверью, стояла темнота. Однако впереди был виден слабый свет. Король и Серебряный Лис пошли на него и очутились в маленькой спальне. Здесь висели гобелены, изображающие деревья в цвету, на полу лежали игрушки, а к одной из стен была придвинута кровать с отдернутым и перевязанным шнуром пологом. Свет исходил от лампы, стоящей в ее изголовье, на столике. На кровати лежал мальчик. Увидев короля, он поднял голову и улыбнулся:
— Здравствуй, отец, — сказал он звонким голосом.
Арагорн подошел к постели и наклонился, чтобы поцеловать сына. Мальчик тут же обнял его руками за шею и тихонько смешно зарычал.
— Ты чего рычишь, медвежонок? — с улыбкой спросил Арагорн, лбом прислоняясь ко лбу мальчика — Посмотри, кого я привел тебе.
— Кого? — тот выглянул из-за плеча отца и, увидев Серебряного Лиса, который скромно стоял в стороне, забавно округлил глаза.
— Ой! — воскликнул мальчик. — Серебряный Лис! Папа, да пусти меня!
Он вырвался из рук отца, соскочил с постели, подбежал к юноше и протянул ему ладонь:
— Здравствуй, — сказал он, — это ты Серебряный Лис? Папа мне про тебя рассказывал. А меня зовут Эльдарион.
Юноша, смущенный и растроганный непосредственной радостью ребенка, осторожно пожал его ручку. Позади раздался легкий шорох, и Серебряный Лис, обернувшись, увидел красивую молодую женщину в белом платье, стоящую в дверях.
— Здравствуй, Мэллос, — с улыбкой сказал ей король. Она наклонила голову, увенчанную короной черных кос, и взглянула на Серебряного Лиса и мальчика.
— Мэллос, я сегодня не лягу спать, — решительно заявил Эльдарион, — видишь, у меня гости. Папа привел ко мне Серебряного Лиса.
— Разреши нам побыть здесь немного, — попросил Арагорн. — Мы не будем сидеть слишком долго. А потом Эльдарион сразу же ляжет спать.
Женщина чуть улыбнулась, отчего на ее щеках появились милые ямочки, насмешливо взглянула из-под черных ресниц, словно слова Арагорна ее очень позабавили, потом повернулась и вышла за дверь.
— Иди-ка ты в самом деле в постель, — сказал король сыну. — Мы посидим возле тебя.
Эльдарион послушно прыгнул в кровать и завозился, устраиваясь под одеялом. Арагорн опустился в кресло, которое стояло в изголовье постели рядом со столиком, а Серебряный Лис принес себе табурет. Юноше наконец-то удалось как следует рассмотреть лицо отца, в которое он раньше из вежливости не смел вглядываться. Профиль короля был ясно виден на фоне матового шара ночника, и Серебряный Лис с восторгом и тайным трепетом понял, насколько велико сходство его, Арагорна и Эльдариона. Отпечаток внешности отца лежал на восточном лице юноши и на детском еще личике Эльдариона. В особенности глаза мальчика, большие, умные, с наружным блеском, с затаенной игрой характера напоминали об Арагорне.
Серебряный Лис только сейчас обратил внимание на то, как сильно тронуты сединой волосы короля. Но он вовсе не казался старым, словно время не имело над ним власти. Он выглядел красивым и сильным, каким не был в далекие дни Войны. Годы, которые безжалостно отбирают последнее у обычных людей, делали его только богаче и мудростью, и любовью, и у Серебряного Лиса сердце вздрогнуло щемящей гордостью оттого, что этот могущественный и добрый человек — его отец.

Эльдарион наконец устроился, натянул одеяло до глаз и поглядывал то на отца, то на брата.
— Ты был вчера на празднике? — спросил он вдруг Серебряного Лиса.
Тот кивнул.
— И девчонки? — укоризненно проговорил мальчик, взглянув на отца.
Арагорн улыбнулся и ничего не ответил.
— И только про меня все время забывают, — с нелегким вздохом заключил Эльдарион.
— Тебе было бы скучно там, — откликнулся Арагорн, — к тому же я придумал кое-что получше всяких праздников. Может быть, мы все отправимся постранствовать.
— Правда?! — так и вскинулся Эльдарион. — Мы втроем?! Я, ты и Серебряный Лис?! А когда?
Арагорн пожал плечами:
— Чем скорей, тем лучше. Осень наступает. А я думал отправиться с вами на север, в Аннуминас.
Эльдарион в восторге принялся скакать по постели в обнимку с подушкой. Серебряный Лис с улыбкой смотрел на него, и в сердце юноши рождалось глубокое и нежное чувство к мальчику, который с такой легкостью, не раздумывая ни минуты, принял его в круг своей семьи.
Арагорн тоже был доволен. Он, рассказал Эльдариону о Серебряном Лисе, и мальчик, всегда чуткий к настроению отца, понял, как тому хочется, чтобы они стали братьями.
— Почему ты не приведешь его? — удивлялся Эльдарион. Ему, еще мало разбирающемуся в жизни, ничуть не казалось странным, что у него есть брат в далекой стране. Эльдарион скорей склонен был удивляться тому, как настойчиво пытается отец внушить ему симпатию к этому еще незнакомому юноше. Он и так привык относиться ко всем людям, как к родне, из этого огромного круга выкраивая значительно меньший, состоящий из отца, матери, сестер и Мэллос. Впрочем, Эльдарион, сделав какие-то, даже для себя самого таинственные выводы относительно Серебряного Лиса, уже был готов расширить этот маленький круг за его счет.

— Отец, и зачем тебе нужно отправляться на север сейчас, да еще вместе с моим младшим братиком? — с почти искренним изумлением сказала Айлинэль, обнимая обеими руками привалившегося к ней Эльдариона.
Вся семья за исключением королевы собралась в той самой комнате с камином возле опочивальни Арагорна. Услышав слова старшей дочери короля, Серебряный Лис весело улыбнулся. Его окончательно приняли в качестве члена семьи, и юноша теперь постоянно чувствовал себя счастливым. Эльдарион и Нифрелос полюбили его сразу, со всей детской искренностью и пылом. Для них он был потерявшимся, а затем неожиданно нашедшимся старшим братом, с которым можно поболтать и поиграть в «морского дракона» и в «сорок воров». А гордячка Айлинэль оттаяла, когда разглядела, как предан этот непонятный юноша ее любимому отцу.
— На севере уже, наверное, холодно, — вставила Нифрелос, отрываясь на минутку от вышивания, по которому в потемках возила носом, из упрямства отказываясь отложить до завтра начатый узор.
— У меня все равно были дела в Аннуминасе, — ответил Арагорн, — к тому же я хочу показать Север Серебряному Лису и Эльдариону. Вы-то уже все были там.
— Да, — мечтательно пропела Нифрелос, — а весело было в Аннуминасе! Как мы Айлинэль в сугроб вытряхнули! Вот была потеха! — она засмеялась, прикрыв нос ладонью и хитро поглядывая на сестру.
— Не помню никакой особенной потехи, — отрезала старшая принцесса.
— Ты просто не видела себя со стороны, — мгновенно нашлась Нифрелос.
— Представляю, какое у нее было лицо, — засмеялся Эльдарион. — Нашу гордую Айлинэль — и в сугроб!
Девушка легонько шлепнула его по лбу, но мальчик все равно продолжал смеяться.
— Когда вы собираетесь отправиться? — спросила Айлинэль отца, когда восторг Эльдариона слегка утих.
— Чем раньше — тем лучше. Нехорошо, если снег застанет нас в пути, — ответил Арагорн. — До Эдораса, думаю, мы доберемся на почтовых, а потом, если вот у этого путешественника будет настроение, — он кивнул на Эльдариона, — двинемся дальше верхом.
— Будет!- немедленно закричал мальчик. — Будет! Я могу сразу верхом!
Услышав про почтовые, Серебряный Лис приуныл — это означало, что Акэбоно придется оставить в Минас-Тирите.
«А может, это и к лучшему, — подумал он потом. — Зачем ему тащиться в такую даль? Он и так проделал немалый путь. Здесь ему, по крайней мере, будет спокойно».
Тем временем Арагорн хлопнул в ладоши, призывая слугу.
— Что ты хочешь сделать? — спросила Айлинэль.
— Я подумал, почему бы нам с вами не выпить вина за дальнюю дорогу.
— Вина! Вина! — закричали Эльдарион и Нифрелос, которым пить его не полагалось.
Вошедший слуга, выслушал приказ, ушел и через несколько минут вернулся, неся на подносе два кувшина — с горячей водой и с вином, пять серебряных кубков и блюдо с печеньем.
Эльдарион и Нифрелос, сияя до ушей, немедленно схватили каждый по кубку и встали возле отца. Айлинэль и Серебряный Лис тоже поднялись с мест. Густое темное вино пахло сладкой виноградной кровью. Серебряный Лис, успевший за последнее время распробовать этот напиток, поднес чашу к лицу и с удовольствием потянул носом.
— Наши западные соседи причисляют виноградную лозу к чудесам света наряду с жемчугом и единорогами, — пробормотал он. — Я прекрасно понимаю их.
Вино для Нифрелос и Эльдариона сильно разбавили водой, но дети все равно были довольны.
— Ну, кто скажет что-нибудь? — спросил Арагорн. — Было бы несправедливо пить такое вино в молчании.
— За звезду плавающих и путешествующих! — выпалил Эльдарион, которого даже уважение к взрослым не могло удержать от того, чтобы не провозгласить такие удачные слова, вдруг пришедшие к нему в голову.
— Отлично сказано, — заметила Айлинэль, а Арагорн кивнул, ласково взглянув на сына.
Они не успели поднять кубки, как раздался стук в дверь.
— Кто это? — спросил Арагорн, и все вдруг ни с того ни с сего подумали, что вечер испорчен.
Вошел слуга и с поклоном доложил, что королева немедленно желает видеть супруга.
Арагорн оглядел своих погрустневших детей, быстро отпил из своей чаши, отдал ее Айлинэль и сказал:
— Пейте без меня, я сейчас вернусь.
— Ну, слышали, что сказал отец? — заметила Айлинэль, когда король ушел, и, подавая пример, поднесла свой кубок ко рту.
Все выпили, впрочем, безо всякого удовольствия.
— Фу, — сказала Нифрелос и с непринужденной гримасой высунула язык.
— Компот вкуснее, — поддержал ее Эльдарион и печально посмотрел на дверь.

Покои королевы были ярко освещены. Она ожидала супруга, сидя в кресле, до того похожем на трон, что у Арагорна вздрогнуло сердце. Он, словно заигравшийся непослушный ребенок, оказался вдруг перед прекрасной и грозной владычицей и не знал, что сказать и что сделать.
Арвен выручила его. Скорее всего, ей вовсе не хотелось выглядеть надменной перед своим супругом, поэтому она сказала: «Здравствуй» и «Сядь» своим обычным голосом, в котором для Арагорна и сейчас, как годы назад, звучали эльфийские лютни и серебряные колокольчики.
Он сел напротив королевы и уперся ладонями в колени. Супруги смотрели в глаза друг другу и ясно видели там все то, что им предстояло сейчас сказать. Словно чистая мысль не может перекочевать из сознания в сознание без того, чтобы не быть закованной в неуклюжую словесную броню.
— Зачем ты хотела меня видеть? — спросил Арагорн.
— Ты давно не был у меня, — ответила Арвен. — Ты так редко бываешь не занят. Вот и сейчас тоже.
— Я был с детьми.
— Со всеми своими детьми, — воскликнула королева, и в голосе ее прозвучала до того пронзительная и жалобная нота, что пораженный Арагорн вскинул на нее глаза. Лицо Арвен не изменилось, только между бровями залегла едва заметная складочка, и глаза казались неспокойными.
— Да, — стараясь, чтобы голос его звучал как можно спокойней, произнес Арагорн, — со всеми своими детьми.
Супруги снова смотрели друг на друга. Король видел, что Арвен взволнована и удручена и с каждой секундой ей все хуже. Он очень жалел ее сейчас, но понимал, что нужно договорить до конца.
— У меня есть сын, — сказал король.
Арвен не отводила от него глаз, словно умоляла, чтобы он продолжал говорить и с помощью других слов залечил только что нанесенную рану.
Но Арагорн никак не мог придумать, что сказать. Лицо королевы некрасиво исказилось, впервые за всю ее долгую жизнь из глаз выкатилось две слезы. Она показала Арагорну ладонь с выпрямленными пальцами, на одном из которых сияло кольцо Барахира.
— Это твое золото? — сказала она. — Для чего я ношу твое золото? Где цена твоей верности, Эстель?
От этих слов, произнесенных прерывающимся голосом, переставшим быть мелодичным, Арагорн ощутил, будто прямо в сердце ему вонзили отравленный кинжал, боль от которого не утихнет и годы спустя после того, как лезвие извлекут из раны. Он низко опустил голову, но где-то в глубине себя, за кромешным мраком жалости и стыда, ощущал тлеющий негасимый огонек упрямства.

* * *

Башня уходила в небо все так же, как сотни лет назад. Складывавший ее черный камень равнодушно поблескивал в лучах закатного солнца, он не поддавался времени, только недавние бурные и героические события оставили на нем несколько царапин. Чистое озеро — на дне был виден каждый камушек, — окружало Ортханк. А на берегу озера в тени деревьев стоял человек и, задрав голову, смотрел вверх, на три сходившихся в небе черных острия. Он созерцал эту мрачную картину даже, пожалуй, с некоторым удовлетворением, прищурив глаза и плотно сжав губы, как будто это помогало ему лучше разглядеть невиданное зрелище, которого в нынешние времена мало кто удостаивался из смертных и бессмертных.
Закончив разглядывать Ортханк, человек огляделся вокруг, на огромные деревья с пестрыми осенними шелковистыми кронами, на стволы и густой подлесок, превращавшие бывшие владения Сарумана в неприступную крепость, покачал головой и тихонько рассмеялся. Так же одобрительно, как смотрел на впивающиеся в облака зубцы башни. Потом он получше закутался в свой темный потрепанный плащ и без всяких раздумий углубился в лес, не пропускавший к озеру никого из живущих, по указу Великого короля Гондора.
На тракт он вышел к полудню следующего дня. Вчера еще сияло и грело солнце, последнее солнце этой осени, а сегодня уже зарядил мелкий дождь, дорога размокла. Под ногами чавкала темная грязь, замешанная на опавших листьях, деревья словно облетели в один миг. Человек шел медленно, закрыв лицо капюшоном от мороси и тяжело ступая по грязи своими подбитыми дорожными сапогами. Он устал и продрог, но этот неприятный факт был путнику совершенно безразличен. Ему нравилось идти вперед, неизвестно куда, не задумываясь о цели и смысле этого путешествия. Ему нравилось, что он совершенно свободен и может думать все, что хочет, и смотреть, куда вздумается: на эти серые деревья, на черные лужи с плавающими в них яркими разноцветными лодочками опавших листьев, на размытую жирную дорогу. Он с удовольствием думал, что скоро кончится лес и пойдут степи с желтой травой, и тогда для взгляда не будет ни одной преграды, он увидит горизонт и серое небо, смыкающееся с золотой степью в прозрачной жемчужной дымке дождя. Он думал, что ночью разожжет костер, как сделал это прошлой ночью, только выберет местечко посуше и снова будет смотреть на вольное пламя, пляшущее над пузырящимися от смолы дровами. А потом он будет спать, и почти не видеть снов, просто часть времени пройдет так, что ему не надо будет заботиться о нем, разве не чудесно? А может он встретит кого-нибудь дорогой… Он рассмеялся, подумав об этом. Жизнь была прекрасна.

На постоялом дворе у тракта недалеко от Мглистых Гор было совсем немного постояльцев. Правда, хозяин трактира «Королевский олень» смотрел на это обстоятельство без всякого пессимизма, потому что понимал — осень наступила окончательно, торговый сезон закончен, теперь до весны придется перебиваться тем, что накопили за лето, да случайными удачами. А спокойная зима — это то, что нужно семейному человеку. Год был яблочный, сидра нагнали целый подвал, с кем выпить всегда найдется. Вот и сейчас его знаменитый сидр пили трое путешественников, пришедших с севера по тракту. Трактирщик понял, что это семья — отец и двое сыновей, один уже взрослый парень, а второй совсем мальчик, лет десяти, высоконький и стройный, весь в отца. Старший тоже был похож, но это трактирщик разглядел, когда подошел под разными предлогами к их столу раз десять, не меньше. Профиль точно был отцовский — ровный, как на новых монетах с изображением короля Эллесара, а вот агатово-черные глаза уже, чем у всех людей Запада, лицо и скулы очерчены не по-нашему, а уж как одет и причесан, такого трактирщик отродясь не видал. Диковинная компания по такому времени. Особенно трактирщик удивлялся, что отец, вроде солидный, неглупый мужик, да и путешественник бывалый, по всему видать, потащил с собой в дорогу по такому времени мальчонку. Времена, конечно, спокойные, не в пример прошлым, да в дороге всякое случиться может. Он так увлекся созерцанием странного семейства, которое, впрочем, никакого внимания на него не обращало, а уписывало за обе щеки поданную еду, что не заметил, что в трактир вошел еще один путник. Он старательно вытер грязные сапоги об набитую у порога железную скобу, скинул на скамью темный мокрый плащ и вопросительно огляделся по сторонам. Взгляд был такой, как будто он посетил первый трактир за всю свою жизнь и поражен увиденным. Хозяин опомнился и поспешил к нему.
— Что будет угодно господину? — спросил он, кланяясь с большим достоинством. — Позвольте плащик.
Плащ был тяжелым от воды, с него лило на пол, и трактирщик тут же пристроил его рядом с сушившейся у камина одеждой других путешественников.
Гость ответил на поклон и сказал неуверенно:
— Я хотел бы погреться у очага и съесть что-нибудь.
— А ночевать не будете? — осведомился хозяин разочарованно.
— Ну, если можно переночевать… — незнакомец улыбнулся, у него были ровные, белые, как снег, зубы с чуть заостренными резцами и очень обаятельная улыбка.
— Отчего же нельзя… конечно, можно. Вот, пожалуйте сюда, сейчас подам ужин.
Трактирщик усадил новоприбывшего за стол поближе к камину и удалился на кухню, чрезвычайно гордясь таким наплывом народу в этот гнусный осенний вечер.
Арагорн наелся быстро. У него с самого начала путешествия возникло сладостное ощущение полной свободы и счастья, и он со смущенной радостью понимал, что все его старые навыки и привычки возвращаются к нему. Он снова становился Бродяжником, Северным Следопытом, как будто и не было никакого короля Гондора. А уж учить своих сыновей всему, что он умел, было самым упоительным занятием в его жизни. Он посмотрел как они едят — Серебряный Лис — вынутыми из-за пазухи палочками (удивительная вещица, при надобности он мог обратить их в пару тонких метательных ножей), а Эльдарион — вилкой и ножом, с завистью поглядывая на брата. Лис учил его есть палочками, но мальчик еще плохо с ними справлялся. Полюбовавшись на сыновей, Арагорн благодушно оглядел трактир задержав взгляд на путнике, прибывшем позже них. Он был молод, не старше тридцати, одет в темно-серый дорожный костюм. Он, видно, здорово вымок — черные волосы до плеч вились подсыхающими прядками вдоль бледных, чуть западающих щек, профиль был острый, нос с горбинкой. Арагорна заинтересовало, как он ел. Каждый кусок он прожевывал с таким наслаждением, которое нельзя было объяснить даже долгой дорогой, холодом и усталостью. Он все время улыбался. Несколько раз подносил скибку хлеба к лицу и вдыхал его запах. Потом он пригубил сидр из толстой глиняной кружки и покачал головой.
— Отличный сидр, — произнес он негромко, обращаясь то ли к себе, то ли к окружающим. Отпил еще и, перехватив взгляд Арагорна, поднял кружку, показывая, что пьет его здоровье, и улыбнулся. Арагорн улыбнулся и кивнул в ответ, не видя никаких причин, чтобы быть невежливым с дружелюбно настроенным человеком. Он даже подумал, не подсесть ли ему к незнакомцу, может, тому будет приятна компания, но тут к нему подошел трактирщик, говоря, что комнаты готовы, он может посмотреть и отнести вещи. Серебряный Лис вскочил было идти с отцом, но Арагорн строго приказал ему оставаться здесь, доедать, приглядывать за братом и поднялся наверх.
Пока отец был наверху, братья расправились с едой. Серебряный Лис сел на лавку, поджав ноги, и погрузился в короткие послеобеденные размышления, чтобы лучше усвоить проглоченное, как и подобало настоящему харадскому воину. Эльдарион, покрутившись по трактиру и с любопытством оглядев толстые деревянные балки, расписанные неизвестным местным умельцем, подсел к камину. Пламя трещало, разбрасывая искры, мальчик разомлел от сытной еды и тепла и не заметил, как рядом с ним прямо на пол опустился незнакомец, ужинавший за соседним столом.
— Если внимательно поглядеть в огонь, то можно увидеть ящерку, — сказал он задумчиво, обращаясь в никуда, но мальчик сразу понял, что с ним хотят заговорить, но смущаются.
— Ящерку? — переспросил он. — Какую ящерку?
— Огненного Дракона, — охотно объяснил ему незнакомец. — Он совсем небольшой, вот такой, — и он показал пальцами, какой. — Он пляшет. Вон, смотри.
Эльдарион глянул и тут к собственному изумлению увидел, что пламя и вправду свивается в маленькую золотистую ящерку, смешно перебирающую лапками. Видение длилось несколько секунд и тут же исчезло, когда мальчик мигнул. Он посмотрел на незнакомца — тот беззвучно смеялся.
— Вы волшебник? — спросил мальчик почтительно.
— Я? — покачал тот головой, скорее огорченно. — Нет. Я… как это сказать? Я умелец. Я очень много чего умею.
— Отец мне говорил, что хвастаться нехорошо, — назидательно ответил Эльдарион. — Что если ты чего умеешь, надо об этом молчать.
— Ясно, — отозвался незнакомец расстроенно — то ли похвастаться хотел, а не дали, то ли просто осознал порочность своего поведения. Эльдарион помолчал немного для солидности, потом все-таки пожалел собеседника. Да и любопытство было слишком сильным, чтобы молчать.
— Это вы сделали ящерку? — спросил он.
— Нет, не я, — новый знакомый посмотрел на мальчика пытливыми черными глазами. — Она живет в огне. Я просто знаю, что она там живет. — Похоже, он был рад, что его юный собеседник сменил гнев на милость. — Я вообще много чего знаю об огне, — не удержался он опять от хвастовства, но мальчик не стал его обрывать.
— Расскажи, — попросил он.
Но послушать ему не дали. На плечо Эльдариона опустилась тяжелая теплая рука, он поднял голову и увидел отца.
— Ты завел себе нового друга? — спросил Арагорн без беспокойства, просто с тем спокойным вниманием, которое было свойственно ему всегда. Незнакомец быстро вскочил на ноги.
— Простите, — сказал он с обезоруживающей искренностью. — Я сам заговорил с вашим сыном. Я совсем один в дороге, мне хотелось поговорить хоть с кем-нибудь.
— Что вы, я очень рад, что вы заговорили с ним, — учтиво ответил Арагорн. Тем временем к ним подошел Серебряный Лис и неслышно встал за плечом отца. — Надеюсь, он был вежлив?
— О да, — рассмеялся незнакомец, — и рассказал мне кое-что, чего я не знал. Что нельзя хвастаться, например. Сказал, что этому его научили вы.
Арагорн посмотрел на Эльдариона, и тот потупился, но тут же поднял голову.
— Пап, он показал мне ящерку в камине, правда. Я ее видел.
Арагорн улыбнулся. Опять взглянул на незнакомца и протянул ему руку.
— Меня зовут Торон, — сказал он. — А это мои сыновья. Серебряный Лис и Эльдарион.
— Красивые имена, — отозвался тот. — А мое имя Гор, — и он пожал протянутую руку.
Арагорн слегка нахмурился и хотел что-то сказать, но Гор опередил его:
— Знаю, знаю, мое имя никому не нравится, но что ж поделать.
— Вы меня не так поняли, мне просто странно и… жаль вас, — закончил он.
— Не извиняйтесь, все хорошо, — улыбнулся Гор и предложил: — Может, выпьем еще сидру?
Эльдарион заснул прямо за столом. Опустил голову на ладонь, темные длинные волосы мальчика рассыпались по столешнице, во сне он смешно надул еще детские пухлые губы, и Серебряный Лис внезапно ощутил прилив острой нежности к брату, которого узнал только сейчас.
— Я отнесу его в комнату, — тихо сказал он мужчинам, они не прервали беседы, а только стали говорить тише.
— Хорошо, — отозвался отец. — Слева по коридору. Только укрой его теплее.
Эльдарион был тяжелым, но юноша справился со свой ношей и так осторожно уложил брата, что мальчик так и не проснулся, только забормотал что-то протестующее, когда юноша стал его раздевать. Укрыв спящего, Серебряный Лис поспешил вернуться в зал — он устал и хотел спать, но ему редко приходилось присутствовать при столь интересных разговорах.
Отец и путешественник с коротким именем Гор (интересно, чем оно не понравилось отцу? Хорошее имя, не хуже любого другого) говорили о прошлом. Не только о Войне Кольца, которую Серебряный Лис представлял себе довольно хорошо и по рассказам матери, и наслушавшись о ней от отца. Они говорили о более далеком прошлом, в котором молодой человек ничего не понимал, но слушать их было удивительно интересно. Отец и их новый знакомый то рассказывали друг другу истории, которые вызывали в юноше удивление и восхищение, то спорили о том, что было на самом деле, то с азартом выясняли, какие ошибки допустила та или иная враждующая сторона. Серебряный Лис видел, что отец смотрит на Гора со все возрастающим удивлением и уважением. Видимо, знания такого молодого человека ничем не уступали его собственным, а то и превосходили их. Лис слушал молча, он никогда не осмелился бы вступить в разговор старших без особого разрешения, если бы Гор сам не спросил его:
— Ты с востока?
Темные глаза его глядели с пристальным любопытством, которое, может быть, показалось бы слишком бесцеремонным там, где вырос Серебряный Лис, но сейчас юноша не видел в этом ничего оскорбительного. Он вежливо испросил у отца разрешения ответить и, получив кивок, церемонно поклонился и назвал свое полное имя, семью и ранг. К его немалому удивлению, Гор ответил таким же церемонным поклоном и произнес ритуальную приветственную фразу на языке Харада, причем без малейшего акцента. От певучего звука родного языка у Серебряного Лиса защемило сердце, и он, переборов застенчивость, спросил, бывал ли уважаемый господин в его стране.
— Да, бывал, — задумчиво ответил Гор. — Вы — великие искусники.
И, вежливо испросив разрешения, взял палочки для еды, которые лежали на столе рядом с Серебряным Лисом. Он разглядывал тонкий рисунок, а юноша не мог оторвать взгляда от его рук. Он никогда не видел таких узких изящных кистей, таких длинных, красивых и умных пальцев, которые трогали изысканную вещицу со всей любовью и уважением, с каким только можно относиться к неживому предмету. Серебряный Лис перевел взгляд на отца. Арагорн смотрел туда же, куда и он, но на его лице было странное выражение, как будто король пытался что-то вспомнить, что-то основательно забытое, но бесконечно важное. Гор внезапно поднял голову и посмотрел на него в упор. Арагорн вздрогнул и отвел глаза.

Утром дождь прекратился, и на землю лег туман, белый, как густая сметана. Не видно было почти ничего на расстоянии вытянутой руки, и достаточно было пять минут постоять на улице, чтобы вся одежда покрылась дрожащими капельками воды. Серебряный Лис седлал лошадей. Он с наслаждением вдыхал туман, утренний холодок октябрьского утра пробирал его до костей, но от этого юноше только прибавлялось бодрости. Ночь он проспал, как убитый, без снов, но едва открыв глаза, стал думать про вчерашнее знакомство и особенно про странное выражение на лице отца, когда он смотрел на Гора. Юноша отлично понимал, что здесь другой мир, не тот, к которому он привык. Он видел, что в этом мире достаточно тайн и своих скелетов в шкафу, ему ли не знать, он сам был такой тайной. Но здесь он чувствовал куда больший секрет, чем собственное незаконное происхождение. Серебряный Лис был честолюбив не обычным жадным честолюбием человека Запада, одержимого жаждой власти, но по-другому. Он хотел что-то значить в глазах отца не только как его сын, но и как человек. Он хотел что-то значить в глазах этого странного мира, быть причастным к нему и к его тайнам. Сейчас романтичному мальчику казалось, что он зацепил, угадал кусочек какой-то древней тайны, и он не хотел упускать такой возможности. Поэтому, когда Арагорн вышел во двор с дорожными сумками, он обратился к отцу с вопросом:
— Отец, а господин Гор идет туда же, куда и мы?
— Да, он говорил вчера, что идет по тракту к Рохану, а что?
— Может, мы предложим ему путешествовать вместе? — осторожно спросил Лис.
— Можно предложить, — пожал плечами Арагорн. — Я даже могу дать ему запасную лошадь. Тебе он понравился?
— Он очень интересно рассказывает, — уклончиво ответил юноша.
Тут на крыльце появился Гор, закутанный в свой плащ. Арагорна удивило, что у путешественника, отправляющегося в такой далекий путь, не было даже сумки. Гор подошел к отцу и сыну, улыбнулся и пожелал им доброго утра. Он не то чтобы напрашивался на совместное путешествие, но когда Арагорн предложил ему сопровождать их, согласился с большой радостью. Серебряный Лис внимательно следил за отцом, но лицо гондорского государя ничего не выражало, кроме дружеского расположения к интересному спутнику.

Дорога вела четырех путников на север, уводя все дальше от просторных роханских равнин, от Андуина, от мягкой южной зимы. У пределов Арнора они впервые попали в снегопад, и Эльдарион с Серебряным Лисом шумно восхищались большими хлопьями, вдруг повалившими с низкого неба. Снег быстро налипал на конские шеи и крупы, на плечи и согнутые в локтях руки. Почти с той же скоростью он таял, и вскоре лица у всех оказались мокры и плащи потемнели от влаги. Но это была еще не настоящая зима. Это была нежная, как голос флейты, прелюдия к внушительной симфонии зимних бурь, навстречу которым отважно двигались путешественники. Поначалу еще можно было ночевать под открытым небом, если закутаться получше в одеяла и плащи и поддерживать всю ночь костер. Но постепенно морозы набирали силу, и Арагорн перестал уклоняться в сторону от большой дороги, на которой регулярно попадались постоялые дворы.
Со своим новым попутчиком Гором путешественники поладили, но не более того. Он был сдержан и не лез в их общество, предпочитая наблюдать за отцом и сыновьями с некоторого расстояния — доброжелательно, но на первый взгляд вполне безразлично. Первое время Гор беседовал с Арагорном, но со временем эти беседы как-то сами собой сошли на нет. Перебрав все известные темы для разговора, выслушав мнение собеседника и высказав свое, они убедились, что безразличны друг другу.

Спустя две недели пути от Изенгарда они находились уже на землях Арнора, еще безлюдных и все еще опасных.
— Какая глухомань, однако, — сказал Серебряный Лис, приподнимаясь в стременах и глядя вокруг, на холмы и перелески, бурые и рыжие, присыпанные тающим снегом, на слабую тень то ли гор, то ли туч на горизонте. — Где мы будем ночевать, отец?
— Тут в нескольких лигах есть небольшой домик, выстроенный для охотников. Зимовье. Надо туда добраться засветло. Видишь тот лесок? — он показал на серую почти невидную гусеницу, припавшую к земле. — Давай к нему.
И эти слова словно что-то разбудили в вечереющем сером небе. Снег стал падать сильнее и скоро повалил так, что путники почти не видели друг друга. Арагорн вел лошадь Эльдариона под уздцы, Гор ехал рядом с Серебряным Лисом. Продвигались медленно, в белой каше, которая покрывала землю все гуще, ничего не было видно. Арагорну снег залеплял лицо, приходилось все время отирать его рукой в кожаной перчатке, у него уже было такое чувство, что лицо задубело и горит, а рот полон волосков от меха, которым подбита перчатка. Он полностью сосредоточился на продвижении вперед, на том, что надо провести через снег Эльдариона, и был уверен, что Гор и его старший сын едут следом. Мальчик не жаловался, сидел в седле прямо, тоже постоянно вытирая лицо, и старался сам править своей измученной лошадью.
Ощущение, что он больше не знает, где Серебряный Лис и его спутник, настигло Арагорна внезапно. Он остановил лошадь и, щурясь от налипавшего на ресницы снега, стал вглядываться в белую тьму. Никого не было. Ничто не шевелилось, кроме мерно падающих хлопьев, и тут Арагорн испытал такой ужас, какого в жизни не испытывал. Его мальчик исчез. Его мальчик, которого он так надолго потерял и теперь наконец обрел снова. Первым его желанием было бросить все и рвануться в метель, на поиски. Его безумно мечущийся взгляд попал на Эльдариона, и он увидел, что тот напуган, но старается держаться спокойно.
— Отец, — спросил мальчик дрогнувшим голосом, — что случилось?
— Все в порядке, — уже спокойно ответил Арагорн. Он огляделся и увидел совсем рядом смутно выступающий из кружащегося снега высокий дуб.
— Видишь? — обратился он к сыну, указав на дерево. — Привяжи к нему лошадь и жди. Я скоро вернусь.

Серебряный Лис и Гор ехали в нескольких метрах от Арагорна и негромко переговаривались. Юноша считал, что недостойно воина обращать внимание на такие мелочи, как снег, хотя он очень досаждал ему, а Гор надвинул капюшон на лицо, да и вообще Лису казалось, что он меньше обращает внимания на тяготы путешествия, чем остальные. Постепенно они замолчали, говорить стало трудно, и внезапно Лис, занятый только лошадью и борьбой с снежной крупой, ощутил, как ему на плечо легла рука. В своем смутном состоянии он решил, что Гор пытается привлечь его внимание, обернулся, и кровь в его жилах внезапно превратилась в ту же колючую снежную кашу, которая окружала юношу. Снизу на него смотрело лицо, которое просто не могло быть человеческим. Белое, как мука, с красивыми, даже, пожалуй, изысканными чертами, окруженное ореолом черных, как обсидиан, волос, развевающихся по ветру, оно было холодным и плотным, как лед, искривленным в страшной гримасе алчности, а глаза, в упор глядевшие на юношу, горели, как серебро под солнцем. «Это женщина, — бессвязно подумал Серебряный Лис, — это Зимняя королева, она пришла за мной». В детстве мать часто рассказывала ему про Зимнюю королеву, приходящую по ночам в лютый холод за непослушными детьми. Теперь он был уверен, что этот демон явился за ним. Губы существа были белыми, они шевельнулись, то ли для того чтобы сказать что-то, то ли для того, чтобы исказиться в еще более чудовищной гримасе, и юноша понял, что, когда тварь начнет пить его кровь, эти губы станут красными, как клубника. Он не выдержал и закричал.
На его глазах лицо твари покрылось серебристым мехом, вытянулось, чудовищно исказилось во всех пропорциях и стало мордой волка. С рычанием он прыгнул вперед. Все эти метаморфозы заняли не более мига, и Серебряный Лис не был уверен, что они происходили в действительности, а не явились плодом его воображения. Его Акэбоно с диким визгом прянул в сторону, развернулся и ударил волка обеими задними ногами. Серебряный Лис едва удержался в седле, вцепившись пальцами в луку. Он чувствовал, что упасть сейчас на землю означает верную и немедленную смерть. Акэбоно кидался то в одну, то в другую сторону, наугад нанося удары копытами, из под которых взрывались фонтаны снега. Конь чутьем понимал, что оставаться в непрестанном движении — единственный способ отдалить гибель хотя бы на несколько минут. Со стороны это походило на пляску демона, а не на смертельный поединок. Еще одна волчья пасть вырвалась из снежной каши и клацнула зубами прямо у лица Серебряного Лиса. Тот почти в беспамятстве ударил ее жесткой перчаткой по глазам. Спустя миг Акэбоно отшатнулся в сторону. От резкого рывка челюсти юноши клацнули, это словно напомнило его рту о священной обязанности призывать на помощь в случае, подобном этому. Отчаянный крик быстро заглох в снежной сумятице, но его оказалось достаточно, чтобы Гор, мечущийся совсем неподалеку на своей ослепшей от снега и ужаса лошади, понял наконец, где находится юноша и ринулся к нему на помощь.
Волки серебристыми, неразличимыми на фоне снега бугорками залегли как раз на границе пространства, превращенного усилиями беснующегося Акэбоно в средоточие ярости всех бурь на свете. То и дело то один, то другой бугорок кидался в эту сумятицу, в которой иногда можно было различить темный силуэт коня, и почти тут же вылетал обратно, отчаянно визжа и подвывая. Волки, какими бы страшными тварями они ни были на самом деле, все же волки, они ждали и готовы были ждать очень долго. Силы лошади не вечны, когда-нибудь ей придется остановиться хотя бы на мгновение, и тогда следующий бросок может оказаться удачным.
Гор появился среди волков внезапно, выскочив из бури на своей спотыкающейся лошади. Самые быстрые среди волков не успели даже приподняться, как он уже закричал на их жутком наречии, потрясая в воздухе кулаком:
— Кто дал вам право убивать?! Кто дал вам право убивать?!
Навстречу ему кинулась старая волчица — глава стаи:
— Как ты смеешь спрашивать нас об этом? Только один может спрашивать нас об этом! — клацнули ее зубы, когда она ринулась вперед и вверх, целясь в горло дерзкому выскочке.
Но в следующий момент произошло то, во что невозможно поверить. Человек, который выглядел, как человек, и пах, как человек, в воздухе схватил за горло прыгнувшего волка. Волчица задохнулась, ей показалось, что горло сдавила стальная рогатина, как прошлым летом, когда ее выследили деревенские охотники. Ей тогда удалось уйти, убив троих, но на горле остался шрам, который болел в сырую погоду. Теперь прямо в этот шрам впились пальцы страшного всадника. Он с усилием удержал на весу тяжелое тело и проговорил прямо в блестящие серебром глаза:
— Я — тот один, старая дура, меня ты должна узнавать в любом обличье. Так или не так?
Волчица захрипела, слюна из ее пасти текла прямо на рукав кожаной куртки Гора. Серебряные глаза поблекли. Волчице показалось, что из-за плеч всадника вырвались жаркие языки пламени, заревели и потянулись к ней.
Гор разжал пальцы. Волчица, не оглядываясь, понеслась прочь, а за ней, подвывая, ринулась перепуганная стая. Акэбоно остановился, вздрагивая шкурой, прядая ушами и нюхая воздух. Он пытался отыскать волков, но его слух, зрение и обоняние заверяли, что все спокойно на мили вокруг.
Снег все валил, становясь гуще. Из этого снега появился Гор. Он взял под уздцы Акэбоно и повел за собой.
— Гор! — воскликнул Серебряный Лис, едва не плача от пережитого ужаса. — Куда делись волки? Как я перепугался, я думал, что мне конец.
— Все, уже все, — спокойным тоном ответил Гор, — держись, скоро мы доберемся до жилья.
— А отец и Эльдарион? Ты не знаешь, где они?
— Там, куда мы направляемся, — последовал такой же спокойный ответ.
Серебряному Лису казалось что прошло как минимум два часа, прежде чем Арагорн, запыхавшийся, на взмыленной лошади, вынырнул перед ними из метели. На самом деле они с Гором ехали вперед не более десяти минут.
— Что с тобой, что с тобой? — спрашивал обезумевший Арагорн, сжимая мальчика в объятиях и чуть не выдирая его из седла. Серебряный Лис, стуча зубами от запоздалой реакции на шок, бессвязно объяснял что-то про Зимнюю королеву, про волков, про то, что они исчезли. Арагорн перевел взгляд на Гора. Тот сидел в седле спокойно и смотрел куда-то в сторону.
— Я потом все расскажу, — сказал он. — Или он расскажет, он видел больше. Где второй мальчик?
— Да, надо вернуться быстрее, он там совсем один.
Эльдарион отыскался на удивление быстро, на первый же оклик Арагорна из снега раздалось громкое: «Я здесь, отец», и через несколько минут все четверо путников собрались вместе.
Дальнейшая дорога заняла немного времени, но была ужасна. Позже Арагорн думал, что только его чутье, отточенное в долгих странствиях, помогло ему каким-то чудом выплутать к старому зимовью, возникшему перед ними внезапно среди деревьев, как маленький, заваленный снегом призрак. Обмерзшего Эльдариона сняли с лошади почти без сознания, но в доме были припасены дрова, и скоро путешественники уже сидели у гудящего очага, передавая друг другу флягу с вином. Серебряный Лис отошел окончательно и рассказал всю историю по порядку. Арагорн, машинально поглаживая по волосам спящего у него на коленях Эльдариона, выслушал все молча и внимательно. Он не задал ни единого вопроса ни ему, ни Гору. Гор только улыбался, глядя на языки пламени в камине. Дождавшись конца рассказа мальчика, он встал и вышел в маленькие сени за дровами. Прислушиваясь к тому, как он там возится и гремит обмерзлыми поленьями, Арагорн тихо спросил Серебряного Лиса:
— А что делал он?
— Я не знаю, — мотнул головой юноша. — Но когда он появился, волки исчезли. И еще, — он помолчал, припоминая, — мне показалось, что он что-то кричал сквозь метель на чужом языке. А может, мне померещилось. Не знаю.
— Ладно. Выпей еще, сейчас поедим, тебе станет легче.
Тут вошел Гор, подбросил поленья в очаг и стал распаковывать седельные сумки.

Когда в очаге догорели поленья, и только угли под тонким слоем пепла светили ровным оранжевым жаром, Арагорн и Гор еще не спали. Со стороны низкой лежанки, из-под вороха одеял и плащей слышалось сонное дыхание Серебряного Лиса и Эльдариона. Этот звук вместе с ровным теплом от камина навевал дремоту и притуплял мысли, но Арагорн противился усыпляющему действию тепла и темноты.
— Послушай-ка, — сказал он, — мне все же хотелось бы узнать, что произошло после того, как на Серебряного Лиса напали оборотни. Я неплохо знаю их нрав. Они не уйдут просто так. Их кто-то прогнал?
Проговорив это, он искоса взглянул на Гора. Тот улыбнулся, неподвижно глядя в огонь.
— Да, — ответил он, — я тоже неплохо знаю их нрав. Может быть, в этом все дело?
Арагорн нахмурился. Он некоторое время молчал, а потом осторожно проговорил:
— Мало просто знать их. Мне бы пришлось драться с ними, а тебе, видно, нет?
Теперь он повернулся к Гору и пристально посмотрел в его лицо. Вся его поза выражала крайнюю степень внимания, казалось, еще минута, и он силой заставит Гора оторвать глаза от углей и повернуться в свою сторону.
Собеседник Арагорна отвел глаза от углей и повернулся в его сторону. Вся левая сторона его лица была облита огнем, правая погружена в тень, из которой остро горела искорка, засевшая в глазу.
— Никто не дерется с тем, кому служит, — заявил он.
Арагорн смотрел в лицо Гора, теряясь все больше и больше. Он не понимал, с кем рядом находится, но чувствовал, что от этого понимания зависит очень многое. В растерянности он опустил взгляд на сплетенные на коленях пальцы Гора и тут разгадка пришла к нему, такая простая и неправдоподобно жуткая, что он чуть не вскрикнул от ужаса. Наверное, поэтому он так долго не мог ничего понять — потому что истина была слишком очевидна и слишком невозможна для понимания.
Арагорн хотел вскочить, но ослабевшие колени не дали ему подняться. Гор по-прежнему сидел неподвижно, глядя на него. Руки его все так же покоились на коленях, и на левой не хватало среднего пальца.
— Ты не назвал мне свое полное имя, — Арагорн услышал со стороны свой голос, низкий и хриплый. — Как я мог понять?
— Догадался наконец? — лицо Гора не выражало ничего, хотя Арагорн ожидал увидеть на нем насмешку.
— Да. Ты Гортхаур, — произнеся это имя, он невольно вздрогнул.
— Да, — Гор отвернулся к огню, помолчал и сказал, как показалось Арагорну, со смешком: — Но и ты не назвал мне свое имя, Торон, отец Эльдариона. Арагорн, сын Арахорна, ведь так? Или ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя государь Элессар?
— Но как? — спросил Арагорн с отчаянием. — Мы же уничтожили тебя.
— Меня нельзя уничтожить, — пожал плечами Гор, — я бессмертен. Так же, как и мой господин. Вы уничтожили мою силу, но не меня.
Арагорн сжал кулаки. В его голове творилось такая сумятица, что он даже не понимал, что он должен делать: голыми руками задушить этого демона, сидящего рядом, на расстоянии вытянутой руки, или все-таки расспросить его обо всем.
— Как ты узнал меня? — спросил он наконец, плохо понимая, к чему этот вопрос.
— Я видел тебя в палантире, не забывай, — равнодушно ответил Гортхаур. — В каком-то смысле я совсем недавно народился на свет, но я все помню.
— Почему ты выбрал нас? — Арагорн все пытался поймать взгляд собеседника.
— Я вас не выбирал, — Гор посмотрел на него серьезно. — Это случайность.
— Я не верю тебе.
— Не верь. Я могу тебе рассказать все, если хочешь.
— Расскажи, — гондорский государь цеплялся за этот разговор как за соломинку, как за последнее, что ограждало его от безумия. Он — здесь, в этом заваленном снегом, заброшенном зимовье, у очага, рядом со своими спящими сыновьями, и напротив него сидит тот, кого называли Черным Властелином. Рассудок его трещал по швам.
— Со мной уже бывало так. Не так сильно, но… Видишь ли, сейчас моей силы нет со мной. Я почти человек. Я проснулся в лесу возле Ортханка за день до нашей встречи с тобой и… — Гортхаур замялся, видно ему не хватало слов. — Это как межвременье, понимаешь? Я сейчас не тот, с кем ты боролся, и не тот, кем появился на свет бесконечное количество времени назад. Я все помню, помню, что было со мной, но помню это так, как будто все происходило с кем-то другим. Мой рассудок сейчас свободен и от пут моей силы, и от оков моего предназначения. Я просто живу, живу, как младенец, который познает мир. Я думаю, что постепенно моя сила станет возвращаться ко мне, как ко мне возвращается физическая сила, — тут он усмехнулся, с удовольствием вспомнив схватку с волками. — Я не знаю. Но сейчас я не хочу ни мести, ни власти, ни зла. — Он покачал головой и посмотрел на Арагорна, который слушал его, как завороженный. — Я просто хочу еще побыть свободным, хоть чуть-чуть. Понимаешь?
Гондорский государь медленно кивнул.
— Вот. Тебе ведь тоже иногда хочется просто стать самим собой и побродить по лесам? Ты, наверное, поэтому и отправился путешествовать?
Арагорн кивнул снова.
— И я тоже. Мне нравится, понимаешь? Мне нравится смотреть на твоих сыновей и на тебя, даже если я возненавижу вас, когда снова стану собой прежним. Это странно, но это правда. Я помню, что ненавидел тебя.
Он опять стал смотреть на мерцающие угли.
— Я не знаю, что сказать тебе, — хрипло произнес Арагорн.
— Ты можешь меня убить, — внезапно сказал Гор. — Мое тело сейчас такое же уязвимое, как у тебя или у Эльдариона. Оно нуждается в сне, пище и воде. Если ты попробуешь убить меня сейчас, мы будем драться, но ты можешь зарезать меня во сне. Твой меч выкован специально для этого. И тогда я не вернусь еще очень долго.
Арагорн опустил голову. Он ни на секунду не задумался, насколько оскорбительно предположение, что он, Владыка людей Запада, может убить спящего. Он просто понимал, что вместе с появлением этого существа старый долг проснулся и опять лег на его плечи. Но теперь он не хотел этого.
— Зачем ты спас моего сына? — Арагорн посмотрел на Черного Врага прямо, как ни тяжел был взгляд спокойных, черных, как отверстия туннеля, глаз. Гор усмехнулся, словно не выдерживая того настойчивого вопроса, который был в глазах государя.
— Он хороший мальчик. Он нравится мне.
— Великие Валар! Я — твой должник, ты понимаешь это? — суровое лицо короля на секунду исказилось в судороге. Он никак не мог примириться с этим новым знанием. Но теперь существо, сидящее на полу рядом с ним, было не только врагом всего мира. Гортхаур делил с ним хлеб и кров, он был его спутником, он спас жизнь его сыну, сыну Осенней Хризантемы, он… Он был почти человеком, и король людей должен был заботиться о своем новом подданном. — Я не убью тебя.
Гортхаур расхохотался, весело, как мальчишка. Потом внезапно встал и подошел к двери. Приоткрыл ее, и Арагорн услышал свист вьюги и далекий вой. Гортхаур поманил его пальцем. Когда король подошел, то увидел, что прямо на пороге в снегу лежит белый волк и смотрит на них желтыми светящимися глазами. Увидев Арагорна, зверь деланно зевнул и отвернулся.
— Видишь? — Гор присел на корточки и запустил пальцы в густой мех. — Он охраняет.
— Кого? — спросил Арагорн.
— Нас от всех. Твоих детей от других волков. Меня от тебя. Какая разница. Он служит мне, он верен мне. Я даже думаю, что он любит меня, хотя вы уверены, что такого, как я, любить нельзя. Если ты убьешь меня во сне, он попытается перегрызть твое горло, хотя дела уже не поправишь, ведь так? В этом его любовь.
Арагорн засмеялся.
— Ладно, — сказал он, — пошли спать. Мы оба устали — и я, и твое человеческое тело. Ты расскажешь мне про любовь завтра.
И уже расстилая одеяла для себя и для Гора рядом с сыновьями, добавил:
— Мы с моим другом Йомером как-то пытались представить тебя влюбленным.
— Не получилось? — Гортхаур с наслаждением зевнул.
— Нет. Но теперь я уверен, что у тебя была большая любовь.
Арагорну было это странно, но в идиотском подтрунивании над Всеобщим Врагом он видел какую-то разрядку. Очевидно, считать его человеком было легче, чем понимать, кто он на самом деле.
— А как же. — Гор залез под одеяло, завернулся в него и уже сонно произнес: — Какие же вы, люди, идиоты. Вы совершенно не цените того, что у вас есть. Например, сон. Это так прекрасно. Дай мне волю, я бы спал все время, — и он тут же заснул.
Арагорн полежал несколько минут, стараясь привести мысли в порядок, но его скоро сморило. А Серебряный Лис, который и не думал засыпать, еще долго смотрел в потолок и обдумывал услышанное.

Зимний рассвет хорош, как сказка, когда нежно-розовые лучи солнца проникают в сверкающую чащу заваленного снегом леса. Но рассвет, который встретили путники в своей лесной хижине, был безрадостен. Ветер несся прямо с севера, увлекая за собой бесчисленные мириады снежинок и слипшихся снежных хлопьев. Он выл и свистел среди ветвей, залепляя снегом единственное окошко. В его голосе было злое торжество стихии, которую некому усмирить и которой ничто не может бросить вызов. В хижине был запас дров, и Арагорн очень порадовался этому обстоятельству, потому что страшно было подумать о том, чтобы выбраться наружу. Хуже было то, что подходил к концу овес для коней, да и припасы для людей таяли гораздо быстрей, чем хотелось бы.
Арагорн подошел к своим спящим сыновьям и осторожно потряс их за плечи.
— Вставайте, — прошептал он. — Эльдарион, Серебряный Лис, пора вставать.
Старший сын тут же поднял голову и улыбнулся отцу припухшими щелочками глаз, до того напоминая этим бессознательным движением свою мать, что у Арагорна сердце заныло нежной болью.
Эльдарион тоже проснулся, долго протирал глаза кулачками, потом сел в постели. Лицо его заливал румянец, бросив один взгляд на который, король поспешил приложить ладонь ко лбу мальчика. Лоб был горячим.
— Ложись обратно, — велел Арагорн. — У тебя что-нибудь болит?
Эльдарион покачал головой, а потом добавил:
— Дышать как-то не так.
В его детском голосе звучала растерянность. Раньше мальчик никогда не болел и теперь с удивлением и страхом прислушивался к новым ощущениям своего тела. Король подошел к сброшенным возле стены вещам, взял свою сумку и высыпал ее содержимое на стол. Среди всего прочего в сумке хранился мешочек с лекарствами.
Гор, который все утро неподвижно просидел в углу поблизости от очага, пристально наблюдал за Арагорном. Серебряный Лис взглянул на дорожного попутчика с любопытством. Он понимал, что ночью между ним и отцом произошло что-то, что положило конец товариществу и послужило началом каких-то новых, пока непонятных ему отношений. Впрочем, сейчас юношу занимали другие заботы. Он подсел к Эльдариону и, нашарив под одеялом руку мальчика, осторожно пожал ее.
— Что со мной? — спросил Эльдарион. — Я что, заболел?
— Да, но совсем не опасно. Вот увидишь, завтра тебе станет лучше. Ха, сколько раз я болел, да еще как, по целым неделям не мог встать с постели, а тебя мы поставим на ноги в момент, — стараясь говорить весело, отозвался Серебряный Лис.
Эльдарион пристально взглянул на него блестящими, потемневшими глазами и вздохнул. Серебряному Лису показалось, что мальчик не поверил ему.
Тем временем Арагорн вскипятил воды и высыпал в нее порошок, от которого в хижине сильно запахло травами. Когда питье было готово, он налил его в чашку и подошел к Эльдариону. Серебряный Лис встал и отошел в сторону. Мальчик выпил лекарство и снова лег. Арагорн накрыл его одеялом, велев:
— Спи.
Он даже не смотрел на Гора, все также неподвижно застывшего в своем углу, словно забыл о его существовании.
К вечеру Эльдариону лучше не стало. Лицо его от жара казалось отекшим, а волосы от пота, пропитавшего их, — грязными и сальными. Он все время просил отца сидеть рядом с ним. Ночь опустилась быстро, и вместе с темнотой пришли кошмары. Эльдариона болезненно раздражал свет открытого огня. Он все время беспокойно шарил глазами по углам комнаты, занятым нагромождениям теней, в бреду ему чудились мороки, оборотни, злобные карлики, даже Хозяйка Зимы, о которой когда-то рассказывал Серебряный Лис.
— Отец, что там? — беспокойно спрашивал он, пытаясь приподняться на локте.
— Там ничего нет, — отвечал Арагорн, — лежи, малыш. Давай я расскажу тебе что-нибудь.
Он осторожно укрывал сына одеялом, клал ладонь ему на лоб, не давая смотреть по сторонам, и начинал рассказывать истории об эльфийских княжествах, стараясь увести фантазию мальчика прочь от тварей, населяющих ночные кошмары.
Время от времени Эльдарион начинал кашлять. Его тело тряслось, он прижимал ко рту кулак, и лицо его страдальчески морщилось. Откашлявшись, он постанывал, осторожно пробовал дышать и нетерпеливо шепотом просил:
— Что было дальше?
Арагорн продолжал прерванный рассказ.
К полуночи Эльдарион наконец заснул. Арагорн подсел к камину, сгорбившись и неподвижно глядя на темную воду в подвешенном над огнем котелке.
Серебряный Лис подошел к нему:
— Ты не хочешь поесть, отец?
— Нет, не хочу, — не сразу ответил Арагорн. — Мы что, сегодня даже не ели? Ты, может быть, голоден?
Он обернулся к старшему сыну, и Серебряному Лису пришлось собрать все свое мужество, чтобы выдержать его взгляд, которому король тщетно старался придать выражение заботы. Юноша понял, что Арагорну сейчас нет до него дела, все его существо пребывает с Эльдарионом.
— Нет, я не хочу есть, — сказал он и сел рядом с королем. — Неужели так плохо?
— Очень плохо, — сказал государь, снова поспешно уставившись на воду в котелке, от которой уже шел пар. — Нам надо выбираться отсюда немедленно, но как?!
В отчаянии он ударил себя ладонью по бедру. Серебряный Лис понимал его — ветер завывал еще сильнее, от порога тянуло невыносимым холодом. Стоило сделать шаг от камина к двери, как ноги словно окунались по щиколотки в ледяную воду.
— Все как нарочно, и я не понимаю, почему? Так быть не должно, — сидящий рядом Серебряный Лис едва-едва расслышал этот шепот.
— Что толку сейчас в таких речах? Ты хочешь отрицать происходящее или выставить небесам счет за то, что тебе по ошибке послали чужую напасть? — раздался громкий голос.
Серебряный Лис едва не подпрыгнул от неожиданности, а Арагорн мгновенно развернулся к говорящему. Некоторое время он сидел не двигаясь, устремив взгляд на Гора. Серебряному Лису даже показалось, что отцу отказал язык и он никак не может совладать с собой, чтобы заговорить. Наконец он открыл рот, и юноше захотелось немедленно выскочить за дверь, несмотря на холод, такая ненависть звучала в словах Арагорна:
— Это твоих рук дело?
Серебряный Лис с ужасом переводил взгляд с отца на Гора, не понимая, что могло произойти между прежними добрыми товарищами, если сейчас воздух едва не звенит от их ярости.
— Вот уж нет! — воскликнул Гор, вскидывая руки ладонями вперед. — Хочешь найти виновного и покарать? Можешь постучаться головой о стену! А я здесь не при чем. Бури теперь не слушаются меня. Кто хозяин бурь, а, Эльфийский Берилл? Кто повелевает ветрами? Кто пошел против тебя?
— Уймись, дурак, — процедил король, задыхаясь. — Все это ложь.
— А какая тебе разница, ложь или нет? Твой сын умирает — вот единственная правда, которая тебе доступна.
— Он не умирает!
— Он умирает. Может быть, он умрет не сейчас. Может быть, тебе удастся даже спасти его. Но горячка уже у него в крови. Тебе ни о чем не говорит этот кашель? Увези своего сына отсюда живым, не пройдет и года, как ты станешь выносить от его постели тазы, наполненные клочьями его легких.
Арагорн наклонил голову вперед и глядел исподлобья, точно бык, окруженный сворой собак. Этот безотчетный жест сумрачного упрямства был единственным, что мог государь противопоставить словам Гора.
— Зачем ты мне все это говоришь? — проговорил он совсем тихо, опустив глаза. Сейчас как никогда раньше стало видно, какой долгий срок отмерян им от мига рождения, как много, слишком много для человека, было у него тревог, и горестей, и страстей.
Серебряный Лис только теперь понял, что его отец, которого он привык считать сильным, не старым мужчиной, уже давно миновал свой горный перевал.
— Затем, что я могу спасти твоего сына.

После этих слов надолго воцарилось молчание. Арагорн смотрел в пол между расставленных колен, упершись в них руками. От постели доносилось беспокойное дыхание Эльдариона, иногда мальчик коротко, болезненно постанывал.
— Чего ты хочешь? — спросил Арагорн.
Гор ядовито засмеялся:
— Отстрой мою цитадель, собери мои армии и верни мне кольцо. Тебе под силу это, король людей?
И тут же продолжал уже совсем другим, холодным и словно бы даже брезгливым тоном:
— Мне ничего от тебя не надо. Вот таковы все люди. Воображают себя благородными, а всех вокруг готовы считать подлецами. Я не Гортхаур Жестокий, я Гор. Такой же человек, как ты, я ничем от тебя не отличаюсь, разве что тем, что не готов обвинять первого встречного во всех грехах.
Серебряному Лису показалось, что Гор донельзя доволен своим положением и тем, что может разглагольствовать перед его отцом, как учитель перед учеником.
— Хорошо, — немного помолчав, ответил Арагорн. — Тогда спаси моего сына. Я прошу тебя.
Он посмотрел прямо на Гора, и тот отчего-то отвел глаза.
— Люди, люди, — пробормотал он и не нашел, чем закончить свою речь. Он направился к постели Эльдариона, и Арагорн поспешно поднялся с места и встал за его плечом. Гор подсел к мальчику. Эльдарион открыл глаза, в которых еще плавали отражения кошмаров, среди которых он проводил все время сна. Он беспокойно взглянул на Гора, перевел взгляд на отца и снова поспешно вернулся к Гору. Тот протянул руки и сказал:
— Иди сюда, маленький мой.
Эльдарион придвинулся к Гору. Тот без видимых усилий приподнял мальчика и усадил к себе на колени, придерживая одной рукой за плечи.
— Закрой глаза, — сказал Гор мальчику. — Видишь, как огненные драконы пляшут для тебя?
Эльдарион послушно опустил веки. Он поерзал, устраиваясь поудобнее, потом застыл неподвижно. Гор почти целиком закрыл его складками своего широкого плаща, который не пожелал снять, хотя в комнате было тепло. Некоторое время в тишине слышалось его глубокое и ровное дыхание и дыхание мальчика. Потом все стихло. Плечи Гора опустились, он поник над застывшим в его руках Эльдарионом.
Серебряный Лис с возрастающим страхом смотрел на эту пару, вдруг ставшую чуждой движению времени и пространству мира. Он чувствовал, что их самих нет там, где находятся их тела, доступные глазу и прикосновению руки, и все же где-то они есть — несутся под небесами, бесплотные, как мыльные пузыри. И этот чернокнижный фокус пугал юношу до нервной дрожи.
Арагорн положил руку на плечо Серебряному Лису.
— Пойдем. Тут смотреть не на что, — сказал он, и от его спокойного голоса страх Серебряного Лиса немного рассеялся. — Давай-ка поедим.
Они вернулись к огню, и Арагорн, натянув на руку перчатку, наконец снял с огня потемневший котелок, уже только наполовину наполненный кипящей водой. Они заварили чай и принялись размачивать в нем твердые, как камень, сухари.
— Гор — колдун? — только сейчас Серебряный Лис решился задать отцу этот вопрос.
— Да, — ответил Арагорн, — и злой. Но Эльдариону он вреда не причинит.
Юноша не стал спрашивать, почему его отец думает так, доверяясь убежденности, которая прозвучала в его голосе. Он занялся своими сухарями и чаем.
Скудный ужин кончился очень скоро. Арагорн, который в последние несколько минут то и дело оглядывался на Эльдариона, ладонью смел на пол крошки, встал и решительно направился к постели, где все так же неподвижно сидел Гор с мальчиком на руках. Серебряный Лис со своего места наблюдал за ним. Король наклонился к сыну, положил ладонь ему на лоб, попытался приподнять его лицо, чтобы заглянуть в глаза. Черты лица мальчика остались неподвижными. Он не чувствовал прикосновений отца.
— А долго они будут так сидеть? — спросил Серебряный Лис, чувствуя, как страх снова возвращается к нему.
— Не знаю. Подождем, — ответил ему Арагорн.
Он еще некоторое время постоял рядом с сыном, а потом пробормотал себе под нос слова, которые Серебряный Лис разобрал с трудом, а понять, как ни старался, не смог.
— Опять ты взялся за свое, старый монстр, — пробормотал король.
Остаток ночи Арагорн и его сын провели, сидя возле стола. Серебряного Лиса отчаянно клонило в сон, но он даже думать не хотел о том, чтобы прилечь рядом с Гором. Чтобы не так мучительны казались ломота в измученном теле и жжение под веками, юноша старался занимать себя работой. Он перемыл всю посуду, рискнув даже высунуться за дверь, чтобы выплеснуть грязную воду. Ветер немедленно воспользовался случаем, чтобы отхлестать его по лицу, набить за пазуху снега и как следует запорошить глаза. На короткое мгновение ветер стих, изменив направление. Горизонтально летящая белесая пелена бессильно опала и обратилась во множество снежинок, исполняющих в воздухе неторопливый танец. Стали видны черный лес и небо над ним. Там, наверху, ветер и не думал утихать. Он гнал по небу мутные клочья, похожие на силуэты ведьм. Серебряный Лис передернулся, выдохнул облачко пара и поспешил вернуться в дом. Он повернулся и едва не подпрыгнул от неожиданности. Рядом с ним стоял Гор. Он прислонился спиной к закрытой двери и молча глядел в небо поверх головы Серебряного Лиса. Лицо мужчины выражало предельную усталость. Он поглядел на юношу и с усилием отвалился от двери.
— Проходи, — одними губами шепнул Гор, давая Серебряному Лису дорогу.
Тот метнулся в дверь и застал самый разгар счастливой сцены.
Арагорн полулежал на постели, опираясь на локоть и загораживая собой сына. До юноши долетел его невнятный голос. Король о чем-то спрашивал мальчика, и Эльдарион едва слышно отвечал. Серебряный Лис подошел к ним. Эльдарион взглянул на него серьезно и улыбнулся. Видно было, что болезнь отпускает его. Мальчик казался утомленным и глядел на отца и брата отстраненно, словно все еще пребывал в нездешних областях.
— Спи, — сказал ему Арагорн, целуя мальчика в лоб.
Эльдарион послушно прикрыл глаза. Король обернулся к сыну. Он посмотрел на Серебряного Лиса, и ласковая улыбка тронула его губы.
— Ложись и ты, — проговорил он, похлопав ладонью по постели. — Скоро рассветет.
— Гор вылечил его? — недоверчиво спросил Серебряный Лис.
— Да.
— Послушай, отец, а ты знал Гора раньше? — юноша уселся рядом с Арагорном. Спать ему уже не хотелось.
— Да, — ответил Арагорн, прикрыв на миг глаза, чтобы подчеркнуть серьезность этого признания. Он глядел на сына так, словно ждал новых вопросов.
— А вы с ним раньше уже встречались? — наугад спросил Серебряный Лис.
— Во плоти нет, но мне уже приходилось говорить с ним. Правда, тогда он выглядел далеко не так, как сейчас.

За окном тихо и медленно падал снег, засыпая утоптанную площадку пред зимовьем, которую сегодня в поте лица расчистили Гор и Серебряный Лис. Арагорн и Гортхаур сидели перед очагом, мальчики уже спали. Эльдарион быстро шел на поправку, и Арагорн уже думал о том, что завтра, в худшем случае послезавтра, они могут отправиться. У лошадей кончался корм.
После излечения Эльдариона Гор выглядел осунувшимся и уставшим. Он мало разговаривал, почти не ел и старался как можно больше времени проводить вне хижины, если позволяла погода. Буря улеглась, как только мальчик пошел на поправку, и утром того дня Гор ушел на охоту. Серебряный Лис попытался сказать отцу, чтобы тот не отпускал его одного, но Арагорн только упрямо качнул головой.
— Ничего с ним не случится. Пусть идет.
Гор вернулся вечером и принес двух зайцев. Эльдарион с удовольствием выпил бульон, а Серебряный Лис ел мясо так, что за ушами трещало.
Арагорн исподволь наблюдал за их спутником. После того, как Гор очнулся от забытья, в котором он пребывал вместе с наследником гондорского трона, Арагорн уже не чувствовал в нем той ядовитой мрачной силы, которая казалось, стала накапливаться в Гортхауре снова. Сейчас он выглядел просто человеком, усталым и измученным, он казался Арагорну таким уязвимым, что его становилось жалко. К детям Гор старался не подходить, но Эльдарион все время звал его и требовал рассказать про огненных ящерок или еще про что-нибудь такое. И король Элессар с почти суеверным удивлением смотрел, как Гор не может сказать «Нет» больному десятилетнему мальчику, садится рядом и начинает рассказывать. Иногда он ловил на себе жадный любопытный взгляд Гортхаура, но не мог понять, что так хочет узнать Черный Враг.
Они сидели перед очагом, мальчики уже спали, и Арагорн ждал полуночи, чтобы еще раз напоить Эльдариона отваром. Гор, не отрываясь, смотрел в огонь. Внезапно он обернулся к королю Гондора.
— Что ты смотришь на меня все время? — спросил он зло. — Что ты хочешь узнать? Не отравил ли я твоего сына своим ядом, когда спасал ему жизнь?
Несмотря на злобу, который дышал голос Гортхаура, Арагорну внезапно захотелось рассмеяться. Черный Враг выглядел, как обиженный мальчишка, сделавший доброе дело и не дождавшийся благодарности.
Арагорн покачал головой.
— Нет. Я знаю, что ты не сделал этого, хотя, наверное, и мог. Мог ведь?
— Мог, — проворчал Гор, остывая. — Ладно. Не так уж мне нужна твоя признательность, как кажется.
— Тем не менее я очень благодарен тебе, — невозмутимо ответил король.
— Какая честь, — язвительно рассмеялся Гор. — Могу ли я рассчитывать на место министра?
— Ты, кажется, уже был министром. Помнишь, чем дело кончилось?
Гортхаур уже расхохотался вполне искренне. Так, что даже стал утирать выступившие на глазах слезы.
— Ладно, ну хотя бы придворным лекарем возьмешь?
— Я должен поговорить с женой, — спокойно ответил Арагорн, и тут они оба засмеялись.
— Так все-таки, — продолжил Гор, — я не понимаю. Ты следишь за мной, твой старший сын не сводит с меня глаз, только Эльдарион относится ко мне нормально. Что происходит?
— Ничего, — Арагорн пожал плечами. — Не беспокойся. Я просто пользуюсь представившимся случаем, чтобы узнать тебя получше.
— Ну конечно, — протянул Гор, — король людей, его взгляд проницает стены и человеческие души. Но я не человек, ты не забыл?
— Мы все созданы по образу и подобию Творца, — Арагорн пристально посмотрел на собеседника, и тот криво ухмыльнулся. Потом мотнул головой, словно отгоняя какую-то непрошенную тень.
— Узнавай, — ответил он, но в его тоне не было вызова. Скорее, какое-то тяжелое удивление. Они еще посидели перед очагом, потом стали укладываться спать. Гортхаур заснул сразу, а Арагорну не спалось. Он приподнялся на локте и зачем-то долго глядел на спокойное, бледное в полутьме лицо спящего, на его хрупкое горло и сам не знал, о чем думал.

Ночь — тихое время года, тихое, но ночью всегда происходит какая-то неведомая жизнь, о которой ничего не знает спящий, да и бодрствующие улавливают ее только краем глаза. Ветер свистит и воет за толстыми дубовыми стенами протопленного за несколько дней зимовья, шуршат и переругиваются в углу невидимые мыши, угли потрескивают и переливаются малиновым жаром в очаге, по стенам от внезапно взметнувшихся язычков пламени ходят тени и, похоже, их больше, чем предметов. Может, они тоже пришли отдать дань своему поверженному господину, как те волки, который редким кольцом окружили заброшенный дом в лесу? Глаза зверей тлеют, как желтые угли, из пастей серебряными облачками рвется пар, сегодня они принесли хозяину часть своей добычи, но и сами попили вдосталь горячей крови, им не страшен мороз. Они знают, что хозяин вернулся, хозяин спит, они охраняют его сон, и сон тех, других, которые спят рядом с ним. Они запомнили их запах и будут теперь охранять их всегда, пока не услышат другой приказ. И может, будущий король Гондора когда-нибудь зимой увидит среди ветвей прекрасное женское лицо, улыбающееся ему красными, как клубника, губами и поймет, что они следовали за ним все время и, может быть, отвели от него тысячу бед. Не станет ли ему жутко от этого соседства? Захочет ли он принять их помощь, цена которой — кровь тех, кого они встретили на своем пути? Или он просто вспомнит свое путешествие с отцом и братом и злого колдуна, который один раз забрал его с собой далеко-далеко, туда, где кончается мир?
Но сейчас он спит, мальчик Эльдарион, он в своем темном, без сновидений, сне, и голова его лежит на плече у старшего брата, которому снятся цветущая вишня и маленькая хрупкая женщина, его мать, стоящая на веранде со склоненной головой. Спит и его отец, он лежит на спине, и рука его древнего недруга сжимает ладонь короля Гондора, но Арагорн не чувствует этого. Ему снится сон, такой реальный, что он уже совсем забыл, где он и что с ним.
Вокруг него битва. Но не из тех, в которых он участвовал не однажды, не та, в которой эльфы и люди рубили орков и волколаков или отступали под их натиском. Здесь сошлись другие силы, рядом с которыми он ощущал себя не более чем песчинкой в ревущем смерче. Гигантские, закованные в броню, сверкающие, как черная драгоценность, драконы сшибались с огромными орлами в тяжелом оперении, земля дрожала, пламя, дым, холодная драконья кровь, пыль и грязь под ногами, и над всем этим силы, названия которых он не хотел знать. Они пришли в действие, как механизм огромных заржавленных часов, по которым живет вселенная, эти силы шли вперед и ничто не могло остановить их. И даже чистое белое сияние, исходящее от центра битвы, где кто-то неведомый в белых доспехах сражался с черным чудовищем, не было таким ослепительным, как невидимый свет этой силы. Арагорн понимал, что он находится вне столкновения, и хотя он всем существом рвался в битву, он не мог принять в ней участия. Он взглянул на себя и увидел черное одеяние, длинные темные волосы и руки, те самые умные руки злого колдуна, которые еще так недавно держали за плечи его сына. Теперь они не были искалеченными, только судорожно сжатыми, до белых костяшек. «Я это — он, — подумал Арагорн в ужасе, — я — это он», и тут же эта жуткая мысль полностью отступила на второй план. Он непонятно как, наверное, памятью и сознанием Гортхаура, чей сон он видел, понял, что сейчас наступит самое ужасное, то, что будет преследовать его всегда, каждую минуту его бессонного существования. Гром боя смолк, и со страшным усилием Арагорн-Гортхаур повернул голову. Он увидел его. Униженного, на коленях, в железном ошейнике, склонившегося перед кем-то сверкающим, как алмаз, перед победителем. Он хотел кинуться помочь ему, но не мог. Его словно вморозило в лед, и тогда он понял в какую-то минуту страшной ясности, в минуту, которая не повторяется, что все верно, верно этот могучий и великий лежит сейчас во прахе, пресмыкается, как червь, и молит о прощении, все верно, и ему бы лежать там, рядом с ним, потому что над той силой, которая одержала над ними верх, есть нечто большее. Больший закон. И именно он, а не их смертные и бессмертные победители, пригнул к земле его гордого хозяина. Но тут Моргот поднял голову, и взгляд его ярких глаз уперся прямо в глаза Арагорну. И все его понимание разбилось, как хрустальный бокал об пол. Это был прощальный взгляд. Его уводили навсегда, его, единственного, которого Гортхаур любил в своей страшной бесконечной жизни. Его уводили туда, откуда он не мог вернуться, и теперь все, что Гортхаур считал своей жизнью, кончилось. От неистовой ярости он закричал, по щекам хлынули горячие слезы ненависти, он рванулся, превращаясь в кого-то другого, просыпаясь, возвращаясь…

В сером рассветном полумраке лицо Серебряного Лиса было бледным, а глаза черными, как будто без белков.
— Отец, проснись, проснись! Что с тобой? Ты так кричал…
Арагорн сел и провел рукой по лицу. Оно было мокрым от слез, а сердце все еще бурно колотилось, мешая дышать.
— Все хорошо, — сказал он все еще хриплым голосом. — Мне просто приснился кошмар. Ложитесь.
Лис послушно забрался под одело. Эльдарион смотрел на отца из темноты своими яркими глазами.
— Все в порядке, — повторил Арагорн, — спите, — и посмотрел на Гортхаура. Тот по-прежнему крепко спал, отвернувшись на другой бок и подложив руку под щеку. Арагорн лег обратно и накрылся одеялом. Он надеялся еще поспать, пока солнце не встало.

Встали все позже, чем рассчитывал Арагорн. Он сам после пережитого кошмара никак не мог выпутаться из тяжелого, без сновидений, сна. Когда наконец гондорский король открыл глаза, то увидел, что все уже встали. Дверь была распахнута, и раскрасневшийся с мороза Серебряный Лис вносил в дом охапку дров. Он специально наколол с утра побольше, чтобы следующие обитатели гостеприимного дома могли сразу устроиться со всеми удобствами. Гор возился у очага, а Эльдарион сидел возле на корточках и пристально следил за его действиями. Он первый увидел, что Арагорн проснулся и подбежал к нему. На минуту все страхи, все воспоминания о ночном кошмаре покинули короля. Он смотрел на веселое лицо мальчика, на его сияющие глаза и видел, насколько Эльдарион отличается от того измученного, задыхающегося от кашля, изнемогающего от жара ребенка, которым он был несколько дней назад.
— Отец, доброе утро, — Эльдарион со свойственной ему ласковостью обнял Арагорна за шею. — Представляешь, Гор дотрагивается до горячих углей и ничего. То есть совсем не обжегся, а ты так можешь?
— Наверное, нет, — пробормотал Арагорн, отстраняя мальчика, чтобы сесть в постели. Он чувствовал себя неважно, во рту был какой-то металлический привкус, он все еще испытывал смутную чужую ярость и отчаяние, ставшие для него на время своими собственными. И к этому примешивалось свое собственное родное раздражение, что его сунули носом в эту кровавую кашу, которая не имела к нему не малейшего отношения. Ему ужасно хотелось сказать Гору — он что, вправду решил, что перенесенное им несчастье, каким бы ужасным оно ни было, дает ему право на все то, что он сделал?
Во дворе сияло солнце и стоял легкий морозец. Арагорн набрал в ладони снега, крепко протер им лицо и тут же почувствовал себя бодрым и проснувшимся. Обернувшись, он увидел, что Гор тоже вышел на крыльцо и с удовольствием жмурится на солнце. Он выглядел отдохнувшим и выспавшимся. «Не потому ли, что его кошмар достался мне? — подумал Арагорн. — Или он это специально сделал?»
— Доброе утро, — поприветствовал его Гор. — Как спалось?
— Отвратно, — ответил Арагорн коротко, Гор серьезно кивнул, как будто другого ответа и не ожидал, и глазки у него были больно насмешливые.
— Ну и зачем ты это сделал? — спросил его Арагорн без всякой злости, скорее с любопытством. — Хотел, чтобы я тебя пожалел?
Гор возмущенно фыркнул.
— Вот еще. Ты хотел узнать меня получше. Пожалуйста.
В глазах его явно читалось: «Ну что, понравилось, человек?»
— Ну-ну, — только и ответил Арагорн и пошел в дом. На лице Гортхаура, явно ожидавшего хоть какой-то реакции, отразилось явное разочарование. Однако высказываться он не стал и последовал за Арагорном.

Вышли уже к полудню, снег слепил глаза, мягко похрустывал под ногами, и Арагорну почему-то вспомнился штурм Карадраса. Он в очередной раз с грустью подумал, как ему не хватает его друзей. Особенно хоббитов. Уж они бы задали жару этому колдуну. Представив себе, как Пин с Мерри висят на Сауроне двадцать четыре часа в сутки, допрашивая его обо всем подряд, он не выдержал и улыбнулся. Серебряный Лис, перехватив эту улыбку, просиял в ответ. Он все еще беспокоился за отца.
Арагорн рассчитывал, что к вечеру они доберутся до деревни, но Эльдарион так устал уже через два часа пути, что не мог идти дальше. Он сперва крепился, но недавняя болезнь дала себя знать, и когда отец заметил, что по щекам мальчика текут слезы усталости и бессилия, он скомандовал короткий привал. Чуть-чуть поев и глотнув вина, пошли дальше, причем Эльдариона пришлось нести на руках. Мальчик очень стыдился своего болезненного состояния, он периодически кротко взглядывал в глаза несшим его Арагорну или Гору и на его лице отражалось смятение.
Путникам снова повезло. К сумерками они набрели на хутор, находившийся в лиге от деревни, и Арагорн сказал, что ночевать они будут здесь, а в деревню пойдут завтра, особенно если учесть, что жители вряд ли благодушно отнесутся к путникам, шляющимся так поздно. Еды оставалось мало, но тут уже не экономили. Отложив на утро, Арагорн разделил остатки вяленого мяса, сухари и фрукты поровну, и, надо сказать, хороший ужин сильно подбодрил всех, включая промолчавшего всю дорогу Гора. Серебряный Лис, всю дорогу требовавший участия в переноске младшего брата, сидел какой-то нахмуренный. Он очень устал, но скорее не физически, а душевно. За его плечами был тяжелый переход, он выдерживал все тяготы их приключения наравне со взрослыми мужчинами, он беспокоился за Эльдариона, он все еще не понимал, как должен относиться к их странному спутнику, обладавшему такой страшной силой, он стойко выдержал полное безразличие к нему отца во время болезни Эльдариона, а его он подспудно ревновал ко всем, так что реакция должна была наступить, и она наступила.
Государь Гондора и Гортхаур так устали, что разговором за столом полностью завладел Эльдарион. Он рассказывал старшему брату про эльфов, мудро полагая, что и отец, и нежно любимый им волшебник про них все и так знают, а вот брат, приехавший из далеких стран — вряд ли и его надо просветить. Повествуя о красоте и мудрости Дивного Народа, он периодически рассказывал и историю собственной семьи. Маленький Эльдарион не хотел хвастаться перед братом, но он гордился своей древней кровью, и эта гордость проскальзывала в его словах. Лис, слушавший его сперва с интересом, постепенно сник. Он очень любил Эльдариона, но тут внезапно осознал, что здесь, на Западе, ему нечего противопоставить даже этому десятилетнему мальчику, королю по происхождению, в жилах которого текла кровь бессмертных. Да, он сам был потомком Элендила и нуменорской крови, это ему и мать объясняла, и отец говорил, но эльфы — главное сокровище этого мира, в котором он хотел прижиться, — были чужды ему и непонятны, если их кровь и была в нем, то он этого не ощущал. Серебряного Лиса тяготило какое-то непонятное раздражение, особенно мучительна ему была улыбка Арагорна, который глядел на Эльдариона с гордостью. В конце концов он не выдержал и, попросив извинения, вышел. Он очень надеялся, что сделал это учтиво, что никто не понял, что ему не по срочной надобности, а просто он не может больше сидеть там и чувствовать се6я никому не нужным, чужим пришельцем, у которого нет ничего, кроме оставшейся дома матери да его незаконного происхождения. Серебряному Лису страстно захотелось домой, к маме, туда, где его любили все и где всем нравилось, что его мать — человек, а не какая-то бессмертная красавица, прожившая две тысячи лет. Измученный усталостью и напряжением мальчик не понимал, что Эльдарион простодушно хвастается тем, чем с радостью поделился бы с братом, да и вообще он и предположить не может, что это хоть как-то может задеть Серебряного Лиса, взрослого, умного, бывавшего в далеких странах, умеющего есть палочками и даже не испугавшегося оборотней.
Юноша выскочил во двор и, отойдя за угол, встал там, прислонившись виском к стене. Рыдания сотрясали его, он не мог остановиться и, отирая слезы кулаком, кусал губы в жестокой обиде.
Первым понял, что произошло, Эльдарион. Арагорн, уставший до мути в глазах, простодушно думал, что Серебряный Лис просто вышел по делу, Гор молчал, а Эльдарион вдруг сказал:
— Отец, он что, обиделся?
— Кто? — спросил Арагорн. — Серебряный Лис? Почему ты так решил?
— Не знаю. У него было такое лицо. Я что-то не так сказал? Я схожу за ним?
— Нет, сиди, — Арагорн мигом очнулся и понял, что так расстроило Серебряного Лиса. Он знал, что братья помирятся, а этот вопрос он должен решать сам.
Сына он нашел сразу. Как юноша ни старался сдержаться, его негромкие рыдания были слышны за несколько шагов. Арагорн быстро подошел к нему и обнял, закутав в плащ, который захватил с собой. Серебряный Лис стал выдираться из его рук, не переставая всхлипывать, но у него ничего не вышло.
— Тихо, тихо, — бормотал король, обнимая мальчика. — Все хорошо, не плачь, ну что ты.
— Не трогай меня, — речь Серебряного Лиса перемежалась спазмами, такими глубокими, что он с трудом говорил, — я уеду домой, у тебя уже есть сын, тебе ничего не нужно.
— Ну что ты несешь, что, Великие Валар… — Арагорн взял лицо сына в ладони и посмотрел в его заплаканные глаза. — Я люблю тебя, ты мой первенец, о чем ты говоришь? Успокойся. Пожалуйста, не плачь, я всегда так мечтал увидеть тебя, я так счастлив, что ты приехал, я даже вообразить не мог, что у меня будет такой чудесный старший сын. Ну, не надо плакать.
Он прижал мальчика к себе и укачивал, пока рыдания не затихли совсем. Они не замечали ни холода, ни того, что к ним подошли Гор и Эльдарион.
Серебряный Лис уткнулся в широкое плечо отца, он был полностью опустошен, но тепло Арагорна согревало, и постепенно все его мучения стали казаться ему глупыми и недостойными. Он поднял голову и увидел, что отец глядит на него с таким неподдельным беспокойством и такой любовью, что ему стало стыдно за свои слезы. «Не сдержался, как девчонка, — зло подумал он, и тут маленькие пальчики осторожно подергали его за рукав. Он обернулся и увидел Эльдариона. Тот не плакал, но губы у него дрожали.
— Прости меня, пожалуйста, — сказал мальчик взволнованно, — я больше никогда не буду хвастаться. И обижать тебя не хотел, и вообще.. — он запнулся, а потом выговорил то, что, очевидно, стоило ему больших усилий, — наверное, твоя мама лучше моей — правда.
Серебряный Лис улыбнулся. Высвободился из рук Арагорна и присел на корточки, посмотрел на Эльдариона снизу вверх.
— Глупости. Твоя мама — лучше всех для тебя, а для меня моя, а я просто глупый дурак, что обиделся. Ты ничего такого не сказал.
Они обнялись, и когда Серебряный Лис поднялся, он услышал спокойный суховатый голос Гора. Тот обращался к Эльдариону:
— А я бы на твоем месте хвастался, малыш. Только я бы хвастался не матерью, а отцом. Он, слава Творцу, человек, а не эльф, и один из лучших. А я повидал их немало.
Арагорн подумал, что Черный Майа насмехается над ним, но повернувшись к Гору, увидел, что лицо его серьезно, как никогда.
— Пошли в дом, — хрипло сказал Арагорн, обнимая Серебряного Лиса за плечи. — Холодно.

— Ты не любишь эльфов? — спросил Серебряный Лис, когда все улеглось, нанервничавшийся и уставший Эльдарион дремал, прислонившись к отцовскому рукаву, а остальные допивали последнюю фляжку вина, которое Арагорн прихватил с собой в дорогу в расчете на холода.
Гор поджал губы.
— Нет, — сухо отрезал он. — За что их любить?
Арагорн посмотрел на него с беспокойством, но вмешиваться не стал.
— Ну, не знаю… — протянул Серебряный Лис, который эльфов на данный момент тоже не очень жаловал. — А за что их не любишь ты?
— Бесполезные игрушки, — пожал плечами Гор. — А лучших из них все равно прокляли.
— И кого же из них ты считал лучшим? — не без ехидства спросил Арагорн.
Гор коротко взглянул на него. Так смотрит умудренный опытом старший на занудного младшего брата. Арагорн чуть не расхохотался от такой демонстрации.
— Маэдроса, — ответил Гортхаур.

До деревни они добрались на следующее утро. Лошади, спугнутые волками, обнаружились там же, и Серебряный Лис в буквальном смысле бросился Акэбоно на шею. Тот тихонько ржал и дышал хозяину в ухо.
С лошадьми все было легче в тысячу раз. Серебряный Лис окончательно воспарял духом и только иногда вспоминал о своей вчерашней истерике с легким стыдом. Эльдарион, похоже, забыл обо всем окончательно и только весело поглядывал по сторонам, труся за отцом на своей невысокой лошадке с черной гривой. Сияло солнце, снег похрустывал под копытами лошадей, и даже Гор выглядел прибодрившимся и довольным.

До Аннуминаса оставалось несколько дней пути, когда Арагорн предложил устроить дневку на постоялом дворе у небольшого замерзшего озера. Теперь он старался не отклоняться от тракта. Эльдарион устал, да и Серебряный Лис осунулся от непрерывного путешествия по незнакомым ему заснеженным просторам. Торопиться все равно было некуда.
Спали в этот день все долго, и когда Арагорн сошел вниз, то нашел в общей зале только позевывающего Гора, который вяло жевал свой завтрак. Он кивнул королю и опять вернулся к хлебу с сыром и пудингу, только подвинулся, когда Арагорн сел рядом на скамью.
Когда король окончил свой завтрак, Всеобщий Враг, с удовольствием дожравший пудинг и головку сыра (Арагорн все смотрел и удивлялся: как в него, гада, столько еды влезает?), скосил в его сторону глаз и вдруг невнятно как-то предложил:
— Пойдем, погуляем.
Арагорн подумал минуту, но потом решил, что мальчики не пропадут, если их оставить на некоторое время одних, и поднялся. Предупредил хозяина, что сказать сыновьям, когда они наконец-то продерут глаза и спустятся вниз, и присоединился к Гортхауру уже на улице.
Озеро сияло под солнцем, как алмазная крошка. Наст сверкал, в выемках у сугробов дрожали матовые голубые тени. Ивы у озера были полностью укрыты мягкими снежными шубами, и когда Гор, проходя мимо, задел ветку, на его непокрытую голову просыпалась серебряная пыль.
— Кстати, — спросил он тут же, — а почему Серебряный Лис?
— Не знаю, — растерялся Арагорн. — Может, потому, что очень редкий зверь. Или его вообще на свете нет, я плохо разбираюсь в фауне Харада.
— Понятно. — Гортхаур помолчал. Он был какой-то совсем тихий. Он всегда не слишком-то выступал, но обычно молчание его было до неприятности говорящим. Словно он думал что-то плохое для окружающих, но по воспитанности или по какой другой причине не высказывался. А сегодня, напротив, он погрузился в какую-то мягкую задумчивость, даже улыбался иногда. «Последние деньки догуливает», — вдруг подумал Арагорн, и ему стало неприятно.
— Кстати, знаешь, — опять заговорил Гор, — в Серебряном Лисе очень много эльфийского. Не меньше, чем в Эльдарионе.
— Странно, мне так не кажется, — пожал плечами Арагорн. Потом спросил: — Тебе это не нравится?
Он перешли с дорожки на присыпанный снегом лед и пошли по нему, удаляясь от берега.
— Почему, собственно, это мне не должно нравиться?
— Ты же не любишь эльфов.
— Ну почему… — протянул бывший Саурон, прищурившись. На его лице появилась странная и довольно паскудная усмешка. — Эльфы тоже могут пригодиться, если знать, как их использовать.
Арагорн только головой покачал. Гортхаур взглянул на его недовольное лицо и захохотал.
— Ты не о том подумал, — сказал он, утирая слезы с глаз. — В каком-то смысле я не люблю эльфов потому, что те, кто мне действительно нравились, всегда были против меня.
— Маэдрос?
— Ну да. Вот это был герой. Ты не поверишь, уж сколько он у нас в гостях был, мы от него ни словечка не услыхали. А я бы с ним с удовольствием поговорил. В конце концов, мы с ним сбежали из одного места.
— Странная у тебя трактовка изгнания Феанорингов из Валинора.
— А так оно и было. Что там делать, в этом Валиноре? Поганое местечко, скажу я тебе.
Арагорну показалось, что Черный Враг его специально дразнит. Это его не очень волновало, а разговор скорее забавлял, чем раздражал.
— Ну, а что ты скажешь об Элронде?
— Это который? А вспомнил, вспомнил. Извини, все в голове перепуталось. Ко мне воспоминания возвращаются в прямом порядке, а не обратном. — Это было уже явно наглое фиглярство, потому что Арагорна-то он вспомнил сразу, но гондорский государь решил не прерывать Гортхаура. Пусть повеселится.

— Никаких теплых чувств я к нему не испытываю. Трусливый тип с ограниченным восприятием. И вообще, народ сильно измельчал с Первой эпохи, — отрезал Гор решительно. Остановился и стал ковырять носком сапога лед, потом спросил заинтересованно: — А это для чего?
Арагорн взглянул вниз и увидел, что на льду расчищена от снега большая полоса длинной в несколько метров.
— Сейчас покажу, — улыбнулся король. Отошел на несколько шагов, примерился, разбежался и покатил по льду, раскинув руки. Темные волосы его растрепались, он выглядел совсем молодым вот так, скользя по темной полоске льда, как мальчишка. Гор проводил его восхищенным взглядом, и когда Арагорн вылетел на снег, немедленно последовал его примеру.
Когда они двинулись дальше, прокатившись по несколько раз, Гор заметил Арагорну брюзгливо:
— Что меня в тебе поражает, так это твоя удивительная несолидность.
— В смысле? — не понял Арагорн.
— Ну, взрослый человек, король, дети у тебя, а ты все прыгаешь, как дитя малое.
Арагорн засмеялся:
— Ну, ты меня переплюнул по части несолидности. Посмотрели бы на тебя твои орки.
— Да, орки… — кисло проговорил Гортхаур. — Слушай, а тебе никогда не хотелось смыться отсюда, а?
— Откуда?
— Из этого мира. В какой-нибудь другой.
Арагорн замолчал от неожиданности и вдруг с галлюцинаторной ясностью увидел перед собой Осеннюю Хризантему — набеленное личико, узкие лукавые глаза, — услышал ее тихий голосок, рассказывающий про диковинную белую птицу, увидел завороженное лицо Йомера… А Гор внезапно вцепился ему в рукав и приблизил свое лицо к лицу короля:
— Послушай, давай уйдем отсюда. Возьмем детей и уйдем. Давай, а? Я знаю, как.
Арагорн остановился, ошеломленный.
— Ты спятил, — сказал он тихо. Гор смотрел на него, закусив губу. Потом отпустил руку Арагорна.
— Я так и думал, — сказал он тихо. — Мне так все надоело. Я ничего не хочу, понимаешь? Ничего. Мир стоит на желании. Почему, ты думаешь, ты смог стать королем Гондора? Потому что ты этого хотел. Хотел сильнее, чем твой отец или дед, а вовсе не потому, что это твоя судьба. Все движется желанием. А я ничего не хочу. А, что с тобой говорить!
Он развернулся и пошел дальше, вглубь озера, опустив голову. Арагорн стоял и смотрел ему вслед, думая, стоит ли бежать догонять, надеясь, что Черный Майа сам вернется, и тут высокая фигура покачнулась, нелепо взмахнула руками, Арагорн увидел, как ледяной настил поднимается под ним, с треском распадается, и через секунду никакого Гора не было, только черный проем в сияющей белизне. Он побежал вперед и остановился только тогда, когда лед стал угрожающе кряхтеть под его тяжелыми сапогами.
Гор держался на поверхности. Он молчал и не глядел на Арагорна, словно был один в этом сверкающем пространстве. Бледное лицо Гортхаура облепили черные мокрые волосы, он пытался уцепиться за край полыньи, но лед только крошился под его пальцами. Он не просил о помощи и, Арагорн вдруг вспомнил его слова: «Если ты убьешь меня сейчас, то я долго не вернусь». «Он не выберется сам, — подумал король. — Ни за что. Вода — его враг». Ему казалось, что он стоит очень долго, но не прошло и секунды, как он с размаху упал на лед и протянул Гортхауру руку.
— Держись, — рявкнул он, — хватайся, болван! — И прошла еще вечность, прежде чем за его кисть ухватились неправдоподобно горячие пальцы помощника Мелькора.

Они пришли в Аннуминас ближе к вечеру. Арагорн заплатил подать у ворот и направился прямо ко двору наместника. Он не хотел рисковать, оба его сына устали, он хотел показать Эльдариона хорошему лекарю и, в конце концов, не видел большого смысла прятаться дальше. Он спросил у Гора, хочет ли он их сопровождать, тот только кивнул, с огромным интересом разглядывая кладку стен и устройство подъемного моста. Арагорн с усмешкой подумал, что довольно глупо пускать Черного Врага в одну из главных цитаделей Запада, но потом решил, что Гор и сам мог сюда прийти, к тому же, еще Гэндальф говорил, что шпионами Саурона были даже птицы. Так что пусть смотрит, не жалко. Одной из причин, почему он позвал Гора с собой, была та, что он не хотел оставлять его без присмотра. Не то что он боялся, что отпущенный Саурон тут же кинется отстраивать Барад-Дур и ковать новое Кольцо, но Арагорну казалось, что в его присутствии Гор дольше пробудет таким, каким он его знал, — человеком, может не слишком приятным, но человеком. Впрочем, компаньоном он был неплохим, сейчас он вел за руку Эльдариона и рассказывал ему что-то, периодически показывая то на одно, то на другое укрепление. Видно, готовил его к королевскому сану. С момента выздоровления мальчика он как-то незаметно разделил между собой и Арагорном обязанности опекуна. А Эльдарион так к нему привязался, что король Гондора даже удивлялся, насколько его застенчивый сын свободно держит себя с Всеобщим Врагом. Иногда он со страхом думал, что тут немаловажную роль сыграло его странное отсутствие, когда Гортхаур пытался исцелить его. Что-то возникло между ними, какая-то необычная близость, не только Эльдарион был веселым и раскованным с Гором, но и довольно неразговорчивый Саурон болтал с ним так, словно был десятилетним мальчиком. И с острым чувством тревоги и любопытства король Запада видел, что Серебряный Лис относится к этой дружбе с явной ревностью.
Наместник выказал Арагорну столь явную радость, что король подумал, что один из его капитанов, прошедший Войну Кольца и поставленный на эту должность, исправно выполняет свои обязанности и рад показать это столь внезапно явившемуся королю. Гора Арагорн представил как своего друга, разделявшего с ними тяготы пути. Гостям отвели лучшие покои, и через полчаса Серебряный Лис и Эльдарион уже крепко спали на огромной кровати, отвернувшись друг от друга. Перед тем, как лечь спать, Арагорн зашел к Гору. Тот уже ложился, сидел в одном исподнем на кровати, грея ладони о кубок с горячим вином с пряностями.
— Хорошо вы живете, люди, — сказал он с явной завистью, оглядывая сводчатый потолок, стены, покрытые коврами, витражи в окнах. — Уютно, тепло, еда, вино. И спать можете каждую ночь.
— Ну, ты тоже пока спишь, — усмехнулся Арагорн, усаживаясь в кресло.
— Да, и очень дорожу этим, — Гор в ответ тоже улыбнулся, и Арагорн подумал, что это та его редкая улыбка, когда улыбается не только рот, но и глаза.
— Какие твои планы? — спросил король Запада как можно более небрежно. — Что ты собираешься делать дальше?
— Взять твоих сыновей и осмотреть город, — невозмутимо ответил Гор. — Им будет интересно. А что, ты не отпустишь их со мной?
— Почему же, отпущу. Пока я даже представить не могу более безопасного места для них, чем рядом с тобой.
— О да! — воскликнул Гор. — Мне нравятся твои сыновья. Жаль, я не могу быть отцом.
Арагорн от души расхохотался. Гор тоже улыбнулся, подтверждая, что это шутка.
— Хорошо, а дальше?
— А дальше у меня отличный план, — Гор неожиданно зевнул, показав ровные белые зубы. — Я хочу тоже, как и вы, люди, обрести свой дом.
— Да? И что это будет?
— Болотный Замок, — ответил Гор, с любопытством следя за реакцией короля. — Дол-Гулдур. Ты же знаешь, где это.
— Знаю. Но он разрушен.
— Уже нет. Скажем так, не совсем.
— Понятно. И ты хочешь идти туда?
— Да. Ты хочешь мне помешать?
— Нет, что ты, — Арагорн встал с кресла с некоторым сожалением, ему почему-то не хотелось, чтобы их путешествие с Сауроном заканчивалось. Все любопытней и любопытней был для короля Черный Властелин, и Арагорн ощущал, что это чувство взаимно.
— Я приглашаю тебя быть моим гостем, — уже от двери услышал он низкий голос Гортхаура. — И твоих сыновей.
Арагорн вздрогнул и обернулся. Гор смотрел на него черными блестящими глазами. Лицо его было совершенно бесстрастным, но Арагорн видел, что он ждет ответа с нетерпением.
— Я подумаю, — сказал король. — Я отвечу тебе завтра или через день.
— Я буду ждать, — ответил Гор. Когда Арагорн закрывал дверь, он видел, что он так же сидит на постели, сжимая в руках серебряный кубок, и смотрит на него.

На следующий день Гортхаур, Серебряный Лис и Эльдарион отправились в город, а Арагорн остался с наместником, который с ножом к горлу требовал от короля подробной инспекции всего.
Был самый канун Нового Года. В Аннуминасе готовились к празднику. В город на телегах везли целые стога еловых ветвей. Ими украшали ставни, фонарные столбы, повсюду развешивали их мохнатые гирлянды, скрепленные яркими лентами. До этого целую неделю стояла мягкая, снежная, совсем зимняя погода. Все тротуары и мостовые в городе побелели. На утоптанный снег дождем сыпались еловые иглы, повсюду весело пахло хвоей, люди радовались, сами не зная чему, и ожидали от нового праздника каких-то особенных, волнующих чудес.
Дети потащили Гортхаура на главную площадь. Там только-только начинали развешивать на еловых гирляндах разноцветные фонарики. Тучи детворы сновали повсюду, взрослые тоже останавливались и задирали головы, чтобы лучше видеть. Серебряный Лис и Эльдарион в полном согласии поделили руки Гортхауэра, и на площадь вся троица вошла плечом к плечу. Гор про себя ухмылялся. Видел бы сейчас его кто-нибудь из назгулов! Точно почтенный папаша вывел на прогулку двух отпрысков.
— У вас тоже празднуют Новый Год? — серьезно спросил Эльдарион Серебряного Лиса.
— Да, — ответил тот, — но не зимой, а весной.
— А вы? — с тем же вопросом обратился Эльдарион к Гору.
Жестокий с улыбкой покачал головой.
— Красиво, — дипломатично заметил Эльдарион. Из вежливости он ничем не дал понять, что ответ Гортхаура потряс его.
Серебряный Лис внимательно заглянул в лицо Гору. С некоторых пор молчаливый дорожный спутник занимал его все больше. Гор не походил ни на кого из людей. Сила его чувствовалась даже сейчас, когда она почти истаяла. Смертный, уязвимый, одинокий в чужом для него мире, Гортхаур оставался все тем же учеником и сподвижником Могучего Валы, который некогда повелевал армиями и перед которым трепетали даже бестелесные тени королей и могучих волшебников. Серебряный Лис мечтал поговорить с Гором один на один. Юноша чувствовал, что пока рядом отец, Гор не откроет свой истинный облик, а этого ему хотелось больше всего.
Они остановились рядом с телегой, в которой были уложены пачки разноцветной бумаги. Рабочие хватали их за привязанные сверху веревочки, небрежно встряхивали, бумага с треском разворачивалась, и прямо из ничего в их руках появлялись дворцы, цветы, фигурки сказочных зверей. Дети каждое такое чудесное появление приветствовали восторженными криками.
Серебряный Лис тоже завизжал:
— Это же наши фонарики! Их везут из Харада! — и потащил Гора и Эльдариона вперед.
Он остановился перед самой телегой, едва не свалившись внутрь.
— У нас тоже украшают улицы такими фонариками! — с гордостью объявил он. — Только цвета должны подходить к случаю. Красный — к событиям в императорском доме, желтый, белый и лиловый — к праздничному шествию придворных дам… ну и все в таком роде.
Гор оглядел вереницы бумажных фонариков, свисающих с протянутых над площадью проволок, и вдруг все они засветились яркими огоньками. Вспыхнули все до одной свечки. Теперь и дома, и цветы, и драконы — все неспешно покачивались и сияли.
Толпа на площади издала слитный вопль. Громче всех вопили дети, думая, что это уже начинается праздник, взрослые же закричали от неожиданности. Рабочие недоуменно переглядывались. Самые простые и незатейливые на вид вещи оказались волшебными, но волшебство было безопасным и даже приятным, да и кончилось скоро. Одна за другой свечки стали потухать под разочарованный вой детей и нарастающий изумленный говор взрослых, которые допытывались у рабочих, что, в сущности, произошло.
Гор повел детей с площади. Когда они выбрались из толпы, Эльдарион поднял на него глаза и негромко спросил:
— Это ты сделал?
Гор улыбнулся ему.
— Тебе понравилось? — спросил он весело.
— Да, — ответил младший сын Арагорна. — А почему папа так не умеет?
— Потому что он не волшебник, — объяснил Серебряный Лис.
— Ага, — откликнулся Гор, — но он умеет много чего другого. И он когда-то был волшебником. Спроси его, он тебе расскажет.
— А ты?
— Я не могу, это не моя тайна, — ласково ответил Гор.
Серебряный Лис не отрывал от него глаз. Этот человек много знал. Он знал про отца что-то такое, чего Лису не рассказывали, он знал его тогда, когда не только самого Серебряного Лиса, но и его матери не было на свете. Он думал, что если начнет расспрашивать Гора напрямую, тот только посмотрит на него со своей вечной усмешкой и даже не ответит, но ведь был какой-то способ к нему подобраться…
Он смотрел на Гора, который с увлечением рассказывал им о том, как кладут такие мостовые, сколько нужно затратить труда, чтобы осушить земли и сделать так, чтобы камень не оседал и не крошился, и думал, что в первый раз разглядел, насколько красив их случайный спутник, ставший другом, во всяком случае Серебряный Лис думал, что Гор их друг. Он смотрел на него и поражался, насколько совершенны черты этого лица, показавшегося ему на первый взгляд вовсе не примечательным. Бледное, оно словно было вылеплено из алебастра, нос с красивой горбинкой и изящно вырезанными ноздрями, высокие скулы, разрез глаз, который Серебряный Лис, будучи опытным физиономистом, определил как «феникс» — тяжелые веки, внутренние уголки красиво изогнуты, подчеркивая размер и форму самого глаза, внешние — чуть приподняты к вискам, длинные, загнутые ресницы, а сами глаза такого черного цвета, что могут смело соперничать с агатовой тьмой глаз самого Серебряного Лиса. Черные густые брови, прямые, как стрелы, между ними лежит вечная короткая складочка, делая это лицо забавно-нахмуренным, красивые губы, нижняя чуть оттопырена и разделена продольной морщинкой, на твердом подбородке ямочка. Серебряный Лис со сладким содроганием подумал, что кто-то ведь целовал эти губы, кто-то, несомненно, более привлекательный для Гора, чем он сам, кто-то… «Старший», — подумал юноша, он не знал, откуда пришло это слово, но оно было правильным.
Они вернулись во дворец, когда уже стемнело. Пока Эльдарион, Серебряный Лис и Гор уписывали за обе щеки принесенный им ужин, Арагорн сидел в кресле и расспрашивал, как им показалась прогулка и понравился ли им город Аннуминас. Эльдарион говорил, не замолкая, описывая в воздухе разные фигуры, долженствующие иллюстрировать повествование, рукой с зажатой в ней скибкой хлеба. Он пересказывал отцу все, что услышал от Гора, и все, что увидел, отчего выходила некоторая путаница. Серебряный Лис ему поддакивал и поправлял в особенно темных местах. Гор ел молча и жадно, на его бледных щеках мороз зажег румянец, и Арагорну было приятно на него смотреть. Он казался таким безопасным, что король Запада насторожился. Слишком хорошо — тоже нехорошо.
Потом дети пошли спать, а Арагорн предложил Гору занять рядом с собой место у горящего очага и попросил его рассказать, что он сам думает о городе. Ему было интересно получить консультацию от первого в Средиземье зодчего и строителя.
— У тебя очень красивые дети, — неожиданно проговорил Гортхаур.
Арагорн насторожился. Иногда ему казалось, что Гор искусно притворяется, разыгрывая свойского парня и заставляя поверить в свою новую человеческую природу. Но Арагорн не понимал, чему может служить такое притворство. И так ведь он знает, кто такой Гортхаур; что же еще может скрывать его исконный враг?
— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился Арагорн.
Гор хохотнул и прикрыл лицо рукой:
— Ничего, пытался сделать тебе приятное. Всякому отцу ведь приятно, когда хвалят его детей.
Арагорн опустил глаза. Он не понимал настроения Гортхаура и не знал, что ему сказать. Черный Майа смотрел на короля людей с улыбкой. Арагорн забавлял его своей сосредоточенной серьезностью.
— Ты сейчас очень смешно выглядишь, — любезно заметил он. — Ручаюсь, только со мной ты все пытаешься проникнуть в мои мысли так глубоко, с другими ты ведешь себя совсем иначе.
Гора распирало от желания болтать. Он никак не мог забыть, какими глазами смотрел на него этот мальчик — старший сын государя. Губы его от мороза потрескались, их алый цвет поблек, но все равно они были соблазнительны, когда приоткрывались так, как мальчик приоткрывал их, пытливо глядя на Гора. Он так же, как и отец, пытался овладеть мыслями Гора, но только ему Черный Майа охотно позволил бы проникнуть в свои помыслы.
Гор твердо решил не отпускать Арагорна и детей от себя. Близость Серебряного Лиса будоражила его чувства. Гор снова ощущал себя молодым, дерзким, удачливым. Он снова был Гортхауром Жестоким. Никогда прежде он не влезал с такой охотой в задубевшую шкуру старого имени. Оно соскребало с него старую чешую бесцельной жизни, и Гор, как змей в новой коже, опять был полон сил и опасен.
Гор мечтал о Серебряном Лисе, оттого ему особое удовольствие доставляло беседовать с его отцом.
«Ох, как я мог бы тебя удивить, — думал Гор, прикрывая веками свои красивые глаза, — если бы рассказал тебе о том, что я предвижу! Но ты же заберешь от меня своих детей и умчишься быстрее ветра в свой Минас-Тирит, за семь своих дурацких ворот. Нет, я тебе не дам сделать это. Мое должно принадлежать мне. Ты лишил меня всего, посмотрим, какова будет милость твоих детей».
— Мне иногда бывает жаль, что я спас тебя, — произнес Арагорн, враждебно глядя в лицо Гору.
Тот, мгновенно возвращаясь к реальности из мира приятных мечтаний, внимательно посмотрел на Арагорна.
— Почему?
— Тебя не зря звали Врагом, — Арагорн поднялся с места и сделал движение к дверям.
Гор схватил его за руку. Арагорн взглянул на него так, что любой другой на месте Черного Майа в ту же секунду разжал бы пальцы, но Гор этого не сделал.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты думаешь, у тебя на лице не написано все, что ты думаешь? — горько и презрительно проговорил Арагорн и резким движением высвободился.
— Что я думаю? — почти беззвучно произнес Гор.
— Не знаю!
Арагорн повернулся и быстрыми шагами пошел к двери.
— Постой! Но ты принимаешь мое приглашение отправиться в Дол-Гулдур?!
Даже Гортхаур едва успел уловить движение короля, так стремительно оно было. Одним прыжком Арагорн очутился возле Гортхаура, наклонился к нему и обреченно заговорил в самое лицо своего старого врага:
— Ну, зачем ты привязался ко мне? Что тебе надо? Чтобы я еще раз уничтожил тебя? Сгинь, пропади, наконец, когда же ты оставишь в покое этот мир?
— Я тебя трогаю?! — взвыл Гортхаур, в виде подтверждения выставляя перед Арагорном обе руки. — Это ты ко мне привязался! Я просто пригласил тебя!
Арагорн отступил на шаг. Лицо его снова приняло замкнутое и суровое выражение.
— Что вам всегда мерещится?!! — орал Гортхаур, вскакивая с кресла и размахивая руками перед носом короля. — Все дунаданы сумасшедшие! Только вы и могли связаться с этими эльфами!!! Только вы!
Арагорн безмолвно сложил руки на груди. Оба спорящих не заметили, как дверь тихонько приоткрылась, и обернулись в ту сторону, только когда услышали детский голос:
— Папа, Гор, почему вы ссоритесь? Папа, я не могу спать без тебя. Серебряный Лис ужасно пихается.

Серебряный Лис с некоторых пор начал проявлять повышенное внимание к Гору. Он повсюду следовал за ним, подстерегая случай побыть с Гором наедине. Сам Гортхаур благодушно наблюдал за этими попытками сближения, но инициативы не проявлял, хотя и не пытался отделаться от Серебряного Лиса.
Арагорну некогда было присматривать за детьми. Пребывание его в Аннуминасе сохранить в тайне не удалось. Сразу после Нового Года слух об этом распространился сначала во дворце, а потом и в городе. Всю первую половину дня Арагорну приходилось принимать больных, разбирать жалобы и принимать просителей. В большинстве своем их дела, на первый взгляд неотложные и важные, представляли собой попросту подходящий повод лицезреть короля и оттянуть в свою пользу хоть пару минут королевского времени, но Арагорн, соскучившись в пути по государственным обязанностям, принимал всех, вызывая растущее раздражение наместника. Он, казалось, вплотную подошел к мысли отказаться от поста и навек расплеваться с неблагодарными жителями Аннуминаса.
Гортхаур, Эльдарион и Серебряный Лис гуляли по городу или катались в санях, поскольку погода держалась морозная и снег шел почти каждый день. Правил обычно сам Гор, и он же выбирал на конюшне лошадей — самых резвых и норовистых, так что конюхи только качали головами, отпуская этого странного человека вместе с королевскими детьми.
Серебряный Лис и Эльдарион обожали такие поездки. Гор закутывал детей в меховую полость, вставал в санях во весь рост, как-то по особому коротко гортанно вскрикивал, взмахивал кнутом, и мохнатые гривастые лошадки во весь дух несли их из города.
— Славное дело — зима! — заявил как-то Гор, когда они после захватывающей дух поездки остановились на крутом берегу реки, подернутой мутно-белой пеленой первого ледка.
— Я люблю зиму! — тут же откликнулся Эльдарион.
Серебряный Лис завидовал и немного ревновал Гора к брату. Сам юноша и не мечтал о том, чтобы держаться с Гором так же свободно и непринужденно. Ощущение нечеловеческой силы, исходившей от Гортхаура, притягивало его, но в отношении Гора к нему проскальзывал неприятный холодок, как будто исподволь таинственный спутник Арагорна следил за каждым шагом Серебряного Лиса.
Юноша десять раз порывался расспросить отца о том, кто такой Гор, но предчувствовал, что делать этого не следует. А Гор, как будто зная, что таким образом еще больше разжигает любопытство Серебряного Лиса, больше никаких чудес не устраивал.
Серебряному Лису оставалось только строить догадки. Недавнюю историю он знал очень хорошо и, на основании в высшей степени неровных отношений отца с Гором, предполагал, что их спутник сражался прежде на стороне Темного Властелина. Как и все жители Харада, он привык считать Саурона бестелесным и ужасным, так что ему и в голову не приходило, что хозяин Мордора может выглядеть почти так же, как он сам.

Наконец наступил Новый Год, которого с нетерпением ждал Эльдарион, да и Серебряный Лис. Для него это был первый Новый Год на земле его отца. Арагорн твердо решил провести праздник с детьми, так что дал им с утра обещание, что они пойдут на площадь, где находился центр празднования, вместе. Он уже приготовил детям подарки. Серебряному Лису он купил короткий меч, какие носят на севере, он был уверен, что его первенец быстро овладеет искусством боя и этим оружием, Эльдариону он нашел у первоклассного местного оружейника тонкую кольчугу и шлем, сделанные то ли на ребенка, то ли на хоббита. Он еще боялся за сына и знал, что он будет рад такому, почти взрослому доспеху.
Еще Арагорн хотел найти подарок для Гора. Он не знал, что можно подарить Ужасу Средиземья, но думал, что вряд ли Саурон часто получал подарки. Арагорн иногда злился на помощника Моргота, иногда боялся его, но самым сильным чувством было желание задержать ту трансформацию, которая, как он знал, будет происходить, если уже не происходит. Поэтому он пользовался любым предлогом, даже самым нелепым, чтобы удержать Гора рядом, чтобы сказать ему — ты еще человек, давай ты им и останешься. Наконец он нашел подарок и ему — в той же кузне, где покупал кольчугу Эльдариону. Это был охотничий нож из серой стали с широким лезвием и желобком для стока крови. Рукоять его была обтянута черной кожей и сделана в виде волчьей головы. Один раз взглянув на него, Арагорн сразу понял, что эта вещь сделана прямо для хозяина Барад-Дура. Острота лезвия была сверхъестественной, рукоятка удобно ложилась в ладонь.
Наконец наступил долгожданный вечер, Эльдарион прыгал с утра, в нетерпении ожидая праздника. Он тоже приготовил всем подарки. Он сам, один, взяв у отца пять золотых монет, заказал в мастерской новые шпильки в прическу Серебряного Лиса и долго рассказывал мастеру, как они должны выглядеть, каким должен быть серебряный морозный узор украшающих их подвесок, — эльфийский мальчик уже с самого детства обладал утонченным вкусом. Таким же экзотическим был и заказанный им подарок отцу. Один раз за обедом Арагорн попросил у Серебряного Лиса палочки и стал ими есть, вызвав у обоих сыновей бурю восторга. Теперь Эльдарион старательно завернул в кусок тяжелого шелка две палочки для еды, сделанные из редкого сорта дерева и украшенные монограммой отца. Своего любимого волшебника он тоже не обошел вниманием, он купил ему золотую фибулу на плащ, украшенную изображением дракона. В глаза ящеру были вставлены два небольших сапфира. Мальчик очень гордился подарками и предвкушал, как все будут довольны.
Серебряный Лис охранял свои подарки, как сторожевая собака, и как Эльдарион, который ему уже похвастался подарками для отца и Гора, ни просил, секрета не выдал.
Праздник начался, когда стемнело. На площади собралась огромная толпа, выкатили тяжелые дубовые бочки с пивом и вином, везде на кострах готовилось угощение, многие хозяйки принесли соленья, варенья, сладкие пироги и потчевали всех желающих. Какая-то добродушная тетка в красном платке подозвала к себе Эльдариона и Серебряного Лиса и сунула им по огромному куску пирога с вишневым вареньем. Эльдарион дал по разу откусить отцу и Гору и теперь уплетал пирог за обе щеки.
— Слижи варенье с подбородка, — сказал Арагорн Гортхауру. — Ты весь измазался.
Гор засмеялся. Ему было весело. Вся площадь сверкала и переливалась огнями, звездное небо было чистым, и где-то сбоку сияла почти полная луна. У костров, горящих на снегу, как диковинные рыжие и алые цветы, танцевали. Когда компания подошла к одному из костров, им тут же налили по огромной кружке темного пива и стали угощать только что изжаренным мясом. Какая-то девушка, розовощекая и круглолицая, с курносым носиком и богатыми пепельными волосами, одетая в короткую светлую шубку, подлетела к Гору, который догладывал свиное ребрышко, и позвала его танцевать. Арагорну на секунду показалось, что Черный смутился.
— Извини, — сказал он, — я не умею.
— Я с тобой потанцую, можно? — сказал Арагорн. Девушка засмеялась и протянула ему руку. Она его не узнала.
— Пошли, — сказала она.
Эльдарион выскочил вслед за отцом в круг танцующих. Никто не видел, как вздрогнул Серебряный Лис, когда Гора позвали танцевать, как он покраснел, когда Гор отказался. Но тут его тоже подхватила какая-то девчонка с двумя светлыми косами, уложенными вокруг головы.
Фейерверк зажегся над площадью неожиданно. Где-то еще продолжала играть одинокая лютня, пока ее не заглушили оглушительные шипение и треск. Оранжевые, голубые и алые сполохи пламени рванулись в небеса, со свистом завертелись огненные колеса.. На площади сразу стало жарко и тесно от многоцветных пляшущих бликов, ни один из которых не задерживался на месте дольше секунды. Пламя воздавало хвалу черным небесам и обмершим неподвижным звездам за этот праздник. Эльдарион, ни на минуту не выпускавший отца из виду, с самого начала фейерверка рванулся под его защиту. Мальчик был не на шутку перепуган.
— Что ты, малыш? — прокричал ему Арагорн. — Посмотри, как красиво!
Эльдарион ничего не ответил. Вокруг было слишком много огня, шума и снега. Этот человеческий праздник оказался тягостен его эльфийской душе.
А Гор ликовал! Такого не было с ним даже во времена расцвета, когда Великое Кольцо было молодо и гора Ородруин не отдыхала ни минуты, извергая наружу кипящие недра этого славного мира. Гор свистнул, вложив два пальца в рот. Свист разнесся по всей площади, заглушая рев огня, люди невольно пригнули головы и не у одного пронеслась в голове мысль о возвращении назгулов. Повинуясь этому свисту, огромная огненная змея перестала вертеться, укусив себя за хвост, выпрямилась и разинула над площадью пышущую жаром пасть, в центре которой полыхал алый цветок. У стражей, зажигавших фейерверки, обмотанные паклей факелы вспыхнули чуть не до небес, так что испуганные люди побросали их.
Гортхаур чувствовал себя в силах испепелить этот город.
«Какое счастье, что сейчас никто не верит не только в возвращение былого зла, но даже в его существование, — подумал он, — иначе все не было бы и вполовину так забавно!»
Призрачные стены разноцветного пламени вознеслись со всех сторон над площадью, а над самыми головами людей звезды пламенели на черноте зимних небес.
Арагорн с Эльдарионом пробились к Гору сквозь толпу людей, начавших подозревать неладное и жавшихся друг к другу.
— Прекрати! — крикнул король. — Я тебе приказываю!
Гор тут же подчинился. Это тоже было забавно. Стены прозрачного пламени опали. Повсюду догорали обычные фейерверочные огни. Арагорн, нахмурившись, глядел на Гора.
— Пойдемте, — отрывисто сказал он, протянув одну руку Эльдариону, а другую Серебряному Лису.
В этот вечер Серебряный Лис все же решился поговорить с отцом о Горе. Его любопытство и тяга к этому человеку стали почти невыносимыми. Юноша чувствовал, что должен бы скрывать их от отца, но с некоторых пор осторожность перестала числиться среди его излюбленных добродетелей.
Они находились в спальне, отведенной Арагорну с сыновьями во дворце наместника. Усталый и счастливый после всех праздничных переживаний Эльдарион заснул, едва его уложили в постель, а Серебряный Лис и Арагорн засиделись возле горящего камина.
Арагорн весь вечер был молчалив и погружен в раздумья.
— Отец, — Серебряный Лис решился потревожить его.
Король молча обернулся к сыну. Что-то кольнуло в сердце Серебряного Лиса, подсказывая, что сейчас не время обращаться к нему с вопросами о Горе, но заранее заготовленные слова сами собой сорвались с языка:
— Отец, кто такой Гор?
Серебряный Лис съежился, но Арагорн неожиданно рассмеялся и сказал:
— Ты помнишь, кто был нашим противником в Войне Кольца?
— Да, Саурон Великий.
— У него есть еще одно имя. Гортхаур.
Серебряный Лис нахмурился:
— Неужели вы имеете в виду…
— Будь с ним поосторожней. Я вижу, он привлекает тебя, как и меня, кстати, — проговорил Арагорн, наклонившись к сыну. — Но я не знаю, кто и что он теперь, когда сил его хватает только на то, чтобы забавлять на свой лад детей огненными фокусами.
— Но разве это может быть? — настаивал Серебряный Лис. — Саурон повержен и навсегда покинул этот мир.
— И я тоже так думал. Но все оказалось не так просто. Не так-то просто изгнать этот жестокий дух. Для того, чтобы лишить земного воплощения его хозяина Мелькора, понадобилось вмешательство Валар. А мудрые говорили мне, что Саурон превзошел своего владыку.
Серебряный Лис не нашел, что ответить, и Арагорн, приняв его молчание за ужас, постарался успокоить его:
— Каким бы ни был Гортхаур прежде, теперь это смертный, и его новая оболочка сильно переменила его дух. Ты же видишь, каким он стал. Помнишь, как он испачкался в варенье?
Серебряный Лис натянуто улыбнулся и вскоре, сославшись на усталость, попросил разрешения лечь в постель.
Его взволновал отнюдь не страх перед Властителем Ужаса, и он не за что не решился бы поведать отцу, какие чувства противоборствуют в нем. Арагорн не знал, что произошло на площади. Когда в небе начали рваться огненные шары и Гор стоял среди пляшущих цветных теней и отсветов с улыбкой на лице, словно господин этого новоявленного хаоса, Серебряный Лис, не в силах больше сдерживаться, сделал то, чего делать был не должен. Он упал на колени, рванул с опущенной руки Гора меховую рукавицу и прижался губами к запястью. Он всего долю секунды со сладостью ощущал теплоту руки и резкое биение крови под кожей, а потом вдруг на него упала тень, и он, с испугом подняв глаза, увидел, что Гор опустился рядом с ним на одно колено. Гортхаур Жестокий одним движением поднял за подбородок лицо коленопреклоненного юноши и крепко поцеловал его в рот. Серебряный Лис едва не потерял равновесие. Гор с такой силой прижимал его к себе, что юноша вынужден был обхватить его за шею. Он позабыл, что на площади полно народу и на них, должно быть, смотрят. Горячие губы Гортхаура испытывали его рот так жестоко и так сладко, что Лис не мог справиться с головокружением. Он попытался коснуться его рта языком, но Гор не дал ему, его язык проник между губ Серебряного Лиса, и юноша застонал. Поцелуй прервался так же мгновенно, как и начался, через секунду Гор уже поднялся на ноги и протягивал Лису руку, чтобы он поднялся. Почти тут же рядом с ними оказался Арагорн, который стал выговаривать за что-то Гору сердито и раздраженно, но за ревом огня Серебряный Лис не слышал ничего. Его покачивало.
Он крутился в постели, и мысли не давали ему заснуть. Он не знал, что сказал бы отец, если бы узнал, что год назад (подумать только, всего год назад, словно прошла целая жизнь), Лис занимался любовью — так, кажется, это здесь называют, — с одним воином из личной охраны императора. Он обучал его искусству меча днем, а ночи они проводили в резной беседке на южной оконечности императорского сада. И Лису это нравилось, впрочем, в Хараде этим было никого не удивить. Возлюбленный императора, стройный юноша с редкими в их широтах золотыми волосами, сопровождал своего повелителя всюду и принимал все положенные ему почести. Тогда Лис думал, что и сам бы стал возлюбленным императора, если бы тот не был так стар. И Серебряный Лис не знал, как отец бы отнесся к этому: как показалось юноше, в Гондоре не принято было заводить себе мальчиков. Только это не касалось Гора. Он явно знал все тайны мужской любви. Поцелуи воина были сладкими, но этот поцелуй словно разбудил в юноше неистовую чувственность, от которой его тело пылало, а сон упорно не шел, и, закрывая усталые глаза, Лис снова видел, как трепещут длинные черные ресницы Гора и как сверкают у его лица черные, как вода в ночном море, глаза.

Через два дня они отправились в Дол-Гулдур. Арагорн скрыл от наместника цель своего путешествия., отделавшись туманным замечанием, что они направляются на восток, чтобы вернуться в Минас-Тирит вдоль восточного края Мглистых гор. Наместник не скрывал от короля своего изумления. Он-то полагал, что государь, погостив в Аннуминасе, вернется на юг по недавно выстроенному тракту. Если бы наместник знал, что цель путешествия короля — сумрачное Лихолесье, куда даже теперь, спустя столько лет после Войны Кольца, избегают заходить без особой надобности, он наверняка счел бы своим долгом удержать Арагорна от этой поездки.
Наедине с Арагорном Гортхаур всячески настаивал на необходимости поездки, не считаясь ни с какими соображениями здравого смысла, как будто самым что ни на есть легким делом было среди зимы перевалить с двумя детьми и в компании подозрительного незнакомца через Мглистые горы.
Наместник настойчиво расспрашивал Арагорна, кто такой Гор, но король отмалчивался.
— Он доказал мне свою верность, — только и сказал он.
Наместнику пришлось прекратить расспросы.
Эльдарион и Серебряный Лис отправлялись в путь весело. Гор сумел внушить им, какое это будет чудесное путешествие. Арагорн, напротив, выглядел пасмурно, поэтому Эльдарион, который не мог видеть отца хмурым, все время ластился к нему. Он ехал верхом на маленькой лошадке, которую где-то раздобыл Гортхаур и подарил младшему сыну короля. В первый же день она показала свой норов на конюшне, так что заводить ее в денник пришлось самому Эльдариону. Арагорн уговаривал его оставить подарок Гора в Аннуминасе, но принц отказался наотрез. Арагорну пришлось уступить, тем более что лошадка с Эльдарионом вела себя на диво послушно и благонравно.
Гор ехал на огромном вороном жеребце. С ног до головы одетый в черное, он стал как будто выше ростом. Он следовал за Арагорном и его сыновьями, и все же встречные оборачивались и смотрели ему вслед, словно перед ними прошествовал истинный владыка Средиземья.

Происшествие на площади в праздничную ночь не имело никаких последствий, и Серебряному Лису временами казалось, что оно случилось разве что в его воображении.
Гор обращался с ним по-прежнему ровно, если не сказать безразлично. По-юношески мнительный Серебряный Лис готов был поверить, что поцелуй на площади произошел на самом деле, Гор разгневался и теперь старается держать юношу подальше от себя.
Гор и Арагорн ехали рядом, неторопливо беседуя. Эльдарион и Серебряный Лис погоняли своих лошадей и уносились вперед так далеко, что король и Гор на своих лошадях исчезали из виду. Тракт был пустынен на всем своем протяжении. Суровая даже для этих северных мест зима приостановила движение торговых караванов и разогнала по домам одиноких путников.
— Как пустынно! — сказал как-то Эльдарион Серебряному Лису.
Они остановились на вершине холма, первого в цепи холмов, мимо которой проходил тракт. Далеко внизу видны были две черные фигурки верховых.
— Да, — кивнул Серебряный Лис. — В наших местах людей гораздо больше.
— На юге тоже, но здесь Север.
Эльдарион обернулся и указал рукой на невысокую черную горную цепь у самого горизонта:
— Вон там Ангмар.
Серебряный Лис кивнул. Он помнил историю короля-чародея и его омраченного королевства.
Эльдарион озабоченно поглядел вниз и, понизив голос, проговорил:
— Иногда Гор напоминает мне короля-призрака.
Серебряный Лис понял, что младшему сыну Арагорн не стал ничего рассказывать о Горе, поэтому отделался неопределенным:
— Не знаю. Мне не напоминает.
На пятый день путники достигли Пригорья и остановились в знаменитом «Гарцующем пони». Арагорна здесь встречали с хорошо прикрытым благоговением. Король с самого порога перехватил ошеломленный и восторженный взгляд хозяина, чуть нахмурился, и его инкогнито осталось при нем. Хозяин осмелился проявить свои чувства к дорогому государю лишь тем, что вился вокруг четверых приезжих, точно тучная, молчаливая и сверх всякой меры озабоченная удобством гостей оса.
Для ночлега им отвели самые лучшие комнаты, но с такой миной, как будто это самые заурядные апартаменты для гостей, а Серебряный Лис и Эльдарион объелись сладкими пирожками, за блюдо которых спросили смехотворно низкую плату.
Арагорн, пригубив пиво из своей кружки, осматривался вокруг с плохо прикрытым ностальгическим видом. Гор чувствовал себя вполне комфортно в разношерстной толпе, но и не более того. Если бы в трактире присутствовал некто, видевший Арагорна в дни, предшествовавшие Войне Кольца, он вполне мог перепутать Гора с королем. Колдун так и не пожелал снять черный плащ. Вид его привлекал внимание, но любопытные, один раз встретившись с Гором глазами, спешили отвести взгляд и по возможности даже пересесть подальше.
— Здесь, значит, и сидели эти коротышки? — снисходительным тоном поинтересовался он у Арагорна.
Арагорн отвечать не стал.
Серебряный Лис, очень внимательно наблюдавший за обоими взрослыми, подумал, что они как никогда близки к ссоре. Слишком противоречивы были эмоции, которые в них вызывало это место. Гор тихо кипел от гнева и раздражения, Арагорн же, напротив, был благодушен, всем доволен и как будто только и ждал спокойной минутки, чтобы погрузиться в приятные воспоминания.
В Пригорье задержались всего на одну ночь, невзирая на разочарование хозяина, который обчистил кухню, чтобы получше набить дорожные сумки путников.
Уже на третьем часу пути от города начались глухие места, и Гор заметно развеселился. Он откинул капюшон, бросил поводья на шею коня и все время зорко осматривался по сторонам, как будто искал что-то вдалеке. Удивительно, что и у Арагорна, и у обоих его сыновей одновременно возникла догадка, что Гор ищет кого-то из своих слуг в зверином обличье.
— Как были эти места гиблыми, так и остались, — проговорил Арагорн. — Не скоро властью короля станут они цветущими и гостеприимными.
— Что-что, а для меня они и так гостеприимны, — резко возразил Гор. — Вот такие вы, люди Запада. Куда деваться нам, бедным изгнанникам, в ваших цветущих землях, где так хорошо добрым и благородным?
Арагорн отвернулся и не стал отвечать. Серебряный Лис перевел дух. Он очень боялся, что отец и Гор начнут ссориться. Он уже был свидетелем одной такой перепалки и чуть не умер со стыда, так нелепо выглядели спорящие.
На ночь расположились в уютной лощинке, где почти не было снега, зато вдоволь сухостоя для костра. Невдалеке шумел ручей. Пока Арагорн разводил костер, а Эльдарион разбирал дорожные сумки, Гор вызвался принести воды. Серебряный Лис увязался за ним.
Не то чтобы у него была какая-то конкретная цель. Но безразличие Гора нервировало юношу. То ему казалось, что там, на площади, Гор просто смеялся над ним, над его пылким порывом, то он думал, что Гортхаур хочет того же, что и он, а ведет себя так безразлично, потому что отец всегда рядом. Серебряный Лис надеялся, что если они хоть на минутку останутся наедине, все прояснится.
До ручья было шагов пятьсот, он звенел и булькал в узкой лощинке среди крутых берегов, заваленных побуревшими листьями. Они шуршали под ногами, и Серебряный Лис с Гором погружались в них почти по щиколотку. Шли молча, только один раз Гор коротко оглянулся на юношу и спросил, не устал ли он от постоянных разъездов.
— Нет, — ответил Лис. — А ты?
— Мне нравится, — ответил Гортхаур и больше не заговаривал со своим спутником.
К ручью Гор спустился первым. Серебряный Лис стал сходить за ним боком по крутому склону, чтобы не упасть на скользкой листве, но оступился и поехал вниз, еле удерживаясь на ногах, балансируя руками, уверенный, что сейчас покатится кубарем и врежется своей бестолковой головой прямо в огромный валун у воды. В последний момент, когда он уже падал, его внезапно подхватили сильные руки. Он оказался в объятиях Гора, который без улыбки смотрел ему в лицо серьезными темными глазами.
— Ты хорошо держишь равновесие, — сказал он и поцеловал Серебряного Лиса в губы. Юноша, ослепнув и оглохнув от бьющейся во всем теле крови, ответил на поцелуй. На этот раз Гор целовал его нежно, без того жестокого напора, как тогда на площади, его язык ласкал рот Серебряного Лиса осторожно, но с таким вожделением, что первенцу Арагорна хотелось уложить Гора на мягкую перину из листьев и принадлежать ему прямо здесь, и пусть отец думает, что они заблудились. Гортхаур продлил поцелуй сколько мог, Лис чувствовал, как его грудь тяжело вздымается от слишком частого дыхания, он запустил руки в темные густые волосы, от них и от кожи Жестокого пахло какими-то благовониями, терпкими и горьковато-сладкими, Лис, изнемогая в его объятиях, думал, как ему хочется провести по его коже языком, чтобы узнать, какая она на вкус. Судя по всему, думали они одинаково, потому что Гор оторвался от рта юноши и прильнул губами к его шее. Тут сердце Серебряного Лиса стало выстукивать такой марш, что даже он дышать стал с хрипом, стараясь прижаться к Жестокому как можно теснее. Он даже испугался того, какое вожделение вызывал у него этот человек, словно скрытый жар его тела проникал в каждую клеточку юноши и заставлял его гореть огнем. Это было почти страшно, и, как ни странно, Лис почувствовал, что Гор тоже словно испуган, они отстранились друга от друга одновременно.
— Ты, ты… — задыхаясь, проговорил Серебряный Лис, продолжая цепляться за плащ Гора и глядя ему в глаза расширенными глазами.
— Тихо, тихо… — Гортхаур взял его за запястья, притянул к себе и еще раз коротко поцеловал в губы. — Успокойся. Возьми себя в руки.
— Хорошо, — попытался успокоиться юноша. — А… — он не договорил, но Гор понял, чего он хотел.
— Потом. Когда приедем на место. — И он внезапно улыбнулся короткой веселой улыбкой, от которой его резкое лицо преобразилось на мгновение, вспыхнув внезапной красотой, как драгоценный камень, когда на него падает солнечный луч. Серебряный Лис почувствовал, что теплая волна затапливает его изнутри. «Я его люблю, — подумал он со странной сладостью. — Я влюбился в него».
— Не беспокойся. Давай наберем воды и вернемся обратно, а то отец будет волноваться.

Помня о словах Гора, Серебряный Лис старался в присутствии Арагорна вести себя так, как будто ничего не произошло. Это удавалось ему так плохо, что не будь Арагорн так занят Эльдарионом, он наверняка обратил бы внимание, как его старший сын старательно отворачивается от Гора, прячет глаза, а если все же встречается с ним глазами, мгновенно покрывается румянцем.
Зато поведение Серебряного Лиса не укрылось от Эльдариона. Мальчик с интересом следил за старшим братом и Гором. Он почувствовал, что за короткий промежуток времени между Серебряным Лисом и Гором установилась какая-то связь, сущность которой он никак не мог уразуметь. Он только чувствовал, что каким-то невероятным образом вдруг стал лишним и для Гора, и для старшего брата, и в недоумении и подступающей обиде жался к отцу.
Между тем стемнело. Сразу после ужина путники принялись устраиваться на ночлег. Надежды на тепло от костра было мало, поэтому спать легли рядышком, укрывшись сверху всеми плащами и одеялами.
Серебряный Лис лежал между Эльдарионом и Гором. Колдун как будто сразу же заснул, отвернувшись от юноши. Он опять казался равнодушным. Серебряный Лис не знал, что и подумать. Он уезжал из Харада гордым покорителем сердец, чьей благосклонности добивались и считали себя счастливыми, получив малейший знак внимания со стороны юноши. Теперь же он сам невольно и как-то незаметно оказался в роли такого вот униженного просителя.
Серебряный Лис в досаде перевернулся на другой бок и оказался лицом к лицу с Эльдарионом.
Малыш засыпал, уткнувшись лицом в покрытый плащом мешок со сменной одеждой , который заменял ему подушку. Сквозь волосы виднелся краешек маленького заостренного ушка — единственной приметы, указывающей на эльфийское происхождение мальчика. Серебряный Лис почувствовал нежность к младшему брату — в этом чувстве он был по крайней мере уверен и знал, что оно законно и похвально. В приливе чистой радости, стесняясь чем-нибудь выразить ее в такое неподходящее время, он ограничился тем, что осторожно подул в лицо Эльдариона. Ребенок недовольно застонал и еще глубже погрузился в сон.
— Что ты, Серебряный Лис? — еле слышно спросил Арагорн, приподнимая голову.
Юноша притворился, что спит.
Арагорн снова улегся, приобняв младшего сына. Серебряному Лису стало грустно. Отец, вряд ли понимая, что делает, лишил его успокоения. Это предназначенное другому нежное отцовское объятие означало, что Серебряный Лис отныне остается один на один со своей любовью, которую он и сам сейчас готов был считать порочной.
Серебряный Лис не задумался бы ни на минуту, будь Гор обычным человеком. Вероятно, тогда и события разворачивались бы гораздо быстрей. Здесь же юноша сомневался в каждом шаге. Он с каждым днем все сильнее желал Гортхаура и с каждым часом все сильней боялся того, что будет, когда Гор по-настоящему ответит на его любовь.
«Это самая темная дорога, по которой мне когда-либо приходилось идти, — размышлял Серебряный Лис, принимаясь за дыхательные упражнения, чтобы успокоиться. — Хозяин Барад-Дура… Хорошо бы порасспросить отца о нем. Иначе я чувствую себя так, словно меня затягивает в пропасть».
Он сделал последний глубокий вдох, надолго удержав воздух в груди, выпустил его и сказал себе: «Обязательно поговорю с отцом о Горе. Мой наставник говорил: если дорога темна — надлежит по мере сил освещать ее».

Днем оказалось, что от принятия решения до его осуществления пролегает большое расстояние. Хорошо сказать себе: «Я поговорю с отцом о Горе» — но как это сделать, если не удается ни минуты побыть с отцом наедине? Только спустя два дня Серебряный Лис наконец улучил удобный момент. На дневной стоянке Эльдарион, шнырявший повсюду в поисках новых развлечений, отыскал в кустах следы косули, и Гор повел мальчика выслеживать зверя. Арагорн и Серебряный Лис остались возле костра. Когда юноша понял, что момент для расспросов настал, он разволновался до сердцебиения и сухости во рту.
— Отец, — сказал он, торопясь со своими вопросами, чтобы малодушие не взяло верх над решимостью. Юноша боялся смотреть в лицо Арагорну, чтобы тот не прочел в его взгляде правду. — Я хотел попросить тебя, расскажи мне о Горе.
Арагорн поднял голову и взглянул на сына. Он сидел возле самого огня и, не глядя, подкладывал туда тонкие веточки.
— Что ты хочешь знать?
— Каким он был раньше.
Арагорн задумался.
— Разве ты не знаешь? — наконец проговорил он.
— Я знаю, отец, но я хотел спросить не это.
Серебряный Лис замялся, ища подходящие слова:
— Я знаю, что он был Черным Владыкой, у него были армии и крепости, но каким он был?
Арагорн пожал плечами.
— Странно, что ты захотел это узнать. Я и сам думал, что случилось с Гортхауром, если он стал тем, чем он стал. Мне всегда было непонятно и его падение, и падение Мелькора. Когда я был в твоем возрасте, мне это казалось чистотой, которую подобает хранить рыцарю Запада. Я очень долго так считал. Только потом я задумался: а что если, отказываясь понять Зло, я упускаю что-то и от этого сам становлюсь в каком-то смысле уязвим перед ним?
Серебряный Лис внимательно слушал отца. Арагорн продолжал:
— Гэндальф наверняка не одобрил бы мои слова, но Саурон был достойным противником. Мне порой был ненавистен его хищный разум, который повсюду расставляет ловушки для других и попадает в них сам. Война мне, в общем, тоже не нравилась. Но, видишь ли, мой мальчик, тебе тут будет не просто меня понять. Меня воспитывали люди и эльфы, которые всегда сражались с Черным Врагом и с Морготом, и предки этих людей. Если ты посмотришь на нашу историю, то она вся состоит из череды войн. Для меня было так естественно вступить в эту борьбу. Я не мог думать о Сауроне, как о существе в чем-то мне родственном, да тогда у него не было смертной оболочки, такого врага не просто понять. Человеческие черты в нем странны. Я боюсь, что он долго не удержится. Его влекут власть и могущество, а значит, он снова будет повержен.
Серебряный Лис рассердился на отца. Его так и подмывало пылко возразить, заспорить с ним. Юноше казалось, что Арагорн совсем не понимает Гора, не желает видеть его истинную природу и в своих представлениях о нем опирается на сказки, которые внушила людям древняя вражда к Черному Врагу.
Серебряный Лис был слишком хорошо воспитан. Все, что он позволил себе, были сдержанным тоном произнесенные слова:
— Должно быть, прежде так и было, но мне кажется, что сейчас…
Он не договорил — со стороны леса раздался хруст сучьев под ногами беспечного ходока и веселый голосок Эльдариона.
Гор с младшим сыном короля вернулись на поляну. Серебряный Лис отодвинулся от Арагорна с безразличным видом, как будто и не Гор был предметом их разговора. Арагорн один раз пристально взглянул на Серебряного Лиса и обратился к Эльдариону, который хотел немедленно рассказать отцу, какую они с Гором видели косулю.

Через две недели они увидели на горизонте темную полосу, которая, приближаясь, становилась все черней и выше, пока путники не оказались на затененной опушке Лихолесья. Эльдарион и Серебряный Лис, запрокинув головы, смотрели на огромные деревья, самое низкое из которых далеко превосходило все деревья, видимые ими до сих пор. Казалось, эти гиганты были наделены собственной недоброй волей, потому что невозможно было представить, что обычные деревья могут достигнуть такой величины.
Арагорн и Гортхаур переглянулись. Перед ними лежала дорога, уводя в бессветную чащу, под низко нависающие ветви.
— Говорят, в этом лесу до сих пор есть эльфы, — негромко произнес Гортхаур.
Эльдарион быстро повернул голову и посмотрел на него.
— Те из них, что не захотели отправиться за море. Про них болтают разное, что будто бы они не любят людей вообще и еще меньше жалуют тех, кто заходит в их лес, но их власть распространяется лишь к северу от тракта. К югу мои земли. Туда эльфам дорога закрыта.
Гортхаур тронул коня и первым въехал в лес. Арагорн пропустил вперед Эльдариона и Серебряного Лиса и поехал следом, завершая маленькую кавалькаду.
Эльдарион все время оборачивался на него. Серебряный Лис следовал за Гором. Временами на черном плаще колдуна возникало светлое пятно. Это солнечный лучик проникал сквозь плотную лесную кровлю, но тьма вокруг сгущалась. Вскоре путники уже ничего не видели вокруг, целиком полагаясь на чутье своих лошадей.
— Далеко ли до твоего замка? — окликнул Эльдарион Гортхаура.
— Не очень, — откликнулся тот, — не в моей власти осветить этот лес, иначе дорога была бы приятней.
Лошадь Арагорна вдруг с визгом шарахнулась в сторону и поднялась на дыбы. Акэбоно пронзительно и тревожно заржал. Только лошади Гортхаура и Эльдариона сохраняли спокойствие. Путников вдруг окружили пары горящих в темноте красных глаз. Не было слышно ни малейшего шума, с помощью которого можно было бы установить, какие именно существа окружили их.
— Не бойтесь, — негромко проговорил Гортхаур, — это моя свита.
— Что у тебя за свита? — спросил Арагорн, с трудом сдерживая коня. — Оборотни?
— Нет. Это просто волки. Подожди, твоя лошадь к ним скоро привыкнет.
Арагорн усмехнулся. Его беспокоило другое. Да, Гор пригласил их к себе, и он ответил на это приглашение, движимый все тем же странным желанием общаться с человеком Гором, а не с Сауроном Черным, но теперь его занимали мысли куда более практического порядка. Гор вез его к развалинам замка, который был уничтожен светлым советом почти век назад. Где они будут жить? Где будут греться его дети и где они будут спать?
— Надеюсь, ты не пригласил нас пожить в болоте? — спросил Арагорн, пряча под насмешкой настоящее беспокойство.
— Ты очень нетерпелив, — ответил Гортхаур. — Подожди чуть-чуть.
Они ехали дальше. Эльдарион с восторгом разглядывал лес, в нем никогда еще не была так видна эльфийская кровь. Было понятно, что его предки любили лес не меньше, чем морские просторы, здесь мальчик чувствовал себя больше дома, чем в горном Минас-Тирите. Арагорн беспокоился больше и больше, но когда тропинка внезапно круто свернула к северу и деревья раздвинулись словно занавес, он резко осадил лошадь и задержал дыхание. Перед ним на холме стоял замок. Он был отстроен совсем недавно — темный камень блестел и кое-где было видно, что шлифовали его наспех. Может, замку было и далеко до великолепия Барад-Дура и изящества Крепости Восходящего Солнца и он был совсем не так велик, но он возник ниоткуда и теперь возвышался перед Арагорном словно изящная черная игрушка, его единственная дозорная башня, узкая, как стрела, горделиво возносилась к небесам.
Арагорн обернулся на Гора. Тот смотрел на свой дом с удовольствием, даже, пожалуй, с восхищением, и король спросил:
— Кто его строил?
— Те, кто остался мне верен и ждал меня, — ответил Саурон весело. — Тебе нравится? Я сам его еще не видел.
Арагорн не успел ничего сказать, как его прервал восхищенный голосок Эльдариона.
— Как красиво! — воскликнул мальчик. — Папа, мы будем здесь жить?
— Некоторое время, сынок, — ответил Арагорн. Он сам не знал, какие чувства будоражило в нем это зрелище, эта одинокая цитадель, черная, как безлунная ночь, ее стрельчатые арки, ее своды, он видел, как они возносятся к небу, словно беззвучный хорал, он видел драконов на медных воротах, их оскаленные пасти, непревзойденное изящество их тел и вдруг подумал, что в этом есть своя завораживающая красота и пожалел, что никогда не видел Барад-Дура.
— Такие же двери были в тронном зале в Ангбанде, — тихо сказал Гор, словно угадав его мысли, — только гораздо больше. Ладно, пойдем. Внутри еще ничего толком не сделано, но там есть камины, можно затопить их и согреться. И наверное, есть еда и вино.
Он обернулся к мальчикам. Серебряный Лис, приоткрыв рот, смотрел на замок, и на лице его читалось благоговение.
— Пойдем, — ласково окликнул их Гор, и Арагорн с каким-то страхом подумал, что эта ласка совсем не притворная. — У вас там будут свои комнаты, у каждого, и вы сделаете их так, как вам захочется. А потом будете приезжать ко мне в гости.
— Ура! — закричал Эльдарион.

В замке действительно было почти пусто. Стены, облицованные жемчужно-серым мрамором, голы, на выложенном черным с золотистыми прожилками камнем полу нет ковров, только в большом зале, куда их привел Гортхаур, огромный камин да сваленная перед ним поленница дров и поставцы для факелов на стенах. Еще не стемнело, а неизвестные зодчие устроили стрельчатые окна так, что свет падал, образуя освещенное пространство перед камином.
Гор заметно оживился. Оставив гостей растапливать камин, он куда-то ушел и вернулся через двадцать минут, неся с собой тюк с провизией, небольшой бочонок в ремнях и масляную лампу. Опустив это все на уже расстеленные перед очагом плащи, он весело подмигнул Арагорну:
— Это вино не хуже, чем из твоих погребов, государь.
Арагорн улыбнулся ему в ответ. Ему никогда не приходилось бывать в Черных Цитаделях, и он, на какое-то время оставив все свои тревоги, с любопытством оглядывался. Гортхаур распаковал тюк и стал вытаскивать из него всякие уже забытые с Аннуминаса деликатесы — копченых куропаток, жареное мясо, мягкие белые лепешки и под конец вытащил оттуда даже огромную банку вишневого варенья.
— А это откуда? — спросил изумленный Арагорн, когда смолк радостный вопль Эльдариона, соскучившегося по сладкому.
— Я сказал, что со мной будут дети, — коротко ответил Гор. Арагорн только головой покачал, не зная, изумляться ли ему заботливости Черного Врага или смеяться про себя, представляя себе удивление порученца Саурона, которому сделали такой заказ.
Когда они поели, сидя кружком у камина, уже стемнело, а зала прогрелась так, что Серебряный Лис скинул плащ и теплую куртку и остался в одной рубашке. В волосах у него были шпильки, подаренные Эльдарионом на Новый Год, и, когда юноша поворачивал голову, подвески серебристо звенели. Эльдарион болтал, не закрывая рта, о том, как он устроит свою комнату и что там будет, и как они с Гором будут охотиться, и все время спрашивал отца, будет ли он ему помогать в обустройстве. Арагорн странным образом расслабился, он чувствовал себя, как теплым уютным семейным вечером у горящего камина.
Серебряный Лис и Эльдарион за время пути привыкли ложиться спать, как стемнеет, поэтому скоро все улеглись на расстеленные плащи.
Проснувшись в середине ночи, Арагорн увидел, что Гора рядом нет, а в камине горит огонь. Он прислушался. И понял, что его разбудило. Весь замок был наполнен тихим неумолчным звуком, неостановимым шорохом, скрипом, жужжанием, потрескиванием. Казалось, армия невидимых муравьев грызет каменные стены и скоро они рухнут, рассыпавшись в черную труху. Король вскочил. Дети спали как убитые, Эльдарион — свернувшись в клубочек, Серебряный Лис — на спине с открытым ртом. Арагорн подошел к дверям зала и прислушался. Звук не стал громче, но продолжался. Тогда он открыл дверь. Коридор был пуст, только по стенам горели неизвестно откуда взявшиеся масляные лампы. Днем их не было. Бродяжник прошел по коридору и попробовал толкнуть первую попавшуюся дверь. Она не поддавалась. Тогда он пошел вперед к светлому проему в конце коридора. Ему было неприятно и мороз продирал по коже от этих бесконечных хаотических звуков, словно везде скребли крохотные коготки или маленькие, но острые зубы. Но не успел он пройти и половины пути, как ему навстречу двинулась знакомая фигура в черном.
— Ты чего не спишь? — спросил Гортхаур сердитым шепотом. — Почему детей бросил?
— Что происходит? — таким же шепотом ответил Арагорн. — Что это за звук? — Он сделал движение, чтобы пройти дальше, но Гор заступил ему дорогу.
На его лице не было ни страха, ни раздражения, а какое-то странное, совершенно не подходящее ему бесконечное терпение.
— Не ходи туда, — мягко сказал ему Гор. — Тебе негоже на это смотреть. Пойдем спать.
И Арагорн подчинился.
Они вернулись в залу, и Арагорн увидел, как буквально через две минуты Гор уже крепко спал, положив голову на локоть. Тогда он заснул и сам.

Дол-Гулдур днем был не то, что ночью. Многочисленные окна пропускали в жилые помещения цитадели солнечный свет. Гор сводил детей смотреть утренние залы, в которых рассвет, проходя сквозь прозрачные стекла в окнах, выстилал мраморные полы словно бы пламенеющими коврами, дневные залы с высокими потолками и колоннами, украшенными тонкой резьбой, вечерние залы с каминами и витражами в стрельчатых окнах. Арагорн удивлялся прекрасному убранству замка. Порой во всем этом ему виделся утонченный обман. Неведомые строители явно попытались устроить все таким образом, чтобы гости Гора были очарованы этим местом.
Ничто здесь не напоминало о вековечной злобе, о предательстве, о черных замыслах. Арагорн с тревогой вспоминал Лориен. В новом Дол-Гулдуре тоже не было времени. В нем можно было прожить много лет и не заметить этого. Но здесь не было первозданной прелести Лориена, величавой красоты мира до того, как туда проникло Зло. В Дол-Гулдуре вечность казалась мороком. Бродяжник начал замечать, что у него побаливает голова. Спал он крепко, даже слишком крепко, но наутро вставал в дурном расположении духа, причиной которого были сны. Арагорн не помнил их, но они оставляли после себя щемящий, болезненный осадок. Арагорн жалел, что ушли за Море Гэндальф и Галадриэль, ему не у кого было спросить совета о природе этого нового зла, против которого у рыцаря Запада не было оружия.
Не зная, следует ли доверять своим зыбким подозрениям, он очень внимательно присматривался к детям. Несколько раз Арагорн тихонько спрашивал Эльдариона, не хочет ли он уехать, но малыш всякий раз искренне огорчался и просил остаться в замке еще хотя бы на несколько дней. Серебряный Лис и подавно не помышлял об отъезде.
Юноше нравилось в Дол-Гулдуре даже больше, чем в Минас-Тирите, где он был незаконнорожденным сыном короля и больше ничем. И Арагорн, и Эльдарион занимали какие-то свои, присущие им места, а он был просто непонятным довеском к отцу, возможно, экзотичным и интересным, но мешающим и чужим. Здесь он был первенцем Арагорна и старшим братом Эльдариона, у него была своя семья и свое место в ней, он даже иногда позволял себе думать, что они вернутся после своих странствий в Харад, к матери, и будут жить все вместе, а Арвен может править Гондором сколько ей заблагорассудится. И он думал, что Гор поедет с ними, потому что уже не знал, как будет жить без него.
Саурон выполнил свое обещание и выделил каждому мальчику по комнате, но Арагорн, хоть и не возражал, велел сыновьям спать вместе с ним. Оба мальчика артачились, причем у каждого была своя причина.
Когда Гор отвел Серебряного Лиса в его комнату, тот увидел, что там уже есть все, что нужно. Комната была не очень большой, со стрельчатым окном, у которого стоял стол, вырезанный из темного камня, каменное кресло с кинутой на него белой шкурой какого-то горного зверя, камин, кровать у стены, достаточно широкая, чтобы на ней могли спать трое, и секретер с огромным количеством ящичков и полочек явно не человеческой работы, сделанный из темного, инкрустированного перламутром дерева.
— Как здорово! — воскликнул Серебряный Лис искренне. — Спасибо, Гор. Мне так нравится!
Гортхаур улыбнулся.
— Я рад, — сказал он. — Пойду покажу Арагорну его комнату.
Серебряный Лис даже вякнуть ничего не успел, как он исчез. Это, в конце концов, было обидно. Он же обещал, что когда они приедут в Болотный Замок, все будет так, как надо. Такое ощущение, что ему больше нравится отец или Эльдарион. Серебряный Лис сел на кровать и стал распаковывать дорожную сумку, раздраженно вытряхивая из нее вещи и думая, что все надо стирать, что зря он не захватил с собой парадный наряд зеленого шелка, который вышивала ему младшая дочь Арагорна, его сводная сестра. Подумал, что, может, все-таки захватил, что нужна новая одежда, он обносился в этом походе, как нищий, и удобно ли будет попросить Гора помочь ему в этом вопросе. Потом его рука нащупала что-то твердое, и он вытащил из сумки ручное зеркало. Это был подарок Гора на Новый Год. Зеркало на ручке размером с его ладонь. Оправленное костью, на которой были вырезаны травы, цветы и прячущиеся в них лисята. Серебряный Лис даже представить не мог, где Жестокий нашел такую прелесть. Не удивился бы, если он сам ее сделал. Он посмотрел в зеркало и увиденное окончательно расстроило его. На него смотрел измученный переходом мальчишка, под глазами синяки, давно немытые волосы висят вокруг лица унылыми слипшимися прядями, прелестный рот, на который засматривался весь императорский двор, вне зависимости от пола и возраста, утерял свой ярко-алый цвет, стал бледно-розовым, губы потрескались. Кожа по-прежнему оставалась чистой, а глаза яркими, но выглядел он отнюдь не на отлично. Это никуда не годилось — так распускаться молодому воину. Для начала Серебряный Лис решил помыть голову и постирать свои вещи. Он достал то единственное чистое, что у него осталось, и, решительно собрав все в кучу, двинулся на поиски купальни.
Серебряный Лис нашел ее очень легко. Еще в первый день, показывая замок, Гор сказал ему, что здесь невозможно заблудиться, хотя и предупредил, чтобы Серебряный Лис не ходил по незнакомым местам и в особенности предостерегал от спуска в подземелья. Юноша и сам не чувствовал ни малейшего любопытства, хотя Дол-Гулдур наверняка таил множество загадок.
Купальни замка были огромны и разубраны, как тронный зал в Гондоре. Серебряный Лис удивлялся, зачем Гору понадобилась вся эта роскошь, если он собирается жить в Дол-Гулдуре один. Ему было не очень уютно мыться среди анфилады высоких залов, под сводчатыми потолками которых скапливалось дремотное эхо журчащей в узких канальцах проточной воды. В одном месте устроенные один над другим круглые бассейны образовывали каскад. Здесь плеск и журчание были сильнее. От горячей воды поднимался пар. В другом бассейне, обширном, наполненном спокойной прохладной водой, на дне мозаикой были выложены изображения морских гадов, спрутов, акул, чудовищных кальмаров и светящихся рыб. Этот бассейн почему-то особенно понравился Эльдариону. Мальчик указывал то на одно, то на другое изображение и спрашивал у Гора названия чудовищ. Они его не пугали, а только забавляли. Серебряный Лис и Арагорн этого бассейна избегали. Колыхание воды на его поверхности пробуждало чудовищ к жизни, нелегко было убедить себя, что они — всего лишь искусно сделанные подобия.
Серебряный Лис устроился у каскада бассейнов. Он сбросил с себя одежду, вынул из волос шпильки и просто для удовольствия несколько минут плескался в горячей воде, смывая верхний слой пыли. Потом он выбрался, закрутил волосы в узел и принялся за стирку. Вымытую одежду он решил унести в свою комнату и посушить у камина. Осквернять великолепие замка развешанным мокрым бельем было неловко.
Покончив с неотложным делом, юноша снова распустил волосы и пошарил в складках сброшенной одежды в поисках гребня. Позади раздались шаги. Серебряный Лис обернулся и увидел Гора. Колдун с улыбкой приближался к нему. На нем было просторное черное одеяние до полу, с широкими рукавами, от которого только выигрывала его могучая фигура.
— А, вот ты где, — сказал Гор. — Эльдарион спрашивал о тебе.
Серебряный Лис поспешил прикрыть чресла первым, что попалось под руки, и поднялся, обеими руками придерживая свое облачение у пояса.
— Я хотел искупаться, — сказал он.
— Я тоже. Я тебе не помешаю?
Серебряный Лис покачал головой. Он с удовольствием бы ушел. Как всегда в присутствии Гора сердце его сорвалось с привязи, на щеках пятна румянца запылали, словно въевшиеся в кожу. Лицезрение купающегося Гора было бы слишком жестоким испытанием для юноши, который не знал, что и думать о своих чувствах к нему.
— Что же ты встал? — Гор с еле заметной усмешкой глядел на потупившегося юношу. Он и сам испытывал волнение в его присутствии. Это тело, развитое упражнениями, уже не детское, но еще не мужское, будоражило чувственность. Чистота его линий возбуждала сильнее, чем самое прекрасное женское тело. Серебряный Лис считал себя опытным соблазнителем, но толком не знал своих сил. Его неискушенность в сочетании с наивной чувственной дерзостью была трогательна. Не менее сильно, чем желал его, Гор испытывал к юноше нежность.
— Я не могу найти свой гребень, — сказал Серебряный Лис первое, что пришло в голову.
Гор подошел к нему. Край черного одеяния задел бедро юноши. Ткань его была гладкой и прохладной. Гор опустился на корточки, пошарил под одеждой и выпрямился, сжимая в руке гребень.
— Позволь, я помогу тебе.
Серебряный Лис утратил дар речи. Он послушно встал на колени на краю нижнего бассейна, опустил голову, и Гор принялся бережно расчесывать его длинные волосы. Они были так же черны и шелковисты, как материя его диковинного одеяния, даже еще черней. Зубья гребенки оставляли в массе влажных волос ровные бороздки, сквозь них поблескивала ослепительно белая по контрасту с ними кожа. Гор положил ладонь на плечо Серебряного Лиса. По сравнению с его собственными плечами оно было таким узким. Гор не отказал себе в удовольствии сжать его чуть сильнее, чем требовалось. Серебряный Лис чуть заметно вздрогнул. Гор, томясь от возбуждения, улыбнулся уголками губ. Он вдруг склонился над Серебряным Лисом и шепнул юноше в самое ухо:
— Мы думаем об одном и том же, мой дорогой мальчик.
Серебряный Лис резко обернулся, но Гор мог бы поклясться, что у мальчика и в мыслях не было вырываться из его объятий. Он открыл рот и снова закрыл его, и тут Гор властно коснулся губами его губ и раскрыл их. Импровизированное одеяние Серебряного Лиса соскользнуло в воду. Гор заключил его в объятия, развернул лицом к себе и, сев, усадил на колени, так что бедра Серебряного Лиса обхватывали его талию. Его член напрягся так, что это можно было бы заметить даже под одеждой. Серебряный Лис почувствовал прикосновение горячей и твердой плоти к своему животу. По телу его прошла дрожь. Он расслабился в объятиях Гора, руки юноши бессильно скользили по рукавам одеяния колдуна. Гортхаур давал ему почувствовать всю меру своего возбуждения. Его ладонь скользнула вниз по спине юноши, задевая тончайшие чувствительные волоски на позвоночнике, и легла на ягодицы, то скользя по ним, то с силой сжимая. Эта незаконченная любовная игра нравилась ему даже больше, чем полное слияние. Юноша таял в его руках. Он уже сам не принадлежал себе и не осмеливался ни просить о большем, не перейти к атаке самому. Гор вдруг вырвался из его объятий. Серебряный Лис снова оказался на коленях, склоненным над зеркалом вод, которое вдруг потемнело, словно и вправду превратилось в зеркало. Гор мягко удерживал юношу от падения. Серебряный Лис видел над своим лицом его лицо с полузакрытыми от наслаждения глазами. Одна рука Гора проникла между его бедер. Серебряный Лис попытался судорожно сжать ее, но Гор не позволил ему этого. Пальцы колдуна коснулись мошонки и скользнули вверх по члену. Серебряный Лис со стоном выгнулся назад. Он, закинув руку назад, обхватил ею плечи Гора, не решаясь попросить его о том, без чего разрывалось жаждущее любви тело юноши, — чтобы Гор наконец взял его.
Гор смотрел, как юноша изгибается в его руках. Если бы он не так хорошо держал себя в руках, он овладел бы им немедленно и Серебряному Лису вряд ли понравилось бы такое соитие — Гортхаура не зря называли Жестоким. Причинять юноше боль, даже если он сам желал этого, Гору не хотелось. Он хотел получить его по-другому, насытившись его любовными муками, которые он искусно продлевал, чтобы потом утолить. Серебряный Лис, чувствуя, как по телу проходят короткие судороги, выгнулся еще сильнее, запрокинув голову так, что длинные пряди его черных волос рассыпались по спине. Гор осторожно убрал их и принялся целовать узкую спину юноши, лопатки, покрытые золотистым пушком, нежные выступы позвонков и ложбинку на пояснице, где кожа была такой нежной, что Гортхауру казалось, что она тает под его губами. Серебряный Лис, ощущая жгучее прикосновение рта Гора к своей коже, застонал почти жалобно, он хоть и знал, что такое плотская любовь, никогда не думал, что она может быть такой сладкой и мучительной. Внезапно Гор оторвался от него и, повернув к себе, поставил на ноги. У юноши подгибались колени, он не мог выдерживать жгучий взгляд Гортхаура, его близость, голова шла кругом так, что он с трудом мог стоять.
— Раздень меня, — приказал Гор.
Не в силах ослушаться, Лис поднял непослушные руки и расстегнул фибулу, которой скреплялось на горле Гора его черное одеяние. Потом так же медленно справился с пуговицами. Черная хламида сползла с плеч помощника Моргота, и он стоял перед Серебряным Лисом совершенно обнаженным, все так же улыбаясь. Завороженный, Лис положил руки на его гладкую грудь, провел по ней, по плечам, лаская прохладную кожу, под которой, как ему казалось, бушевало адское пламя. Коснулся бедер Гора, потом робко дотронулся до его напрягшегося члена и, повинуясь внезапной вспышке ужасного вожделения, сжал его рукой. Гор вздрогнул. Он позволял юноше ласкать и разглядывать его. Он только положил руку на его плечи, поглаживая шею под волосами, тонкую и хрупкую, как у ребенка. Серебряный Лис прижался губами к его груди, потом привстал на цыпочки и поцеловал в шею возле уха.
— Ляг, — попросил он совсем по-детски, — ляг, пожалуйста, я так хочу… — он не договорил, подталкивая Саурона к брошенной на краю бассейна одежде.
Гортхаур послушно лег навзничь. Лис тут же оказался рядом, он горящими глазами разглядывал тело Черного Майа, коротко прикасался к нему губами, словно боялся чего-то, подушечкой указательного пальца водил по его огромному члену. Гортхаур уже с трудом сдерживал желание, которое билось внутри подобно огромному обезумевшему сердцу, но ему так нравилось смотреть на этого еще совсем юного мальчика, который был полностью захвачен в плен вожделением, который страстно желал любви и боялся ее, что он сдерживался из последних сил. Серебряный Лис внезапно вышел из своего сладострастного оцепенения, он прильнул щекой к животу Гора, ласкался об него, потом стал целовать его член и тереться об него щекой, он лепетал какую-то бессвязицу, говорил, что любит его, что будет его рабом, что он прекрасней всех на свете, умолял взять его, не медлить, говорил, что все время думал о нем. Сердце Жестокого таяло от этих слов. Он притянул мальчишку к себе за плечи и заставил встать на колени. Серебряный Лис вздрогнул, когда член Гора стал входить в него с жестким напором, но это было так приятно, что юноша закричал.
Он кончил почти сразу же, едва Гортхаур вошел в него. Семя брызнуло на черную воду и расплылось в ней густым молочным облачком. Гор яростно вскрикнул и сжал член юноши рукой. Серебряный Лис в изнеможении повалился на него. От этого движения плоть Гора вошла в него еще глубже, и Серебряный Лис почувствовал, что уже покинувшее его вожделение снова заструилось в крови. Гор, придерживая его за плечи, начал двигаться.
— Помоги мне, — шепнул он. — Давай, сделай, что тебе хочется.
Серебряный Лис застонал и вдруг упал ничком, раскрываясь, позволяя Гору овладеть собой целиком. Он отдавался ему, как не делал этого никогда прежде. Ему хотелось, чтобы Гор взял не только его тело. Он хотел принадлежать ему целиком. Он кричал об этом, почти сходя с ума от безумного желания, а член Гора мощно ходил в нем, обрекая на покорность распростертое тело. Гор приподнялся над юношей на выпрямленных руках. Взгляд его по контрасту с резкими и сильными движениями был нежен, он снова лег на Серебряного Лиса, так что юноша всхлипнул под его тяжестью и начал горячо и медленно целовать сзади его шею, как будто пытаясь вобрать в себя всю хрупкость и красоту юноши. Серебряный Лис кончил под ним, когда семя Гортхаура изверглось в него. Гор стиснул зубы, таким жестоким и мучительным было освобождение. Жалобный крик Серебряного Лиса повис под сводами, отражаясь, чередуясь, множась.
Гор с сожалением поднялся. Он мог бы продолжать, но юноша был вымотан. Он лежал лицом вниз, тяжело хватая губами воздух. Гор опустился рядом с ним на одно колено, приподнял бессильно поникшую голову, зачерпнул ладонью воды и умыл юношу.
Длинные ресницы щекотнули его ладонь. Гор крепко, до боли, прикусил губу, приказывая телу утихомириться на время.
Серебряный Лис приоткрыл глаза и поглядел на Гора с робкой любовью.
— Ну что, мой прекрасный принц? — вполголоса спросил колдун. — Как тебе заниматься любовью с Ужасом Средиземья?
Серебряный Лис улыбнулся, прикрывая рот рукой, потом вдруг приподнялся, обвил руками шею Гора и нежно поцеловал его в уголок рта.
Гор рассмеялся и вернул ему поцелуй, хотя хотелось ему чего-нибудь более существенного.
— Я помогу тебе вымыть волосы, — сказал он.
Серебряный Лис не был западным человеком, у которого такой поворот темы вызвал бы смех, он покорился капризу любовника. Гор не только вымыл ему волосы, но даже искупал. В довершение Серебряный Лис утянул его в бассейн следом за собой.
— Ах ты, моя маленькая серебряная рыбка, — весело сказал Гор, подныривая, чтобы поцеловать Серебряного Лиса в гладкий животик. Юноша засмеялся и забил ногами по воде. Гор не знал, что назвал юношу самым изысканным прозвищем, которое в ходу у любовников в Хараде.
— Когда я увижу тебя снова? — спросил он, покидая вместе с Гором бассейн.
— Сегодня ночью, — Гор прижал Серебряного Лиса к себе, так что он снова порозовел и потупился.
— Как же? Отец приказал нам спать в его комнате.
— Разве ты не взрослый воин? Тебе нужна нянька?
Серебряный Лис покраснел сильнее.
— Я приду к тебе в спальню. Может быть, ты напишешь мне красивое стихотворение, чтобы утешить мою душу так же, как утешаешь тело? — шутливо произнес Гор, беря юношу за подбородок.
Серебряный Лис кивнул.

В этот вечер ему не сиделось у камина вместе с отцом и Эльдарионом. Юноша то и дело устремлял взгляд на Гора и всякий раз видел, что колдун непринужденно беседует с королем и его младшим сыном. Глядя на Гора, невозможно было представить, чем он занимался не далее как несколько часов назад со старшим сыном короля Гондора. Серебряный Лис завидовал его выдержке. Юноше казалось, что по его собственному лицу легко можно прочесть несложную летопись последних событий. Он отмалчивался и старался сесть так, чтобы от короля его закрывали широкие плечи Гора.
В конце концов Арагорн, обеспокоенный молчанием сына, выцарапал юношу из его убежища и спросил, положив руку на плечо Серебряного Лиса:
— Что-то случилось? Почему ты такой понурый? Ты не заболел?
Серебряный Лис мотал головой на каждый вопрос отца и упорно прятал глаза. Эльдарион, вытянув шею, внимательно наблюдал за этой сценой. На помощь Серебряному Лису пришел Гор.
— Мальчик просто утомлен, — сказал он. — Такой путь, какой мы проделали, свалит с ног любого ходока. Отпусти его спать, государь.
— Ты в самом деле устал? — спросил Арагорн, в упор глядя на Серебряного Лиса.
Юноша поспешно кивнул. Вернувшись из купален, он поспал немного у себя в комнате, но его разбудил Эльдарион. Мальчику не с кем было играть, и он был удивлен, застав брата спящим в такое неподходящее время. Серебряный Лис плохо понимал, что от него хочет Эльдарион. Сознание его все еще пребывало в глубоком сне, тело разламывалось от болезненной истомы и отчаянно взывало о покое. Выпив две большие кружки горячего чая, юноша немного взбодрился, но игры с Эльдарионом у него не заладились. Эльдарион с плохо скрытой досадой сказал наконец:
— Что-то ты совсем ничего не понимаешь, Серебряный Лис, — и отпустил брата восвояси.
— Тогда иди спать, — сказал Арагорн. — Мы еще немного посидим и тоже пойдем.
Серебряный Лис перехватил пристальный взгляд Гора и сказал:
— Ты позволишь мне спать в своей спальне?
Арагорн нахмурился и, словно почувствовав что-то, на мгновение обернулся к Гору.
— Ты вполне можешь позволить это, — снисходительно проговорил чародей. — Я не нарушаю законов гостеприимства, вы все у меня в гостях и незачем держать детей при себе, их и так охраняют по моему приказу.
Арагорн мгновение подумал и сказал:
— Ладно.
Серебряный Лис поцеловал на ночь Эльдариона и отца, чужим голосом попрощался с Гором и отправился к себе, чувствуя спиной обращенный на него взгляд чародея.

В ту ночь Арагорн никак не мог заснуть. Его мучили воспоминания, особенно когда он думал о Серебряном Лисе и о том, с какой страстью смотрел он на Гортхаура. И, к собственному удивлению, вспоминал он вовсе не Хризантему, не ее агатовые глаза, глядевшие на него с преданной любовью. Перед ним, как наяву, вставали другое лицо и другие глаза, голубые, как небо в степи, и их взгляд, робкий и умоляющий, настойчивый и горячий.

Он сам тогда не знал, что так получится, но это была его тайна, которую он хранил задолго до того, как мать Серебряного Лиса появилась в его жизни. Это было через год после его свадьбы, когда он, по-прежнему любя Арвен, стал понимать, что даже человеческому пылкому сердцу не растопить холод эльфийского совершенства. Его мучили эти мысли, он чувствовал себя уставшим, ощущал, что заперт в этом городе, ему, как и сейчас, хотелось уйти и побродить по лесам и степям, снова увидеть небо, которое куполом закрывает земли, а не этот проблеск между горных вершин.
Он послал гонца к Йомеру, написав, что хочет увидеться с ним, обсудить кое-какие дела, да и просто встретиться со старым товарищем, и предложил съехаться на границе Рохана и Гондора, где в Белых горах стоял охотничий домик короля. «Десять дней, — думал он. — Мы будем охотиться, бродить по горам, вспоминать прошлое, а самое главное, я отпущу наконец эту свиту и охрану, даже если они будут выть в голос о моей безопасности. А потом я вернусь в город, и все будет, как прежде». Йомер пылко отозвался на его приглашение, и они договорились о дне встречи.
Свиту он отпустил в лиге от домика и не торопил лошадь, наслаждаясь одиночеством, свежим холодным воздухом осени и тишиной. Наконец он почувствовал запах дыма и подумал, что Йомер, наверное, уже приехал и растопил очаг. На какую-то секунду Арагорн почти испугался при мысли, что там еще десяток лихих роханских рубак и сейчас начнется пир горой, но тут же строго сказал сам себе, что просто выставит всех, не задумываясь. Лошадь мордой раздвинула разросшиеся кусты, и Арагорн въехал на полянку, на которой стоял дом.
Йомер был один. Он рубил дрова, с одного удара раскалывая толстенные поленья, и они разваливались надвое, показывая сочную, желтую, как масло, древесину. Он не увидел Арагорна, и тот, придержав лошадь, некоторое время смотрел на него. Конунг Рохана был обнажен до пояса, в одних только штанах из коричневой замши и высоких кожаных сапогах. Длинные, почти до середины спины волосы он перехватил ремешком. Арагорн, поглядев на него, подумал, как же молод Йомер, даже внушительные боевые шрамы на груди и животе не безобразили и не старили его, ярко-голубые глаза сверкали на потемневшем от солнца лице яростным светом, и почему-то Арагорн поймал себя на странном желании. Ему захотелось, чтобы Йомер распустил волосы, чтобы можно было увидеть, как эта светлая, золотистая волна закрывает его плечи и как еще ярче блестят голубые глаза, оттененные этим великолепием. Он вздрогнул, смутился и позвал:
— Йомер, здравствуй, я уже здесь.
При первых звуках его голоса Йомер вскинул голову и уставился на Арагорна. Его взгляд не выражал ничего, кроме оторопи, но у короля дрогнуло сердце.
— Здравствуй, — еще раз произнес он, торопясь соскочить с седла, чтобы скрыть непонятное волнение.
— Здравствуй, государь, — Йомер, не выпуская из рук топора, склонил голову. В его голосе слышался легкий роханский акцент, тем более приятный слуху Арагорна тем, что он принадлежал Йомеру и всему его молодому горячему народу.
— Мы одни? — спросил Арагорн.
— Да. Никого, кроме нас.
Арагорн не мог понять, что с ним происходит. Он не отваживался еще раз взглянуть в лицо Йомера, чтобы не столкнуться взглядом с его глазами.
— Я очень ждал тебя, — произнес Йомер. — Проходи в дом. Сейчас я поставлю твою лошадь на конюшню. На кухне найдется, что нам поесть.
Арагорн уже забыл, как приятно жить в простом доме, а не во дворце. Он с удовольствием бродил по комнатам, разглядывал бревенчатые стены, развешанные на них шкуры и оружие, пока Йомер готовил на кухне обед.
— Еда готова! — крикнул он.
— Сейчас! — весело отозвался Арагорн. Он только сейчас по-настоящему понял, как далеко забрался от столицы, дворца, Арвен. Ему не хотелось даже вспоминать об этом. Если бы это было в его власти, он хотел бы снова стать Бродяжником, вернуться на север и никогда не возвращаться в белокаменный Минас-Тирит.
«Нет, может быть, позже мне и захочется вернуться, — поправил он себя. — Но не сейчас».
Еду перенесли на широкую веранду. Йомер, верный несложным правилам роханского гостеприимства, целиком заставил стол блюдами.
— Мне столько не съесть! — рассмеялся Арагорн.
Йомер улыбнулся в ответ. Он успел накинуть рубашку и, видимо, все еще чувствуя себя недостаточно одетым, кожаный пояс с охотничьим кинжалом в расшитых бисером ножнах.
Арагорн не мог оторвать от него глаз. Вокруг Йомера, даже спокойно сидящего за столом, жизнь била ключом. Он рассказывал о делах Рохана, об охотах и пирах, и Арагорну хотелось жить так же, как Йомер: весело и бесшабашно. Он отчасти выразил это свое настроение, сказав:
— Я рад, что приехал к тебе в Рохан.
— Я тоже рад, государь! — порывисто повернулся к нему Йомер. — Ты же знаешь, я полюбил тебя, как только увидел тогда, в наших степях!
Арагорн невольно опустил глаза, уж слишком горячим был обращенный на него взгляд Йомера. Он перевел разговор на свою жизнь в Гондоре, стараясь не упоминать в разговоре жену, сам же Йомер о ней не спрашивал. Когда начало темнеть, Йомер сказал, что государя ждет баня.
— Такого ты еще не пробовал! — весело сверкнув глазами, сказал он. — Это не то, что ваши гондорские лоханки.
Год назад конунг Рохана побывал в Минас-Тирите и разбранил там все: дома, мебель, образ жизни и, к ужасу добродетельных придворных дам, — женщин.
Арагорн легко поднялся с кресла, еще раз с восторгом осознавая, как далеко в прошлом остался король Элессар, и отправился следом за Йомером.
Низкая закопченная баня, стоявшая на отшибе, состояла из двух помещений — парной и мыльни. В маленьком предбаннике все уже было готово, стоял даже огромный букет горных цветов в широком кувшине. Увидев его, Арагорн не удержался и глянул на Йомера. Тот неожиданно залился ярким румянцем.
— Я все приготовил, государь. Хотел, чтобы тебе было приятно.
— Мне приятно, — честно ответил Арагорн и потрепал Йомера по плечу. Тот изумленно взглянул на него и покраснел еще сильнее.
Они разделись, Йомер протянул Арагорну кусок белого полотна, сам он обмотал бедра таким же, но король был уверен, что Йомер просто делает уступку гондорской манерности. Он поглядел на конунга и подумал, что лучше бы он этого не делал. Голым Йомер был куда естественней, чем одетым.
В парной было уже жарко, и Йомер еще поддал, плеснув на каменную кладку воды, настоянной на полыни, мяте и чабреце.
— Дыши реже, — посоветовал он Арагорну, — и носом.
Первый пар прошел легко. Арагорн лежал на лавке, чувствуя, что жар обволакивает его и вместе с этим окончательно испаряются все его мысли о Гондоре, королевстве, жене и все, что так тяготило его. Йомер сидел напротив, его золотистая кожа была покрыта испариной, волосы он завернул наверх и заколол длинной деревянной шпилькой. Он выглядел почти забавно, и Арагорну нравилось смотреть на его спокойное молодое лицо с полузакрытыми глазами.
— Ладно, пошли, — наконец сказал роханский конунг. — Так долго нельзя.
Они выскочили в мыльню, и там Йомер, недолго думая, окатил Арагорна из ведра ледяной родниковой водой. Король заорал от удовольствия и в ответ обдал Йомера таким же потоком, зачерпнув той же воды из огромной бочки, которая стояла в мыльне.
— Ты когда приехал? — спросил он изумленно. — Ты все успел, даже воды натаскать.
— Вчера, — смущенно ответил Йомер, белая ткань, которой он перепоясал чресла, свалилась, но он, как и ожидал Арагорн, не обращал на это внимания. — Знаешь, я так ждал этой встречи.
Полок в мыльне был устроен, как ступенька, две нисходящие лавки, Арагорн сидел на верхней, а Йомер присел на нижнюю, и теперь смотрел на короля снизу вверх. Арагорн еще раз удивился тому, какие же яркие у него глаза.
— Я так скучал по тебе, — заговорил Йомер сбивчиво, — знаешь, мне все кажется, что настоящая жизнь была тогда, когда мы сражались с Сауроном, а теперь так, я даже не понимаю, что живу.
— Я тоже, — неожиданно для себя признался Арагорн. Прохладный воздух из отдушины под потолком приятно обвевал его разгоряченное тело. Он уже не боялся смотреть Йомеру в глаза, напротив, ему это казалось естественным. — Я просто хотел вырваться наконец, хоть чуть-чуть побыть на свободе.
Роханец смотрел на него, прикусив нижнюю губу. Как он его любил. Он бы сделал все, что ни попросит Верховный король, все, что угодно, только бы Арагорн позволил ему быть рядом, в его тени, позволил бы дышать с ним одним воздухом. А мысль о том, что Арагорн несчастен, вызывала у него отчаянную вспышку протеста, он бы пожертвовал жизнью, только бы увидеть его счастливую улыбку. Ему отчаянно, до слез хотелось, чтобы Арагорн попросил его хоть о чем-нибудь, и тогда он бы увидел, с каким пылом исполнил бы любое его желание молодой роханец. И тут случилось чудо, маленькое локальное чудо лично для Йомера, который был твердо уверен в том, что король Гондора никогда не станет беспокоить его просьбами, разве что в час крайней нужды.
— Распусти волосы, — попросил Арагорн. — Мне не нравится, когда ты их убираешь.
Йомер дрожащей рукой выдернул шпильку, и его густые светлые волосы, чуть влажные, рассыпались по плечам волной.
Он придвинулся ближе к Арагорну и взял его за руку. Близость короля будоражила его кровь. Йомер не преувеличивал, когда признался, что всегда любил Арагорна. Лежа вечерами в отведенных ему покоях королевского дворца, он пытался представить, чем занимается сейчас король Гондора, задерживают ли его в кабинете государственные дела или он уже отпустил слуг и ложится в постель в своей опочивальне. Йомеру доставляло удовольствием наблюдать мысленным взором за королем. Это было дерзко, но именно поэтому так нравилось Йомеру. Он пытался вообразить Арагорна в постели. Его худощавое тело, линии которого нащупывали под одеждой глаза молодого мужчины, привыкшего к таким упражнениям и даже не догадывающегося, что они безнравственны.
Йомер никогда не думал, что король может ответить на его любовь, хотя иногда, лежа в постели с кем-нибудь из своих воинов, предавался изощренным фантазиям, воображая Арагорна на его месте. Он убеждал себя, что испытывает перед Арагорном почтительное благоговенье, какое и должен чувствовать потомок Эорла Юного перед королем Гондора. Но теперь, когда он удерживал руку государя в своей, все его истинные мысли и намерения появились из потайных уголков сознания с такой быстротой, словно всегда занимали его целиком. Йомер пожирал глазами поджарое тело Арагорна. Оно обещало быть неутомимым в любовных играх.
— Знаешь, когда я смотрел на тебя, все время думал, какой ты без одежды! — горячо заговорил Йомер, от волнения роханский акцент в его речи стал заметней.
У Арагорна на щеках выступил румянец, серые глаза затуманились, зрачки становились все шире. Он кусал губы, но не вырывал руку из рук Йомера.
— Знаешь, у нас в Рохане это принято между воинами. Когда один любит другого.
Йомер стремительно пригнул голову Арагорна, и губы его коснулись губ короля.
Арагорн даже не мог сказать себе, что он не ожидал этого. Он был теперь искушен в плотской любви и не мог без дрожи думать о молодом теле Йомера, от которого так несло жаром и сладким запахом молодого мужчины. Этот запах сводил Арагорна с ума. Йомер ухватился за полотно, еще прикрывающее чресла короля, и сорвал его. Он упал на нижний полок, и Арагорну ничего не оставалось, как лечь на него. Задыхаясь, он отвечал на поцелуи Йомера. В его голове пронеслась мысль, от которой все его тело сладострастно содрогнулось: ведь это только начало игр, а что может держать в запасе юноша, который привык к тому, чтобы его объезжали мужчины?
Йомер изогнулся и обхватил бедрами талию Арагорна. Это движение, с наивной прямотой указующее, чего именно ждут от него, заставило плоть короля напрячься.
Он не находил, что сказать Йомеру, и только с любовью смотрел на его запрокинутое лицо, окруженное прядями растрепанных волос. Йомер рассмеялся, просунул руку между их телами и нащупал член Арагорна.
— Тебе уже приходилось заниматься этим с мужчинами, государь? — шепотом спросил он.
Арагорн покачал головой. Непонятно почему он стыдился подать голос.
— Ты предпочитаешься, чтобы тебя вели? Хорошо же, мой государь.
У Йомера глаза потемнели, их блистающую голубизну поглощал разросшийся зрачок. Он сильным движением вывернулся из-под Арагорна и, схватив его руку, положил к себе на живот. Арагорн увидел, что член юноши тоже поднялся. На лобке и мошонке золотился пушок, при виде которого король почувствовал такой прилив крови к своему члену, что чуть не закричал. Он протянул руку и коснулся пальцем завитков волос Йомера над самым членом. Юноша изогнулся и застонал. Арагорна как будто вело какое-то знание, которое всегда находилось в нем, но только сейчас вырвалось на свободу. Он встал на колени, поставив одну ногу между бедер Йомера так, чтобы слегка касаться бедром его промежности.
— Заведи руки за голову, — хрипло прошептал он.
Йомер повиновался, полузакрыв глаза. Ресницы у него были длинные и черные, как смоль, они придавали его взгляду блеск и выразительность, оттеняя голубизну глаз, а теперь прикрывали их. Он так тяжело дышал, что Арагорн видел, как поднимается его грудь и образуются впадины под ребрами, он нагнулся и стал целовать его там, сперва только прикасаясь губами, а потом все жарче. Вкус кожи Йомера — родниковая вода, смешанная с солоноватым вкусом пота, — сводил его с ума. Он целовал его жадно, провел языком про груди. Йомер стонал, глядя в потолок невидящими глазами и запустив пальцы в густые темные с проседью волосы государя Гондора. Арагорн поднял голову.
— Ты обещал мне не опускать руки, — сказал он. — Или конунг Рохана хочет ослушаться своего короля?
Йомер усмехнулся. Облизнул губы языком.
— Ни в коем случае, — ответил он, — но ты поцелуешь меня, мой король?
Арагорн опять нагнулся к его губам. Его рука спустилась вниз, и он осторожно коснулся члена Йомера. Он целовал роханца и гладил его член, он был таким твердым и горячим, что Арагорну хотелось трогать и трогать его, чтобы юноша стонал под ним и извивался всем телом. Он оторвался от жадных губ Йомера и быстро спустился вниз, коснулся языком упругой плоти юноши. Йомер вскрикнул.
— О, государь… — простонал он. — Зачем, подожди.
Арагорн не ответил. Еще несколько прикосновений губами и языком, и тут юноша вывернулся из под него и, толкнув рукой в плечо, заставил Арагорна сесть на лавку.
— Нет, — сказал он, едва выговаривая слова от возбуждения, — нет, потом, если захочешь, а сейчас…
Он сел к Арагорну на колени и принялся целовать его в губы, в щеки, в глаза, животом прижимая его вставшую плоть. Арагорн ласкал его узкие бедра, спину, лопатки, чувствуя руками пушок в ложбинке позвоночника, и через пару минут дошел до такого исступления, которого не только не знал в своей жизни, но даже не представлял, что оно возможно. Йомер это отлично почувствовал. Он чуть отстранился, продолжая сидеть у него на коленях, и его пальцы легли Арагорну на член. Король Гондора чувствовал, что подушечки пальцев у него загрубевшие, но это нежное прикосновение так подействовало на него, что он прикусил до крови губу, чтобы не кончить.
— Какой ты горячий… — шепнул Йомер, придвигая свое лицо к лицу короля и вглядываясь ему в глаза своими сверкающими голубыми глазами. — Можно, я посижу на нем, государь?
Арагорн только кивнул, у него свело скулы от того неприкрытого вожделения, которое прозвучало в этом откровенном вопросе.
Йомер заставил его лечь на лавку и сел верхом. Его длинные волосы закрывали ему плечи и руки до локтя. Он нагнулся, и Арагорн почувствовал щекочущее прикосновение к своей груди. И почти в тот же момент он вздрогнул от того, что ощутил, как его член касается ягодиц Йомера. Юноша чуть поерзал, находя более удобную позицию, и изнемогающий от вожделения король Гондора почувствовал, как его плоть входит в тугое отверстие, плотно обхватывающее его, и двигается дальше, и чтобы не кончить, ему нужна вся его воля, потому что большего наслаждения он не испытывал никогда.
Йомер откинулся назад, позволяя королю во всех подробностях разглядывать свой член. Юноша поднял колени и медленно положил на него руку.
Арагорн медленно облизнул губы языком. Йомер застонал и заерзал на нем. Король видел, как его руки сжимают и оглаживают член.
— Государь, начинай, — хрипло произнес Йомер. — Я не могу больше.
Он завел свободную руку за спину и крепко, но осторожно положил ладонь на мошонку Арагорна. Король яростно вскрикнул и так глубоко вдвинул свой член внутрь Йомера, что юноша вскрикнул, еще сильней откинувшись назад. Спустя секунду он забыл о своем члене. Король задал такой бешеный ритм, что Йомер должен был с силой обхватить его тело бедрами, чтобы удержаться верхом на Арагорне. Он стонал в такт движениям короля, плоть которого пронзала его тело насквозь.
Йомер обеими руками держал короля за плечи, Арагорн вцепился в его талию. Тяжесть Йомера сводила его с ума. Он заставил юношу наклониться и стал жадно целовать в его приоткрывшийся для крика рот. Тело Йомера вдруг окаменело в его руках, мышцы скрутила судорога наслаждения, и сразу вслед за этим горячая струя окропила живот и грудь короля. Он кончил, даже еще не успев понять, что это такое. Почувствовав, как семя короля изливается внутрь, Йомер закричал. Арагорн коротко вскрикнул и затих. Он испытывал сладостную опустошенность, но спать, как после любви с женой, ему не хотелось, напротив, тело как будто набиралось сил и отдыхало перед новой схваткой. Он вспомнил, что должен освободить Йомера, и помог юноше подняться. Йомер тут же улегся рядом с королем. Тело его блестело от пота. Он и не подумал вытереть семя с груди и живота и выглядел обольстительно и порочно.
— Великие Валар! — проговорил Арагорн, чувствуя, как дурацкая улыбка расползается по его лицу. — Я даже подумать никогда не мог…
— А я вот думал, — со смешком сообщил Йомер, наклоняясь над ним. Его длинные светлые волосы закрыли их обоих. — Я очень много об этом думал.
Арагорн смотрел на него, испытывая пронзительную нежность к этому не то мальчишке, не то мужчине, который только что с какой-то звериной доверчивостью отдавал ему и свое тело, и душу. У него и сейчас сердце болело от этой нежности. Он до сих пор любил Йомера, как до сих пор любил мать Серебряного Лиса, и память о ней согревала его сердце так же, как каждая встреча с конунгом Рохана. Но теперь он вспоминал все ночи, проведенные им с молодым роханцем, так же ярко, как будто это было вчера. Он не знал, что происходит с ним. Он лежал, глядя в потолок, серо-голубой в свете полной луны, и думал о Йомере с каким-то страстным напряжением, словно вся атмосфера Болотного Замка была пропитана густым грозовым электричеством, тяжелым запахом надвигающейся и уже бушующей где-то бури. Что-то происходило в Дол-Гулдуре, словно творилось могучее волшебство, магия, недоступная рыцарю Запада. Эльдарион застонал во сне и передвинулся ближе к отцу. У Арагорна мелькнула мысль пойти проведать Серебряного Лиса, но он отказался от нее, подумав, что мальчик так устал, что крепко спит, а беспокоить его и еще раз демонстрировать ему его несамостоятельность не стоит. Он поворочался немного и наконец заснул, преследуемый в темноте грозными видениями, которые не мог запомнить наутро, как ни стремился.

Эльдариону нравилось в Дол-Гулдуре. Арагорн поначалу опасался, не подействует ли обстановка цитадели Зла, пусть и одной из малых, на чувствительного эльфийского мальчика, но Эльдарион день за днем пребывал неизменно в бодрости и веселии. Он почти не скучал по дому, только изредка вечерами шептал на ухо отцу:
— Когда-нибудь мы все-таки вернемся в Минас-Тирит, правда?
— Ты не скучаешь по своим приятелям? — спрашивал Арагорн.
Эльдарион пожимал плечами. Он иногда думал, что было бы неплохо, если бы в Дол-Гулдуре оказались его товарищи по играм, дети князей Гондора и минас-тиритской знати, но в общем он не чувствовал себя одиноко. Во-первых, рядом был отец, с которым в Минас-Тирите Эльдарион виделся совсем редко, во-вторых — Гор. Колдун с удовольствием проводил время с мальчиком, беседуя или рассказывая ему что-нибудь. Эльдарион не был лишен прогулок. Ему разрешалось даже выезжать в одиночку на подаренной Гором лошадке и кататься вокруг замка. Иногда все вместе они отправлялись куда-нибудь вглубь леса. Снега здесь совсем не было, только возле самого замка поземка припорошила жухлую траву и скрученные в трубочки прошлогодние листья. Лес был черен, мрачен и тих, но кое-какая живность помимо волков там все же водилась. Иногда по стволу дерева мелькала черная белка. Гор сказал, что на северных опушках водятся олени и лоси.
Если Эльдарион был доволен своим времяпровождением, то окружающие люди понемногу начинали беспокоить его. Мальчику хотелось, чтобы в его маленьком кругу царил мир, расположение друг к другу и к нему. Внешне так оно и было, но обостренная чуткость подсказывала мальчику, что за внешним спокойствием кроются какие-то неприятные для него, а потому тщательно оберегаемые секреты. Он чувствовал, как изменились взаимоотношения Гора и Серебряного Лиса. Между ними возникла связь, в которой Эльдариону не было места. Он очень болезненно переживал это, хотя отношение и Гора, и старшего брата к нему не изменилось. Оно было таким же внимательным и заботливым. Просто кроме этого внимания у Гора и Серебряного Лиса появилось еще нечто, чего Эльдарион не мог понять.
Мальчик сердился на них, хотя никак это не показывал. Однажды ночью ему пришла в голову мысль, глубоко огорчившая его и надолго лишившая мальчика покоя. Что, если Гору интересней с Серебряным Лисом, потому что он уже взрослый?
Эльдарион перестал приглашать Гора поиграть с ним, стал держаться серьезно и сдержанно. Арагорн заметил перемену в его поведении.
— Ты что-то скучный в последнее время, — шутливо сказал он сыну как-то днем, после того, как Серебряный Лис и Гор отправились на прогулку в лес.
Эльдарион чопорно опустил еще по-детски длинные, пушистые ресницы и проговорил:
— Нельзя же все время веселиться. Мне уже пора становиться взрослым.
Арагорн, не удержавшись, рассмеялся, сгреб сына в охапку и усадил на колени:
— И давно вам пришла в голову такая мысль, ваше высочество?
Эльдарион покачал головой. Он немного расслабился, сидя на коленях у отца. Ему даже пришла в голову мысль, что все его опасения и тоска напрасны, а все совсем неплохо. Отец все устроит, объяснит, и можно будет наконец пойти поиграть.
— В самом деле, почему ты так решил? — допытывался Арагорн.
— Мне кажется, что я слишком уж маленький, — нерешительно проговорил Эльдарион. — Вам со мной скучно.
— Конечно, ты маленький, но почему ты решил, что нам с тобой скучно? Гор в тебе души не чает, да и Серебряный Лис тоже, а обо мне и говорить нечего. Если бы ты был взрослым, нам пожалуй, не жилось бы здесь так хорошо и весело.
Эльдарион внимательно взглянул на отца и, вздохнув, отвел глаза.
— Гор как будто больше времени проводит с Серебряным Лисом, чем со мной, — решившись, выложил он свою самую большую печаль.
Арагорну пришлось приложить все силы, чтобы его голос звучал совершенно спокойно и безмятежно.
— Я думаю, ты преувеличиваешь. Гор тебя очень любит. К тому же с Серебряным Лисом он не может играть, как с тобой. И у тебя же всегда есть я.
Последняя фраза была единственным выражением беспомощности, за которое Арагорн тут же жестоко изругал себя. Он не знал, что и думать. Все это предприятие — путешествия зимой из конца в конец материка, знакомство с Гором, поездка в Дол-Гулдур — вдруг обернулось в его глазах чудовищным наваждением. Он, должно быть, лишился рассудка, если пошел на все это, и вот теперь пожинает плоды своего безумия — Эльдарион, похоже, влюбился, и в кого! В Саурона Ужасного! Если бы Арагорн был поглупей, попроще и поменьше любил сына, он просто отвесил бы ему подзатыльник и отправил собирать вещи, но такой простой и здравый выход из положения как-то не пришел к нему в голову.
— Гор очень привязан к тебе, — повторил Арагорн. — На мой взгляд, у тебя нет причин беспокоиться об этом.
Эльдарион молчал и смотрел в угол, но отца слушал внимательно, даже слишком внимательно. Арагорну это не понравилось. Он осторожно поставил Эльдариона на пол, поднялся и сказал:
— Ты не хочешь прогуляться со мной вокруг замка?
— Да, — согласился Эльдарион. Он уже не выглядел таким сосредоточенным и несчастным, как в начале разговора, хотя до прежней беззаботности было еще далеко.
— Тогда иди к себе за плащом.
На сборы совсем не ушло времени, и вскоре Арагорн с сыном вышли из ворот Дол-Гулдура. Они перешли новый подъемный мост над старым сухим рвом. В расчеты Арагорна не входило углубляться в лес, и он повел сына вокруг замка.
Был ветреный день. Небеса были беспокойны. Кто бы ни управлял движением облаков, он явно пребывал в сомнениях, слать тучевые флотилии на юг или на восток. По контрасту с ослепительной в разрывах между тучами синевой небес кроны деревьев на опушке леса выглядели совсем черными. Арагорн подумал, что самым лучшим было бы поскорее увезти мальчика из этого унылого, мрачного места, и еще раз с удивлением спросил себя, зачем было ему забираться в эту глушь.
Король со стыдом вынужден был признаться самому себе, что, отправляясь в Дол-Гулдур, он переоценил свои силы. Его погнала вслед за Сауроном беспокойная кровь дунаданов, поколение за поколением рождавшихся и умиравших в вековечной битве с силами Зла. Самоуверенная надежда удержать Саурона на краю нового падения привела его вместе с двумя маленькими детьми в руки врага, преуспевшего в искусстве черных козней. Как знать, что он на самом деле готовит для них, что скрывается под этим радушным гостеприимством?
— Почитай мне свой стишок, — попросил Арагорн Эльдариона.
— Какой? — с готовностью спросил мальчик.
— Про лягушку.
Эльдарион начал писать стихи с трех лет. Арагорну они нравились. Стихи были не человеческие и не эльфийские, они безыскусно повествовали обо всем, что мальчик видел вокруг и еще кое о чем, так что взрослым оставалось только поражаться детской фантазии маленького принца.
Эльдарион принялся читать очень старательно и с выражением. Эта привычка появилась у него после посещения Хоббитании три года назад.
Прислушиваясь к голоску сына, Арагорн попытался выбросить из головы все лишние мысли и прояснить для самого себя несколько простейших вопросов.
Дол-Гулдур не особенно нравился ему, но ужаса и отвращения тоже не вызывал. В глубине души Арагорн даже был уверен, что Гор не лжет ему и не таит черных замыслов. Но что-то все же происходит, иначе с чего бы разволновался Эльдарион?
— Еще что-нибудь? — окончив одно стихотворение, спросил мальчик.
— Да, пожалуй, что-нибудь, что выберешь.
«Все-таки придется уехать, — решил Арагорн, когда подошло к концу еще одно стихотворение. Может быть, еще не завтра, но не позже, чем через три дня. Сумасшествием было приезжать в этот замок, но еще большее сумасшествие — жить в нем».
Эльдариону он ничего не сказал о своем решении и, погуляв еще немного, вернулся с ним в замок.

Вечером Гортхаур зашел к Арагорну, как у них было заведено. Стояли сумерки, нежный февральский вечер, когда прозрачное серо-голубое темнеющее небо кажется таким высоким, а загорающиеся на нем звезды почти призрачными. Серебряный Лис и Эльдарион были во дворе. Старший брат сам взял на себя обязанность продолжить занятия мальчика по фехтованию и учил его одновременно двумя способами: западным — коротким мечом, и харадским — легкой, длинной катаной. Мечи были учебные — деревянные, тяжеловатые для маленькой руки Эльдариона, но мальчик очень старался. Еще Серебряный Лист учил его обращаться с длинным шестом, ставя блоки и нанося удары, в идеале шест должен был быть бамбуковым, но здесь они довольствовались его сосновым эквивалентом. Арагорн сидел в кресле у приотворенного окна, в комнате было жарко натоплено, со двора доносились команды, которые высоким резким голосом отдавал Серебряный Лис, и голосок Эльдариона, задающего брату вопросы.
Гортхаур сел в кресло напротив и поставил на подоконник темную бутыль.
— Выпьем, государь? — предложил он негромко. В сгущающихся сумерках его лицо было только белым пятном, на котором выделялись провалы глаз. Арагорн всмотрелся в эту бледную маску и внезапно понял, что не хочет уезжать. Он любил свою страну, своих дочерей, жену, у него было еще очень много незаконченных дел, но то, что ему еще сегодня днем казалось безумием и катастрофой — пребывание в Дол-Гулдуре, вдруг показалось гондорскому королю единственной реальностью, с которой он мог смириться. Жить здесь, воспитывать детей, пусть они возьмут от этого великого искусника все, что он может им дать, а их присутствие в конце концов смягчит и его каменное сердце. Как бы ни жаловался Эльдарион, Арагорн отлично видел, что Гор много времени проводит с ним в ущерб своим собственным таинственным занятиям. Он видел, как мягкий свет озаряет бледное и жестокое лицо Черного Колдуна, когда он возится с мальчиком. При этом сам Арагорн не понимал, как Гор относится к нему, но то, что он видел, было ему приятно. Они больше не ссорились.

Первые пять дней Арагорн по какому-то таинственному соглашению оставил детей почти без присмотра. Он отдыхал. Он бродил по окрестным лесам и охотился, забыв обо всем, а иногда просто ходил, вдыхая свежий воздух и глядя на исполинские деревья. За ним постоянно следовала пара волков. Гор предупредил его об этом, сказав, что места очень небезопасные и мало ли что расплодилось тут за время его отсутствия. К волкам Арагорн привык и даже подзывал их к себе, когда устраивал короткий привал. Они ложились к его ногам, иногда один уходил и возвращался с зайцем или другой дичью. Видно, волкам казалось странным, что он возвращается домой без добычи. Когда Арагорн на третий день, решив, что хватит бродить бесцельно и детям нужно свежее мясо, подстрелил косулю, довольно толстенькую, несмотря на февраль, он отдал волкам сердце и внутренности — в конце концов, подняли и загнали ее именно они. Все это было странно. Они были слугами Саурона, но во всех своих взаимоотношениях и с ними, и с их страшным хозяином Арагорн руководствовался лишь одним принципом: как аукнется, так и откликнется. Он не видел от них никакого зла ни себе, ни своим детям и просто не мог ответить на это злобой и подозрительностью. Хотя он прекрасно отдавал себе отчет в том, что за этим отношением может скрываться все, что угодно. Но потом произошла вообще очень странная вещь. Он не пошел в лес, он зашел в библиотеку, единственное, кроме их комнат, отделанное помещение. И пока он бродил, очарованный выбором, богаче которого не видел даже в Ривенделле, туда вошел Гор.
— Вот ты где, — сказал он. — Я тебя ищу.
— Что-то случилось? — осведомился Арагорн, выковыривая из тесно сжатого ряда книг «Историю падения Нуменора и последних Верных».
— Я хотел тебе кое-что показать. — сообщил Гор и тут же усмехнулся, увидев, что достал Арагорн. — Да брось ты это. Там все неправда, я тебе потом расскажу, как оно было.
— Ты расскажешь! — засмеялся Арагорн. — Так что у тебя?
— Посмотри, — Гор расстелил на столе у окна карту, и, подойдя, король увидел, что это большая и очень подробная карта окрестностей. — Мне надо укрепить замок, — сказал Саурон озабоченно. — Я хочу, чтобы ты тоже взглянул, может, ты дашь дельный совет. Прошлое укрепление оказалось несовершенным, вдобавок еще и болота…
Арагорн уже открыл рот, чтобы сказать: «Да как же я тебе буду помогать, ты что, сбрендил?», но вместо этого стал смотреть на карту. Они провели за этим занятием почти весь день, иногда споря, но Саурон слушал его очень внимательно. После этого Арагорн, сам не понимая как, стал помогать Гору в его трудах, удивляясь и тому, что делает это, и тому, что самый великий Мастер Средиземья слушает его советы.

Гортхаур разлил вино. Арагорн отпил из своего бокала. Вино было сладким и очень старым, он чувствовал нежный вкус винограда, собранного еще, наверное, до Войны Кольца.
— Я думаю, нам пора уезжать, — сказал он. Арагорн сам не знал, точно он это решил или нет, но точно знал, что Гор должен быть осведомлен об этом. Он не хотел лгать даже Саурону. Гор прищурился.
— Так скоро? — спросил он мягко. — Ты провел здесь всего две недели. Ты хотел вернуться в Минас-Тирит летом. Что-то случилось?
— Нет, но я боюсь, что Эльдариону нужно общество его товарищей, — выдавил Арагорн первое, что пришло в голову. Гортхаур усмехнулся. Он явно понял.
— Я не буду тебя удерживать. — сказал он. — Но ты все-таки подумай: может, останешься еще?
— Я подумаю, — ответил Арагорн и больше они к этому вопросу не возвращались.

Когда совсем стемнело, Серебряный Лис сказал, что тренировка закончена и они пойдут в купальни, смыть пот. Невольно он старался воспитывать брата так же, как его учитель воспитывал его. Эльдарион кивнул. Они зашли в комнату к Серебряному Лису, оставили там мечи и пошли мыться. Внезапно Эльдарион взял брата за мизинец.
— Что такое? — спросил Лис, наклоняясь к мальчику. — Ты в порядке?
— Да. — кивнул головой Эльдарион. — Я хотел тебя кое-что спросить.
— Спрашивай.
Мальчик замялся.
— Я хотел спросить про тебя и Гора, — наконец выпалил он, густо краснея. — Вы вместе часто бываете, вам со мной скучно?
Когда Серебряный Лис услышал первую часть фразы, он покраснел не хуже брата. Первой и самой ужасной мыслью была та, что Эльдарион что-то видел. Потом он понял, что мальчику просто обидно, что они предпочитают общество друг друга, и ему стало полегче.
— Нет, что ты, — он сел на корточки и положил Эльдариону руки на плечи. — нам совсем с тобой не скучно. Разве он с тобой не играет и не разговаривает?
— Играет, — ответил Эльдарион, опустив голову. Ему стало как-то страшно при мысли о том, что ему хотелось, чтобы Гор был только с ним. Чтобы не мог без него обойтись. Получается, что он хотел отнять его у Серебряного Лиса? Отец всегда говорил, что жадным быть ужасно нехорошо.
— Ну вот. И я тоже. Ну, просто мы иногда бываем вместе. Ты же тоже бываешь с ним без меня? И мы вот сейчас его не взяли. Ну, что ты?
— Ничего, — Эльдарион обнял старшего брата за шею. — Извини меня, — сказал он пылко. — Я плохо себя вел.
— Вот еще глупости, — недоуменно пробормотал Серебряный Лис, обнимая его в ответ. Он решил, что поговорит с Гором об этом нынче же ночью.

Серебряный Лис и Гор сидели на полу возле маленькой лампы. Пламя прикрывало искусно вырезанное из белого камня изображение рыбы. Света от лампы было очень мало, ровно столько, чтобы осветить фигуры двух человек.
Серебряный Лис был раздет до пояса, Гор, уступая харадским представлениям о приличии, набросил на колени свою черную одежду. Будь воля Гора, он вообще не позволял бы Серебряному Лису одеваться. Юноша так похорошел за последние несколько дней, что Гор удивлялся, как этого не замечает любящий отец. Черные, блестящие волосы Серебряного Лиса струились по плечам до середины спины, падали на грудь, оттеняя белизну кожи, на которой темнели соски, на свету нежно розовые, точно у совсем молоденькой девушки. В лице Серебряного Лиса постепенно исчезали детские черты, но грубая мужественность пока не вступила в свои права. Та малая толика эльфийской крови, которая присутствовала в жилах юноши, придавала его облику прелестную неопределенность. Юношеские черты соседствовали в нем с женственными, в особенности разрез глаз стал обольстительным. Серебряный Лис научился кокетливо прикрывать глаза веками, лишь изредка вскидывая ресницы, чтобы выпустить наружу блестящий взгляд.
Гор протянул руку и коснулся пряди волос, лежащей на груди. Он почувствовал, что от одного прикосновения отвердел нежный сосок. Серебряный Лис, откинув голову назад, смотрел на Гора. Чародей откинул в сторону свое одеяние:
— Иди сюда и продолжим.
Серебряный Лис одним прыжком оказался у него на коленях, привычно устраиваясь поудобнее. Очертания бедер, которыми он обхватил талию Гора, проступали под складками шаровар из полупрозрачной материи цвета слоновой кости. Гор откинул за плечи длинные волосы Серебряного Лиса и жадно припал губами к соску. Одновременно от просунул одну руку в промежность юноши и начал поглаживать напрягшийся член.
Серебряный Лис погрузил обе руки в волосы Гора. Еще неделю назад он разве что мечтал коснуться их. Гор отпустил его сосок, рассмеялся и помотал головой:
— Я бы хотел забрать тебя у отца, мой прелестный харадский принц. Я бы, пожалуй, сделал тебя заложником. Ты останешься со мной в Дол-Гулдуре?
— Если это твое желание, — Серебряный Лис улыбнулся уголками губ. — Я был бы счастлив исполнить его.
Гор чувственно провел ладонями по телу юноши:
— Ты стал просто ягодка. Как это отец ничего не замечает?
— Зато замечает мой брат…
— Вот как?
— Он спрашивал про нас.
— И что же он спрашивал?
Гор смотрел в лицо Серебряного Лиса с непонятной улыбкой. Руки его лежали на ягодицах юноши, чуть заметно поглаживая их.
Внутренности в животе Серебряного Лиса сплелись в сладострастный комок, но беспокойство было сильнее вожделения. Юношу встревожило выражение, с которым Гор задал свой вопрос. Казалось, чародей знал больше, чем показывал.
— Он спрашивал, почему мы не проводим с ним больше времени.
— Ему хочется, чтобы мы еще больше проводили с ним времени?
— Вероятно.
Фраза Серебряного Лиса окончилась стоном, Гор снова склонил голову на грудь юноши и занялся другим его соском. У Серебряного Лиса пересохло во рту. Жгучее безумие страсти комком набухало в груди.
— Не переживай из-за Эльдариона, — проговорил Гортхаур, внезапно прерывая ласки, так что Серебряный Лис почувствовал себя выброшенным на берег чудовищной кипящей волной, которая еще секунду назад играла его телом. — Эльдарион еще мальчик, он, как и все маленькие дети, ревнив, но я думаю, что постепенно он успокоится.
Измученный и разгоряченный Серебряный Лис едва нашел в себе силы кивнуть в ответ.

Эльдарион сидел один перед камином в большой зале и бесцельно перекладывал разноцветные шарики, то сгребая их в кучку, то позволяя раскатиться в стороны. Огонь едва теплился. Мельчайшие чешуйки покрывающего угли пепла то вздымались, то опадали в такт слабым дуновениям тяги.
Гор неслышно вошел в залу. Мальчик даже не повернул головы в его сторону, пока чародей не оказался рядом с ним.
— Привет, малыш, — негромко сказал Гор.
Эльдарион вздрогнул и поднял голову.
— Привет.
— Тебя все бросили?
— Отец и Серебряный Лис ушли охотиться. Почему ты не вышел к завтраку?
— У меня были кое-какие дела. Пойдем со мной. Я хочу тебе что-то показать.
Эльдарион послушно встал на ноги и подал Гору руку. Чародей привел его в комнату, смежную со спальней мальчика. Стены в ней были увешаны гобеленами, на которых были искусно золотой и серебряной нитью вытканы звезды, пол покрыт пушистым белым ковром. Свет проникал сюда сквозь два больших окна со множеством мелких цветных стеклышек. Комната предназначалась для игр, но Эльдарион в ней не играл, предпочитая для этой цели каминную залу.
Гор открыл дверь в комнату и пропустил Эльдариона вперед. Мальчик в изумлении остановился на пороге. Он поначалу не узнал своей комнаты. Ковер был убран, на мраморном полу в центре комнаты стояла игрушечная крепость.
Это была точная копия Дол-Гулдура, присмотревшись, можно было различить даже микроскопические кирпичики в ее стенах. На самой высокой башне ослепительно сверкал маленький золотой флюгер.
— Это мой подарок тебе, — негромко сказал Гор. — Подойди поближе, посмотри.
Эльдарион сделал шаг к крепости и опустился перед ней на колени.
— Ой! — вдруг воскликнул он. — Там кто-то есть! Там что-то живое.
Игрушечная крепость была населена. На стенах несли стражу крохотные часовые, одетые в черные кольчуги и плащи. При виде Эльдариона они отдали ему честь почти неразличимыми копьями.
— Они меня видят! — в восторге воскликнул Эльдарион, оборачиваясь к Гору, который с ласковой улыбкой следил за ним.
— Конечно. Это же твой замок. Посмотри-ка.
Из ворот замка во внутренний двор попарно выходили воины в черных доспехах, предводительствуемые капитанами. Здесь были люди, гоблины, а следом за ними выбежали волки, все не больше первого сустава детского мизинца.
— Все эти существа живут в замке. Ты можешь отдавать им приказы, и они будут слушаться. Но ты также должен заботиться о них и о замке. Видишь, он не достроен. Тебе нужно закончить укрепления, ров, башни.
Гор показал Эльдариону миниатюрные каменные блоки, предназначенные для строительства, разнообразные детали механизмов, черепицу для крыш, перекрытия. Эльдарион торопливо кивал, не спуская глаз с маленького парада, который разворачивался перед ним во внутреннем дворе замка. Перед строем воинов гарцевали несколько всадников. Размахивая жезлами, они отдавали приказы, воины перестраивались, а в довершение разыграли примерное сражение, после которого снова образовали каре и прокричали приветствие Эльдариону.
Мальчик был очарован. Он ползал вокруг крепости на коленях, чтобы рассмотреть ее во всех подробностях, и бормотал себе под нос, решая, какие фортификационные новшества он заведет в маленьком Дол-Гулдуре.
— А папе можно показать крепость? — спросил он Гора.
— Отчего нет? Конечно? можно. Он подскажет тебе, как лучше здесь все устроить.
Гор и Эльдарион провели возле крепости несколько часов, обсуждая назначение будущих построек. Войска снова скрылись в воротах, только маленькие часовые остались на стенах. Они сменились всего три раза, как пришло время обеда и настала пора идти в столовую. Эльдарион покидал игрушечный замок с сожалением, но Гор обещал ему, что крепость всегда будет ждать его и он сможет вернуться к ней, как только захочет.
— Только смотри, — сказал Гортхаур напоследок, пристально глядя в глаза мальчику. — Эта крепость- твоя. И это секрет, ты можешь показать ее кому угодно и играть в нее с кем захочешь, но никому не рассказывай то, что я тебе скажу.
Эльдарион кивнул, очарованный тем, что у него с Гором теперь будет общая тайна.
— Эта крепость такая же настоящая, как и сам замок, — сообщил Гор серьезно. — Испортится что-нибудь там, и в замке будет плохо. Построишь что-нибудь, часть твоей работы будет и в Дол-Гулдуре, понял?
— Это волшебство? — спросил изумленный Эльдарион.
— Да, и очень сильное, — Гор внезапно нагнулся к уху мальчика и шепнул: — Не только мое, но и твое. Ты теперь тоже волшебник. Понял?
— Да, — шепнул Эльдарион в ответ. — Я никому не скажу. Обещаю.
— Я тебе верю, — ответил Гор. Взял мальчика за руку и они пошли обедать.

Серебряный Лис был влюблен в первый раз в жизни и думал, что раньше даже не представлял, какой мучительной и сладкой может быть такая страсть. Естественно, он много читал о нежных чувствах, романы о первой любви юноши и девушки или двух молодых людей были очень популярны при императорском дворе, но теперь он понимал, как далеки они от действительности.
Он думал о Гортхауре целыми днями, вспоминая проведенные вместе ночи или мечтая о новых. Когда он видел его, сердце начинало стучать в два раза быстрее, он опускал ресницы, чтобы не встретиться со взглядом этих черных глаз, и молился, чтобы его смятение никто не увидел. Когда Серебряный Лис шел по коридорам Дол-Гулдура, он только и мечтал встретить Гора, а когда встречал, то старался проскользнуть незаметным, таким жгучим было волнение, но Гор ловил его за руку, притягивал к себе и делал с ним, что хотел. Юноша страшно боялся, что несмотря на все уверения любовника в том, что он следит за их безопасностью, его кто-нибудь увидит, но сопротивляться он не мог и потом приходил в свою комнату истерзанный, ошалевший и еще более возбужденный.
По вечерам, когда он ждал прихода Гортхаура, каждая минута казалась ему вечностью, он вздрагивал от каждого шороха, сидя перед камином в одних только шароварах или лежа в постели под тонким покрывалом. Наконец он слышал шаги, дверь распахивалась, и он вскакивал, не в силах сдержать мучительного сердцебиения, протягивал к Гору руки, и тот принимал его в свои объятия.
Если же Гор по какой-то причине опаздывал или не приходил вовсе, что случалось крайне редко, Лис, не в силах заснуть, ворочался на горячих простынях, вспоминая тяжесть его тела, его жадные губы на своих губах, его твердый пылающий член, как он входил в него до самого конца, заставляя юношу покориться полностью и содрогаться от наслаждения еще и еще раз.
В этот вечер Гор пришел позже обычного. Серебряный Лис разделся и лежал в постели поверх покрывала, читая толстый том о войне в Белерианде, он теперь пользовался любым удобным случаем, чтобы узнать как можно больше о своем возлюбленном. Гор быстро скинул одежду и присел рядом с юношей. Серебряный Лис оставил книгу и лежал на подушках, глядя на него влюбленным горячим взглядом из под длинных, как опахала, ресниц. Гор обожал этот взгляд. Рядом с любящим его мальчиком ему казалось, что он освобождается от какого-то ужасного мучительного холода, терзавшего его так долго. Он не слишком об этом задумывался, но Черный Майа любил Серебряного Лиса, он никогда не причинил бы ему страданий, он готов был сделать для юноши все, что угодно, так он был благодарен ему за ту любовь и то доверие, которым щедро награждал своего возлюбленного Серебряный Лис.
Он взял книгу и посмотрел на заглавие.
— Война в Белерианде. Ты так интересуешься историей Запада? — спросил он, нежно глядя на юношу и дотрагиваясь кончиками пальцев до его виска.
— Мне интересно, что там написано про тебя, — тихо ответил Серебряный Лис. — Мне интересно все, что касается тебя. Я так мало знаю.
Гортхаур засмеялся и, опустив тяжелый том на пол, лег рядом с возлюбленным.
— Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказал, моя радость? — спросил он, притягивая к себе мальчика, от жара его тела Серебряный Лис вздрогнул. — О чем? Я расскажу тебе все, что хочешь. — Он коснулся губами прохладной скулы, потом поцеловал юношу в шею и в гладкое плечо, с наслаждением чувствуя, как разгорается он от этих прикосновений.
— У тебя был возлюбленный? — спросил Серебряный Лис. Он задавал этот вопрос с внутренним трепетом, боясь, что Гор рассердится на него за такую дерзость, но удержаться не мог. Гортхаур взглянул на него, и Лис увидел, что между его бровями на секунду залегла тревожная складочка. — Прости, — поспешил извиниться он, — если тебя это расстраивает….
— Расстраивает, малыш, но только не тогда, когда я рядом с тобой, — сказал Гор, его лицо как-то странно напряглось, но на юношу он по-прежнему глядел с нежностью. — У меня был возлюбленный.
— Он оставил тебя или с ним что-то случилось? — спросил Серебряный Лис робко.
— Ему пришлось оставить меня, — сказал Гор спокойно. — Это было давно.
— Расскажи мне о нем, — попросил юноша, ближе прижимаясь к Гору. — Он был красивым?
— Очень. — Гортхаур заставил Серебряного Лиса лечь на спину. — Я кое-что покажу тебе, — шепнул он юноше на ухо. — Смотри.
Тяжелая теплая ладонь легла юноше на глаза. Сперва он ничего не видел, кроме вихря световых пятен на темном фоне, потом внезапно словно перед его закрытыми глазами разорвалась пелена, он стал различать цвета и очертания, ему даже показалось, что он слышит все, что происходит, такой четкой была иллюзия.
Он увидел огромную комнату с очагом, в котором поместился бы матерый самец оленя, приди в голову хозяевам зажарить его целиком. Посреди комнаты — стол, заваленный бумагами и предметами непонятного назначения, рядом — огромное кресло. Возле стола стоит человек. Серебряный Лис никогда не видел таких гигантов, он был на полторы головы выше отца и выше Гора, широк в плечах, на нем была такая же черная хламида, какую обычно носил Гортхаур. Серебряный Лис жадно разглядывал его. Человек был очень красив. Его светлые, цвета спелой пшеницы волосы струились по плечам, перехваченные узким стальным обручем. Тонкие черные брови, сведенные к переносице, ястребиный нос с горбинкой, небольшой красивый рот. Когда он поднял глаза, то Серебряный Лис увидел, что глаза у него синие, яркие, живые, горящие диким огнем, от взгляда этих глаза хотелось пасть перед ним на колени и сказать: «Приказывай, мой господин, я умру за тебя».
Внезапно Серебряный Лис понял, что он не просто видит, слышит и осязает происходящее. Он находился в чужом теле, испытывая все ощущения, но не контролируя события. Это было так странно, что он даже улыбнулся от того, как плотно попал он в чужие воспоминания.
Тот, в чьем теле он находился, сделал несколько шагов вперед и опустился на одно колено. Он взял руку Темного Владыки — теперь Лис был уверен, что это именно он, — и припал к ней губами. В этом поцелуе не было раболепия, нет, это были любовь и почтение, возведенные в такую высокую степень, что Серебряный Лис даже усомнился в том, что на это способен его высокомерный возлюбленный. Он прижимался ртом к узкой сильной руке с тонкими длинными пальцами, губы Гортхаура скользили по горячей коже, почтительный поцелуй постепенно превращался в любовную ласку, настолько интимную и сладострастную, что тело Серебряного Лиса сотрясла дрожь. Гортхаур перевернул руку своего Владыки ладонью вверх, и юноша увидел, что кожа на ней опалена и потемнела, ее покрывали маленькие полузажившие трещины, готовые в любой момент прорваться и кровоточить. Черный Майа нежно, стараясь не причинить боли, прильнул губами к страшным ожогам, Владыка коснулся его волос другой рукой.
— Встань, — сказал он мягко.

Гортхаур поднялся.
— Как ты чувствуешь себя сегодня, мой повелитель? — спросил он.
Мелькор, чуть улыбаясь уголком губ, смотрел на него. Синее пламя, горящее в его глазах, теперь сверкало не так безжалостно, его лицо стало почти нежным. Он коснулся тыльной стороной кисти щеки Гора.
Серебряный Лис, заточенный в чужом теле, с волнением ждал, что сейчас раздастся его голос. Юноше казалось, что его звуки должны быть глубокими, ласкающими слух, ужасными в гневе, но сейчас, в минуту нежности, мелодичными и музыкальными. Но Мелькор молчал и продолжал с улыбкой смотреть на Гора, не отнимая у него руки, которую мятежный майа целовал со все возрастающей страстностью. Уже самого Серебряного Лиса била сладострастная дрожь. Он не мог противиться силе чужой любви, на мгновение ощутив ее своей. Он понял, что заставило Гортхаура покинуть безоблачные валинорские чертоги и верно служить только одному господину. Он невольно преклонился перед этой великолепной гордыней и мощью, облеченной в плоть, истерзанную, никогда не стареющую, прикрытую черным шелком пышного одеяния, словно только его и не хватало Мелькору, чтобы лучше оттенить язвы на руках.
Серебряный Лис испытывал смятение. Он был надежно укрыт от взоров Могучего и все же боялся, что Вала увидит его. Столкнуться с ним лицом к лицу было бы непосильным испытанием для смертного. Мелькор был Стихией Арды, чье зримое воплощение — извергающиеся вулканы, бездонные пропасти и жгучие пески, усеянные костями, — все, что есть вредоносного, опасного, смущающего ум и чувства. И этот Могучий Дух, не желающий знать пределов своей мощи, мог быть обольстительным и нежным, как женщина. Любовь его была страстной. Мелькор хотел владычествовать и со временем, узнав сильнейшую из всех форм власти, сам угодил в свои сети.
Мелькор вдруг опустился на колени перед Гором и сам припал с поцелуем к его рукам. Серебряный Лис ощутил, как вздрогнул Черный Майа, словно раскаленная лава потекла у него по жилам вместо крови. Могучий целовал его пальцы, проводя губами по каждому в отдельности, потом поднял на Гора глаза. Его лицо было исполнено глубокой страстной покорности, такого обожания, что у юноши, который был свидетелем этой сцены, давно похороненной в воспоминаниях его возлюбленного, сердце сжалось от любви.
— Мой возлюбленный, — прошептал Мелькор, — господин моей души. — Его голос, низкий и хрипловатый, ударил по обнаженным нервам Серебряного Лиса, как плеть. Тело, в котором он пребывал, вздрогнуло еще раз. Гортхаур опустился на колени рядом со своим повелителем. Он сжал ладонями его виски и поцеловал в губы, тяжелые пряди волос Мелькора скользили в его пальцах. Он потянул его на пол, и через несколько мгновений два обнаженных тела сплелись на черном с высоким ворсом ковре.
Серебряный Лис знал, какой обжигающей может быть страсть Гортхаура, но он даже не представлял, что кто-то может превзойти его повелителя. Он сам находился в этом теле и чувствовал ту сладостную покорность, с которой Гор отдавался Мелькору. Черный Вала прижимал его плечи к полу, входя в него так глубоко, как мог, Серебряный Лис всем своим существо ощущал соединение их тел, их полное слияние, Гортхауру казалось, что плоть Мелькора заполняет его полностью, разрывает его, сливается с его телом и с его душой. Неправдоподобно горячие губы Мятежного Валы целовали его шею под волосами, и Серебряный Лис чувствовал, что эти прикосновения больше, чем поцелуи, Мелькор словно пытался вобрать в себя запах и вкус этой кожи, все то наслаждение и покорность Гортхаура, которые словно сочились через поры его тела, тот сладострастный аромат, окружавший Черного Майа и бывший в этот момент его сутью, его душой. Серебряный Лис даже не представлял себе, что возможно такое полное слияние и при нем — такая жажда обладания. Он сам сходил с ума, его тело покрылось потом, он и сам не знал, что извивается и вскрикивает в такт движениям Гора, который стонал под тяжестью Моргота. Серебряному Лису казалось, что вместе с Гором он возносится все выше и выше, что он перестал быть смертной плотью, каждая его мышца, каждый нерв стали сгустком огня, на эти мгновения он был им, майа, бессмертным, самим сердцем пламени, который в муках этой отчаянной страсти сливался с огнем, превосходящим его в тысячи раз. И когда Мелькор глухо простонав, излил в него семя, Гортхаур кончил одновременно с ним, словно они были одним телом.

Серебряный Лис сидел в библиотеке с огромным томом на коленях, когда туда вошел Арагорн. Он улыбнулся, поглядев на прилежно опущенную голову своего сына, на его черные, словно лакированные волосы, на высокие шпильки в прическе. Мальчик очень вырос за путешествие, да и Дол-Гулдур, как ни странно, шел ему только на пользу. Но нужно было возвращаться в Минас-Тирит, и Арагорн с огромным трудом подавлял в себе непонятное отвращение, вызываемое этой мыслью.
Он сел рядом с сыном. Серебряный Лис поднял на него глаза и улыбнулся.
— Отец?
— Лисенок, не пора ли нам собираться? — спросил Арагорн. Он рассчитывал, что юноша будет возражать, но даже не представлял себе, что реакция будет такой бурной. Серебряный Лис побледнел, как бумага, рот его приоткрылся.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он дрожащим голосом.
— Я хочу завтра уехать, — спокойно ответил Арагорн, не понимая, чем вызван этот ужас.
— Нет! — воскликнул Серебряный Лис. — Уезжай без меня. Я никуда не поеду.

Отпуская Серебряного Лиса, Арагорн говорил с ним очень мягко, и юноша удалился успокоенный, но когда дверь закрылась за сыном, король дал волю гневу. Он с такой силой ударил кулаком по подлокотнику кресла, что он со скрежетом надломился. Арагорн вскочил, не чувствуя боли в руке. Он хотел бежать на поиски Гортхаура. Король и мысли не допускал, что чувство, о котором так нежно и пылко говорил Серебряный Лис, могло возникнуть в душе юноши само собой. Наверняка это обольщение врага, одна из его коварных тенет. Арагорн гневался, как никогда в жизни, и все же сильнее гнева в нем был страх. Король слишком хорошо знал цену этим блестящим глазам и голосу, который нежно помимо воли замирает на имени любовника. Серебряный Лис искренне влюблен в Гортхаура и не захочет покинуть его. Если это в самом деле ловушка врага, то подстраивал ее нечеловечески изощренный разум. Арагорн не знал, как спасти сына: угрожать ли Гортхауру, молить ли его, предлагать ли выкуп? Никогда со времен мощи Ангбанда торжество сил Зла не было таким полным. Никогда они не повергали в такое отчаяние слабое смертное сердце.
Король успел дойти до двери, и она сама распахнулась перед ним. На пороге стоял Гор. При виде его Арагорн от ярости потерял дыхание, боль как будто отточенным клювом ударила его изнутри прямо в сердце.
— Можно войти? — спокойно спросил Гортхаур, потому что король не мог пошевелиться.
Арагорн безмолвно отошел в сторону.
Гор прошел в комнату и опустился в кресло возле огня. Он сделал рукой знак, предлагая государю занять место возле него.
— Зачем ты пришел? — силясь говорить ровно, спросил Арагорн.
— А ты разве не собирался искать меня?
— Так ты уже все знаешь? Может быть, ты и заставил моего сына сказать все это?
— А ты недоволен? Предпочитаешь прятать голову в песок?
— Нет.
Противники сидели молча, глядя друг на друга. Они встретились, чтобы поговорить, и не могли вымолвить не слова. Арагорн сейчас ненавидел Гортхаура сильнее, чем во времена Кольца. Тогда еще Черный Враг Мира не украл у него сына.
— Почему ты так на меня смотришь? — спросил Гортхаур. — Что я сделал плохого? Ты думаешь, наверное, что это подстроено нарочно, что это все мое коварство? Вот уж поистине, станешь злодеем, если все, что ты делаешь, все твои желания в глазах людей становятся злодейством.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что любишь Серебряного Лиса? — поинтересовался Арагорн.
— Ты мне, конечно, не поверишь. А у меня нет доказательств. Да если бы и были, ты же мне не поверишь.
Гор поднялся и подошел к огню вплотную, протянул ладонь. Она коснулась пламени, языки огня обхватили ее со всех сторон, затанцевали вокруг живой плоти, точно ласкаясь.
— Мои силы возросли, — коротко сказал Гортхаур. — Я еще не так силен, как во времена Войны Последнего Союза, но думаю со временем стать даже могущественней. С вашей помощью. Вы уже помогаете мне восстанавливать Дол-Гулдур.
Он обернулся к Арагорну и, склонив голову, взглянул на короля. Глаза Арагорна потемнели. Он вспомнил игрушечную цитадель в детской комнате Эльдариона, с которой они так весело забавлялись.
— Я так и думал, что ты всего лишь используешь нас, — сказал тот.
Гортхаур вырвал руку из огня, пламя взвилось, осветив всю комнату до самых дальних закоулков.
— Я жалкий глупец, — продолжал Арагорн. — Я своими руками вырыл могилу себе и своим детям. Зло снова восстанет в мощи, придет конец Западному миру и его свободным народам, а мое имя станут проклинать наравне с твоим. Мне следовало убить тебя, еще когда ты в первый раз открыл мне, кто ты.
Гор стоял перед Арагорном. Он поднял руку, держа ее раскрытой ладонью перед глазами Арагорна. Ладонь засияла, с нее прозрачной лентой устремился к полу огненный поток. Камень задымился, едва его коснулись первые капли огня, в нем открылись каверны, выемки. Не выдержав жара, треснула каменная плита. Трещина тут же заполнилась текучим, ядовитым пламенем, задымилась и стала расширяться. Края огненной лужи подбирались к ногам Арагорна. Он и не подумал подняться и отойти.
— Я могу убить тебя прямо сейчас. У меня есть большое искушение сделать это, не стану врать. Если бы не твои дети, я бы это и сделал.
— Так убей, — проговорил король, глядя прямо в эти яростные, исполненные жгучего гнева глаза. — Почему ты не сделаешь этого? Ты сможешь убедить моих детей в чем угодно. И тогда тебе достанутся оба, — в его голосе звучали такая ненависть и такое жгучее презрение, что они могли бы, подобно жидкому огню у его ног, расплавить эти стены.
Гор внезапно взмахнул рукой, и пламя исчезло. Только потемневший камень напоминал о том, что было только что.
— Почему? Почему я не убью тебя? — переспросил он. — Из-за того, что я люблю твоих детей и не хочу лишать их отца. Это так. Из-за того, что я люблю тебя, хотя порой мне кажется, что я тебя ненавижу, как прежде. И это тоже правда. А самое главное не это. Я хочу, чтобы ты выслушал меня.
«Тебя? Я должен слушать тебя, самого великого лжеца Средиземья?» — хотел гневно спросить Арагорн, но не сказал ни слова. Лицо Гора приковало его взгляд. В нем не было больше ни злобы, ни ярости.
— Говори, — произнес король Запада.
— Ты говоришь, я использовал вас. Да, это правда. Но я сделал это, потому что ты не сделал бы ничего, если бы я попросил тебя. Ты ведь не веришь мне. Ты пришел сюда со мной для того, чтобы не выпускать меня из виду, ты, человек, смертный, решил, что ты сможешь контролировать меня, используя мою привязанность к твоим детям, ведь ты и использовал и их? Только ты говоришь, что все это ради добра, поэтому все разрешено. Ты пользовался моим гостеприимством, ты разрешал мне учить своих детей, ты позволял мне защищать их, лечить и спасать их жизни, но при этом ты не верил мне, подозревал меня и никогда бы не одарил меня своей дружбой, потому что ты веришь не своим глазам, а тем сказкам, которые тебе рассказывали эльфы! — голос Гора уже гремел, и Арагорн видел, что в его глазах горит неподдельная обида. Черный Враг не лгал. — Я использовал тебя? Что же, ты использовал меня, и не говори мне, что ты это делал ради мира во всем мире, ты и тщеславие свое удовлетворял, уверенный в том, что и сам Саурон не устоит, если ты одаришь его своей дружбой. — Он внезапно нагнулся к самому лицу Арагорна, опершись на подлокотники его кресла. — И я не устоял бы, если бы твоя дружба была настоящей, а не фальшивой, если бы ты не вел себя со мной так, словно доверяешь мне, а сам следил за каждым моим шагом. С чего ты взял, что ты знаешь, что у меня на уме? С чего ты взял, что я захочу захватить свободный мир и повергнуть наконец твой кичливый Гондор в прах? Откуда ты знаешь, что я хочу сделать с моим вновь обретенным могуществом?
Арагорн смотрел в его огненные глаза и думал, что все это правда, от первого до последнего слова, неважно, говорит ли это Гор искренне или снова пытается манипулировать им. Саурон был прав. И Арагорн готов был раскаяться перед ним, если бы не последнее, что жгло его сердце мучительной болью.
— А Серебряный Лис? Мой мальчик. Что ты с ним сделал? — отчаянно воскликнул Арагорн.
— Вот наконец и правда, — тихо засмеялся Гор. Но в этом смехе не было никакой издевки. Казалось, он был рад, что король Запада не скрывает своих чувств. — Ты просто ревнуешь их ко мне. Своих сыновей. Ты любишь их, а особенно Серебряного Лиса, потому что он твоя тайна, твой позор, он тот, кому ты отказал в любви, и ты любишь его той сладкой мучительной любовью, которая никогда не бывает чистой. Так же, как ты любил его мать.
Арагорн закрыл глаза, кровь шумела у него в ушах, не давая собраться с мыслями. Все было так просто. Он снова говорил о борьбе добра и зла, а на самом деле речь шла только об одном, о его отцовской ревности, о борьбе за своего первенца, за своего мальчика, которого он впервые увидел только сейчас, и Гортхаур Ужасный был не злым чародеем и угрозой Средиземью, а просто тем, кто отнимал у него сына.
— Я ничего не делал с ним, — произнес Гор пылко, и в его голосе было такое страстное неподдельное чувство, что Арагорн открыл глаза, чтобы взглянуть в его лицо. — Он просто полюбил меня, неужели меня нельзя полюбить, Арагорн? И я люблю его, клянусь нерушимой Цепью, которой скован мой повелитель, я тоже люблю его. Ты мне веришь?
— Я тебе верю, — ответил Арагорн, глядя на лицо Саурона, с которого сошла вся его отточенная бесстрастность. — Я понимаю.
— Конечно, ты понимаешь. — Гор присел на корточки и посмотрел королю в лицо снизу вверх. — Ты понимаешь, иначе ты не гневался бы так. Ты ведь тоже не всегда шел одним путем, правда? Расскажи мне. Открой мне свое сердце, король Запада, и я всегда буду честен с тобой. Просто открой мне свое сердце.
Арагорн резко выпрямился, оттолкнув Гортхаура.
Тот отскочил и быстро заговорил:
— Сразу видно, что Серебряный Лис твой незаконный сын. От эльфийской женщины не будет такого ребенка. Он, должно быть, очень похож на мать.
Арагорн отвернулся. Он не хотел говорить с Гортхауром об Осенней Хризантеме. Король чувствовал себя виновным перед ней. Ведь он годами не вспоминал о своей нежной и преданной любовнице, пожертвовав ею ради своего спокойствия и достоинства короля Западного мира.
— Я чувствую, что прав, забирая у тебя Серебряного Лиса, — сказал Гор. — Тебе он ни к чему. Ты захотел быть отцом для юноши, судьбой которого никогда не интересовался. Решил получить его любовь за так.
Арагорн молчал. Гор тоже умолк, глядя на него.
— Нет, — сказал Арагорн, — я люблю Серебряного Лиса, хотя ты и прав во многом. Я виноват перед ним. Я мечтал искупить свою вину. Но ты прав, я хотел сделать вид, будто все идет как и должно быть, что мальчик приехал ко мне через шестнадцать лет и я буду ему отцом.
— А хочешь теперь помешать ему любить.
— Давай не будем говорить об этом. Я еще не смирился с мыслью, что он уйдет от меня.
— Нет, мы будем говорить о б этом, — сказал Гор, глядя на него прямо. — Хватит тянуть. Как ты, рыцарь Запада, не понимаешь, что единственный шанс для нас сохранить мир — это наша дружба. А что стоит дружба, построенная на лжи? Расскажи мне все, и я клянусь, что и я не солгу тебе.

Серебряный Лис проводил отца и брата до последней опушки Лихолесья. На нем было кимоно, подаренное Гором, черное с золотом. В нем юноша выглядел взрослым и суровым, а его застывшее лицо и стиснутые зубы только усиливали эту суровость. Ему было страшно расставаться с отцом. И дело было не в том, что он боялся своего повелителя и возлюбленного, напротив, юноша безоглядно доверял Гору, словно их близость дала ему знание о том, что Гортхаур теперь всегда будет ему и отцом, и любовником и никогда не причинит боли. Серебряный Лис боялся за Арагорна. Король Гондора выглядел нестарым крепким мужчиной, но юноша понимал, какое бремя лежит на плечах отца и какое бремя взвалил на него он сам.
Эльдарион глядел на брата сквозь слезы. Он и в своем возрасте отлично понимал, что Серебряный Лис не может жить с ними в Минас-Тирите, что с ним что-то не так, неправильно, что один его вид причиняет маме страдания, но он все еще надеялся, что все устроится каким-то волшебным образом. Теперь эта надежда рухнула. Вдобавок Эльдарион отчаянно страдал от разлуки с Гором. Когда они прощались во дворе, Гортхаур взял его на руки и прижал к себе, шепча, что они обязательно увидятся в следующем году, что Эльдарион приедет к нему на все лето, что они будут охотиться вместе и строить цитадель, но Эльдарион все равно захлебывался слезами и просил Гора поехать с ними, говорил, что папа сделает его князем и министром, чтобы только не расставаться. На прощание он получил от Гора крохотное зеркальце в каменной оправе.
— Если тебе станет совсем скучно, — сказал колдун, — ты на него подуй и сможешь поговорить со мной или с Серебряным Лисом.
Теперь зеркальце лежало во внутреннем кармане курточки Эльдариона, и мальчик иногда запускал руку за пазуху, чтобы коснуться его холодной поверхности.
Арагорн тоже обнял Гортхаура на прощание. Они стиснули друг друга в объятиях, а потом король, глядя Врагу в лицо, сказал:
— Если с ним что-то случится, я тебя точно убью. Теперь уже навсегда.
Гор засмеялся и похлопал Арагорна по плечу.
Они выехали на опушку. Снег уже почти стаял, и появилась черная трава, украшенная желтыми звездочками первых цветов. Кончался март. Арагорн, который всю дорогу говорил со старшим сыном, давая ему наставления, как себя вести, просил быть осторожней, внезапно замолчал и поглядел на Серебрянного Лиса.
— Папа, — сказал тот одними губами, и из-под его длинных черных ресниц выкатилась и поползла по щеке длинная блестящая слеза.
Со страшным ощущением, что все повторяется, как в страшном сне, Арагорн прижал к себе мальчика. Вдохнул запах его волос, свежий и чистый, ему казалось, что даже ритм сердца у юноши такой же, как и у его матери, что он держит в объятиях ее, Осеннюю Хризантему, такую же юную, как она была когда-то, и рыдания теснили его грудь.
— Мы увидимся, — сказал он сдавленно. — Я приеду следующим летом.
— Да, — ответил Серебряный Лис. — Да, да.

На стенах Минас-Итиля снова появилась черная стража. Пять лет назад, неизвестно почему, король Элессар снял оттуда пост, и теперь мордорские войска обосновались в крепости, словно не уходили оттуда никогда.
Большой вооруженный отряд стоял всего в половине лиги от крепости. Развевались знамена Рохана и Гондора, слышны был звук трубы и пофыркивание лошадей. Снова, как когда-то, здесь были все свободные народы Средиземья, включая маленькое посольство эльфов Трандуила, предводительствуемое его сыном Леголасом, который, как всегда, приехал в сопровождении Гимли, постаревшего и поседевшего, но по-прежнему такого же веселого и крепкого, как в годы, когда он рубил оркам головы на счет.
Арагорн сидел в своем седле неподвижно и, не отрываясь, глядел на черную крепость. На нем не было шлема. Рядом гарцевал на горячей лошади Йомер, он с беспокойством поглядывал на короля, он просто не знал, чего ждет Арагорн. Пятьдесят лет прошло с Войны Кольца, и вот заново отстраивался Барад-Дур, вернулся Саурон, а Арагорн ничего не предпринимал, словно ждал чего-то, словно точно знал, что никакой опасности нет. Единственное, на что он согласился после длинного военного совета, это выслать к воротам Минас-Итиля это посольство, которое должно было получить четкий ответ о намерениях Черного Властелина. Причем он сделал глупость, которой от него Йомер не ожидал. Он взял с собой Эльдариона. Наследник Гондорского королевства сидел на лошади по левую руку от отца и тоже молчал, казалось, охваченный каким-то воспоминаниями. Его красивое лицо было даже, пожалуй, мечтательным.
Наконец ворота крепости растворились, из них выехал всадник и понесся во весь опор к ожидающим его людям. Он был весь в черном и в шлеме с глухим забралом. Через несколько минут он осадил храпящую лошадь прямо перед Арагорном. Йомеру показалось, что король вздрогнул. Конунг Рохана проследил направление его взгляда и увидел, что глаза короля не отрываются от ножа на бедре у посла, простого охотничьего ножа с рукоятью, сделанной в виде волчьей морды. Больше никакого оружия у всадника не было.
Посол молчал, осаживая коня. Йомер, не выдержав этого молчания, крикнул:
— Эй, кто ты?! Мы уже видели здесь таких вояк в черном. Давай-ка назови нам свое имя и имя своего хозяина!
Окончив речь, Йомер поднял на дыбы свою горячую рыжую кобылу. Арагорн смотрел на него странным взглядом, но Йомер не заметил этого.
Посол неподвижно высился в седле. Только спустя минуту до правителей Запада донесся его голос, приглушенный забралом, так что все невольно вытянули шеи, чтобы лучше слышать. Посол говорил с легким чужеземным акцентом, услышав который, советник харадского императора чуть повернул голову и в его непроницаемых черных глазах появилась тень удивления.
— Имя моего господина вам всем известно! — сказал посол. — Никто кроме него не посмел бы отстроить Черную Крепость. Надо ли вам называть его имя вслух?
— Ну дела! — отчетливо проворчал Гимли, ласково поглаживая секиру.
Йомер взглянул на Арагорна.
— Возможно ли такое? — с искренним изумлением спросил он. — Это какой-то безумец. Прикажи схватить его.
Арагорн сделал запрещающее движение рукой.
— Мы пришли говорить с твоим хозяином, — произнес он. — Мы хотим знать, каковы его цели и планы, чтобы понять, имеем ли мы дело с врагом или с мирным соседом.
— С мирным соседом, — коротко ответил посол, развернул коня и поскакал прочь.
Его не стали задерживать. Только Йомер, руки которого в досаде перебирали повод, вдруг толкнул коня вперед, осадил его, поднял на дыбы, снова пришпорил, не зная, стоит ли поддаваться соблазну настигнуть неразговорчивого посланника, чтобы сорвать с него шлем и узнать наконец правду.
— Ах, государь! Ах, государь! — жарко и настойчиво приговаривал он и вдруг во весь голос закричал: — Эх, государь! Зачем вы отпустили его? Он ничего нам не сказал, проклятый слуга Тьмы, он просто посмеялся над нами. Прикажите стрелять! Прикажите стрелять!
Он вскинул руку, давая знак своим лучникам, сидящим в седлах у подножия холма, на котором расположились правители Запада, но Арагорн резким движением перехватил в воздухе его ладонь.
— Не стрелять, — тихо сказал он, взглянув в глаза Йомера. — Это был мой сын.
Потом он обернулся к замершему в удивлении посольству и проговорил спокойно:
— Я думаю, что волноваться не стоит. На Западе будет мир.

Июль-август 2002